Испуг
Шрифт:
Я даже тер глаза кулаком – мол, не сон ли какой?
Она не верила, кричала:
– Подонок! Подонок!.. Ты куда пришел?.. Я тебя сдам ментам. Сейчас же! Сволочь! Старая сволочь!
– Ошибка! Ошибка!.. – кричал и я. – Вышла ошибка!
– Ошибка?.. А если пять! Если восемь? Если восемь лет схлопочешь – ошибка?
Мы оба вопили. Особенно она. И больно (для меня) дергалась ногами. Дело в том, что ноги наши под простыней так и терлись, обливаясь непонятно чьим потом.
Я решительно откинул простынку,
– Не нужны вы мне, дорогая. Не нужны!.. У меня своя есть! Иду! Иду, блин, к своей бабе. (Уже раньше мне следовало выругаться. Брань искренна. Брань выручает!)
– Сво-олочь!
– Тсс! Не орите на весь поселок!
Притихла… Наконец-то на минуту она притихла.
Перевела дых. И немного опомнилась. (Возможно, вспомнила-таки о соседях на другой половине дачи, о слышимости. И очень важно, что я на «вы». На «вы»!)
Я уже надевал брюки.
Понимая, что я сейчас уйду (и как тогда меня достанешь!), красивая Вика сменила тональность – уже не слепая ярость. Уже не возмущение, а жесткий спрос. Она зло шипела:
– Ка-аак? Как вы сюда прошли-и?
– Как и всегда. Всегда к ней хожу.
– Ка-ак?
– Через веранду… Она не запирает веранду… Как и вы свою не запираете!
– И не сты-ыыдно?.. Не юнец же с соплями! Старый уже! Как это можно поверить, что вы пришли – и не поняли? Легли – и женщину не узнали?!
– А как вы?.. Почему вы не узнали?
– Я-ааа?
– Вы! Вы!.. Почему вы меня не узнали? Когда я только лег? Когда мы вместе… Когда… Когда на четвереньках. – Я как бы всерьез на нее разозлился. (Но я выбирал слова.) Я даже настаивал: – Да и как узнать! Кайф был. Еще какой кайф!
Она осеклась, вспомнив.
Она заправила прядь волос за ухо. В глазах сонное припоминание. Вязкий, запинающийся ее голос произнес:
– К-к-кайф?
Я стал чуть спокойнее. (Отыграл очко.) Теперь я объяснял ночную ошибку уже уверенно:
– Я пришел к своей женщине. В темноте… Такая же калитка. Веранда… Выпил?.. Ну да, выпил. Суббота!.. Выпивший мужик может узнать, а может и не узнать свою женщину… А почему не узнали вы?
– Я?
– Вы, вы… Вам хоть бы что… Мы уже час трахаемся!
– Нет.
– Уже больше часа мы лежим вдвоем! Бок о бок… Греемся!
– Нет.
– Не нет – а да.
Она на миг смолкла. Возможно, вчера выпивала, провожая Бориса.
– Тсс! Давайте разбираться, – говорил я. – Но разбираться потише… Тсс! Ваши соседи! Они проснутся… Нагрянут сюда на шум. Я, как и вы, не хочу им показываться. Мне тоже светиться ни к чему.
Я все повторял «светиться», «засвечиваться» – в чужой ситуации (в напряженной) жесткое слово как якорь. И сам собой на языке возникает спасительный сленг, а то и мат.
И словно бы я накликал – в эту самую минуту нам засветило, и как! В окна!.. Свет!
Машина. Подъехала прямо к забору.
– Я пропала! Пропала… Борис! – пискнула все еще голая Вика.
Я… осторожно… к окнам. Она за мной. Голая. Оба слепо глядели в окно. Не соображали…
Однако ее киношный вскрик: «Я пропала!» – или, может быть: «Я погибла!» – вдруг придал мне хладнокровия. Я остыл. А сердце стучало мощно.
Да, машина стояла прямо под окнами. Да, фары искосясь били в нашу сторону – ярко, светло!.. Но я вгляделся. Это был кто-то… Не Борис… Из машины вышла пара.
– Вика! – крикнул из ночи мужской голос. – Не спишь?
Ага, соседи. Сосед-рыбак… Всего лишь сосед!.. Я сказал ей тихо: «Откликнитесь… Скажите – легла. Будет лучше, если вы им сразу откликнетесь».
– Уже легла, – откликнулась Вика (в окно), имитируя сонный голос.
– Спишь?
– Да.
Женский голос оттуда (из ночи) крикнул:
– Борис велел передать, что вернется позже. Он с рыбаками! На озере! Большой костер развели. Сказали: такой клев! Такой клев!.. А по-моему, заглатывают без счета пивка!.. – И хохотнула: – Хочешь, Вика, мы зайдем? Пивко у нас тоже есть!
Я ей негромко: «Скажите, нет, я уже сплю», – и как завороженная она повторила:
– Нет… Я уже сплю.
Машина проехала к соседней даче. Фары ушли, отвалив в сторону. Погасли. После шума двигателя и ночных криков все разом стихло. Как задернули занавес. Тишина.
Минуту мы с ней стояли у окна молча.
Я сказал – мне, мол, Вика, надо уходить. До свиданья.
– Открыть дверь?
– Не надо. Дверь у вас открыта.
Я осторожно шел к выходу. Она набросила плащ… Она шла следом. Всё молчком. Похоже, после встряски ей полегчало. (Мне тоже.)
Я открыл дверь и, выходя, завел витиеватую, вежливую речь: «Простите меня… Я, в общем… Но я благодарен своей ошибке… Вика, я думаю, что… Вика… Вика…» – мягко и деликатно я ей говорил. Красиво говорил. После такой встряски речь нам кстати.
Я даже потянулся к ней… Чтобы на прощанье. Чтобы с любовью… Коснуться пальцами ее щеки…
Она оттолкнула:
– Я для чужих – Виктория Сергеевна! – и отбросила мою руку. (Строга! Но меня всегда грела женская строгость.)
От фонаря упал сильный свет, и тотчас Виктория Сергеевна меня узнала. Были уже у калитки. «Чумовой дедок» – именно так она и Борис меня называли. Меж собой… Слышал не раз их разговоры на веранде.
– Ах, это вы! – возмутилась она с новой силой. – И еще уверяет, что ошибка! Не верю! Скотина!.. Лучше бы Борис застал и прибил вас!