Испуг
Шрифт:
– Дачи такие похожие…
– Не верю! Не верю! Не верю!
Я еще успел сказать:
– Ошибка… Но я не жалею… Я…
Выпроваживая за калитку, она больно ткнула меня кулачком в спину:
– Он не жалеет… Он, оказывается, ни о чем не жалеет. Старый к-кретин! К-козел!
Теперь я бродил без всякой цели… Каждую ночь! Как только луна!.. Без смысла… Без надежды… Зайдя далеко, я уже не возвращался к даче, где Вика. Я просто тосковал. Я хотел любви. Кружил и кружил по дорогам.
И опять я мешал шоферюгам избавляться втихую от бытового
По той скучной возне, что шла за их забором, было понятно – вот-вот съезжают. Лето кончилось.
Красивая Вика выскочила из калитки, возможно завидев меня в окно. Но скорее всего мы попросту наткнулись друг на друга. На улице… С тех пор, как меня выпроводили, тыча кулачком в старые мои ребра и в спину, мы с ней не общались. Мы даже не очень-то здоровались. (То есть я интеллигентно и отчасти виновато кивал ей при встрече – она нет.) Теперь вот стояли друг против друга.
Вика заговорила первая. Да, они съезжают. Да, летний отъезд – всегда хлопоты и всегда с какими-нибудь потерями. Но сколько же барахла собралось! Лето кончилось, точка. Они съедут, как только Борис сговорится с московским грузовичком.
Уверен, это был ее женский экспромт – уже лицом к лицу, уже при встрече. Уверен, Вика надумала вдруг… Как с разбегу… Улыбалась, обнажая прекрасные зубы, много-много белых зубов:
– А все-таки вы чудной старик! Прикольный!.. Знаю, знаю. Слышала…Чудной, но ведь интересный!.. Хотите, сегодня чаем напою? Вечерком.
Я так и подхватился: да, да!
А она добавила… С этой своей многозубой улыбкой:
– Лето, если жаркое, кажется долгим.
У нее был тот дивный напористый язык ближнего Подмосковья.
– У нас с вами секретов нет… Люблю, Петр Петрович, вечерком на веранде. Люблю сварить мужику кофе.
– Гм-м.
– И, конечно, люблю секс. Обожаю. Балдею! Но только, если секс – вместе со словами. От хорошего словца какой кайф! Верно?
– Верно.
– Два-три хороших слова – до. И пара кой-каких словечек в процессе. А?
– Как это?
– Ну-у… Начинается! Ты, Петр Петрович, темный… Ну что-нибудь сказать этакое. С перцем. Чтоб при этом нашем сладком деле ты мне говорил. Чтоб не молча!
Я кивнул:
– Само собой.
Кивнул, но сказать до – как раз и не мог. Не получалось. Я оказался заторможен… Вика и я – мы ведь дед и внучка. Встреча через поколение. Помимо сексуальной и личностной встречи, это была еще и встреча двух языков. И тут я оказался не на высоте. Мне так нравились их лихие словечки… я именно балдел… однако самому вживую пустить их в ход не удавалось никак.
Это смешно. Старый козел онемел! С моей речью что-то случилось. Сказать ей что-то
Я даже, помню, завертел головой… За поддержкой. За помощью. По рисунку вечерних облаков (в окне) я старался угадать, будет ли луна хотя бы к ночи.
Луны не было.
Но зато было так много великолепного нагого женского тела. Красивая Вика!.. Она встала. В полный рост. Возможно, я просто ослеп. От этой ее открытости. От ее щедрости!.. Ведь прошлые наши ночи были защищены тьмой и воровской опаской… Те ночи… Две! (Но во тьме. Как ими ни восторгайся.)
– Нравится? – спросила. Стояла передо мной… И ждала слов. Слов, которые мне не давались.
Я еще больше отяжелел. Ни в какую…
– Петр Петрович!.. Ну?
А Петр Петрович (мысленно, сам с собой) все еще был как пришедший сюда ночной украдкой… Я все еще был вор. Я все еще пребывал в лунных потемках. А меж тем – передо мной стояла в рост красивая женщина, готовая к любви. Вся ясная. Молодая, как день!
Когда званый (теперь уже званый!) я шел сюда, я думал, что вот-вот и начнется великое любовное действо. Мне думалось, я поимею море.
Меня все-таки прорвало чудовищными кусками фраз. Каких-то немыслимых. Кретинских!.. Но все-таки. Как-никак я их выдал и удостоился ее любви. Удача, но удача случайная – едва сказав слова, я их уже не помнил. Я тут же их опять растерял. Забыл…
И после некоторого заслуженного мной отдыха все началось снова:
– Скажи, скажи еще. Скажи что-нибудь…
– Что? – Я не знал. (Пытался вспомнить.)
– Ну-уу?!. – Она вспылила. – Что? Опять облом?!
Негодовала! Красивая свежей, смелой, ничуть не ханжеской красотой. Она ждала нарастания! Это естественно!.. Но я-то оставался прежний. Я за ней не поспел. (Я так и задержался в тех двух лунных ночах. Я там жил. Я там застрял.)
Она улыбалась:
– Молчишь?.. Почему?
А я все еще протягивал боржоми, чтобы утолить жажду той Вики… То чувство… Та луна… Бутылка с боржоми (мысленная) все еще холодила мне руку. Стекло мерцало.
Она улыбалась:
– Почему молчишь?.. Ну, для разбега… Как ругался той ночью! Для начала скажи что-нибудь.
– Что?
– Скажи. Я, мол, тебя сейчас…
И она сделала ощутимую паузу ожидания. Ждала.
– Я…
Она шла навстречу, она помогала:
– Я, мол, тебя сейчас…
– Отдрючу? – Старый мудак не нашел сказать ничего лучше.
– Фу!
Я почувствовал на лбу испарину. Бедная моя лексика!.. Да что же такое! Да как же ей сказать?
– А ты придумай. А ты смелей… А для чего тогда фантазия?
– Матом… выругаться, что ли?
– Фу, фу!
И, уже поворачиваясь, уже в излюбленной ею позиции, она насмешливо на меня покосилась:
– Ну-ну, говори что-нибудь. Развяжи фантазию! Придумай!.. Сколько слов!