Испытание Ричарда Феверела

Мередит Джордж

– Сделайте по крайней мере хоть это, Остин, – жалостно умоляла она. – Вы покажете этим, как вы относитесь к ужасному поступку, который эта женщина совершила!

Баронет отказался приносить какие бы то ни было жертвы, чтобы ее утешить. Тогда миссис Дорайя высказала ему все, что думает, а когда выведенной из себя темпераментной даме приходится в конце концов высказать все, что скопилось у нее на душе и что ей стоило такого труда скрывать, то она никогда не останавливается на полпути. Особенно не вдаваясь в подробный анализ, она осудила и Систему, и его самого. Она дала ему понять, что в свете над ним смеются; и он услышал это из ее уст как раз в ту пору, когда маска еще недостаточно плотно облегала его лицо и нервное возбуждение легко могло ее сдвинуть.

– Ты

слабый человек, Остин! Говорю тебе, ты слабый! – сказала она; как то бывает со всеми сердитыми и своекорыстными людьми, ей ничего не стоило изрекать пророческие слова. В душе она осуждала его за совершенную ею же самой ошибку, вообразив, что в крушении ее замысла виноват он один. Баронет дал ей возможность испытать зловещее наслаждение, накликая на его голову всевозможные беды, после чего спокойно попросил ее больше с ним не общаться, и на это сестра его охотно согласилась.

Нет такой женщины, которая бы сидела сложа руки в беде. Женщины всегда находятся в движении. «От каких только потрясений и сумятицы не избавляет нас крошечный предмет, именуемый иголкой», – говорится в «Котомке пилигрима». Несчастны те женщины, которых горе лишает способности шить! Когда она поняла, что Клара нуждается в чем-то другом, а отнюдь не в железе, матери пришло в голову, что она непременно должна выдать дочь замуж и тем самым упрочить ее положение, превратив ее в женщину и жену. Миссис Дорайя решила, что должна сделать именно это, и так же, как она прежде заталкивала в горло дочери железо, так теперь она затолкала туда мужа, а Клара проглотила и это. В тот самый день, когда перспектива эта стала вырисовываться перед миссис Дорайей, Джон Тодхантер явился в дом Фори.

– Милый мой Джон, – обрадовалась миссис Дорайя, – проведите его ко мне. Мне как раз надо с ним повидаться.

Их оставили наедине. Это был человек, за которого многие женщины охотно бы вышли замуж, – впрочем, за кого бы они только не вышли? – и который охотно женился бы на любой приличной женщине; но к женщине надо уметь подойти, а на это Джон был начисто не способен. Такими людьми, как правило, завладевает какое-нибудь практичное существо. Итак, Джон сидел теперь вдвоем с предметом своей давней симпатии. Он уже привык к ее непрестанным сетованиям и к ее готовности самосожжения на манер индийской сати [126] вослед за давно умершим мужем, остававшимся, однако, и ныне его соперником. Да, но что же означали эти обращенные к нему сейчас ласковые взгляды? Портной и парикмахер омолодили Джона, однако они не обладали искусством сделать его примечательным, а где же найти такую женщину, которая заглядится на ничем не примечательного мужчину? Джон и на самом деле ничем не был примечателен. По этой-то причине он и воспламенялся от одного только ласкового женского взгляда.

126

Сати – в Индии вдова, предающая себя сожжению после смерти мужа.

– Пора вам жениться, – сказала миссис Дорайя. – Вы ведь способны и наставить молодую женщину, и ей помочь, Джон. Вы хорошо сохранились – вы моложе, чем большинство нынешних молодых людей. Вы как никто созданы для семейной жизни, вы хороший сын и будете хорошим мужем и хорошим отцом. Вы непременно должны на ком-то жениться. Послушайте, не жениться ли вам на Кларе?

Джону Тодхантеру сначала подумалось, что это почти то же самое, что жениться на ребенке. Он, однако, выслушал все, что ему сказала миссис Дорайя, а той только это и было нужно.

Она отправилась к матери Джона и попросила ее совета, выдавать ли ей свою дочь за Джона, сказав, что он уже сделал ей предложение. Миссис Дорайя знала, сколь ревниво относится миссис Тодхантер ко всякому вторжению посторонней силы, могущей помешать ее влиянию на сына, – ведь именно это и было одной из причин того, что Джон в свое время не делал никаких решительных попыток уговорить кого-то, кроме нее, выйти за него замуж. Она

так мило говорила с нею о Джоне и сумела так искусно убедить ее, что дочь ее сызмальства привыкла к повиновению и что у нее на редкость смиренный характер, что миссис Тодхантер согласилась с тем, что сыну ее, пожалуй, и в самом-то деле пора бы жениться и что он, если взвесить все обстоятельства, вряд ли мог бы найти себе более подходящую пару. Вот эти-то слова и услыхал, к своему великому удивлению, Джон Тодхантер – уже больше не «старина Джон», – когда день или два спустя он попытался в качестве отговорки сослаться на мать, предположив, что она скорее всего отнесется к этому плану неодобрительно.

Стороны договорились между собою. Миссис Дорайя занялась сватовством. Ей предстояло убедить Клару, что та уже в таком возрасте, когда девушке пора выходить замуж, и что хандра, которая на нее нападает сейчас, может наихудшим образом повлиять на всю ее будущую жизнь, как она уже и повлияла на ее здоровье и на ее вид, и что излечиться от нее можно, только выйдя замуж. Миссис Дорайя сказала Ричарду, что Клара незамедлительно согласилась принять предложение мистера Джона Тодхантера сделаться подругою его жизни и что с ее стороны это была не простая покорность, а горячее желание. Во всяком случае, когда Ричард заговорил об этом с Кларой, эта странная, вялая девушка и слова не сказала ему о том, что ее к чему-то хотят принудить. Миссис Дорайя позволила Ричарду поговорить с дочерью. Она посмеялась над его напрасными стараниями не допустить этот брак и над теми мальчишескими чувствами, которые он по этому поводу изливал.

– Посмотрим, дитя мое, – сказала она, – посмотрим, что окажется прочнее – брак, продиктованный страстью, или тот, что зиждется на здравом смысле.

Дело не обошлось без героических усилий, направленных на то, чтобы не дать этому союзу осуществиться. Ричард несколько раз ездил в Хаунслоу, где поселился Ралф, и если бы только ему удалось убедить последнего увезти молодую девушку, которая его не любила, от жениха, которого она, по уверению матери, любит, то миссис Дорайя потерпела бы поражение. Однако Ралф кавалерийских казарм оказался куда холоднее Ралфа берслейских лугов.

– Женщины – существа престранные, Дик, – заметил он, потирая пальцем верхнюю губу справа налево и слева направо. – Самое лучшее – это предоставить им свободу исполнять свои прихоти. Это милая девушка, хоть она и молчалива; мне она как раз этим и нравится. Если бы я для нее что-то значил, я бы стал ее добиваться. Но для нее я никогда ничего не значил. Совершенно не к чему просить девушку второй раз об одном и том же. Она ведь сама отлично разбирается в том, кто ей мил и кто нет.

Расставаясь с ним, наш герой проникся к нему презрением. Но коль скоро Ралф Мортон был молод, а Джон Тодхантер, как выяснилось, стар, Ричард решил, что должен еще раз увидеться с Кларой, и, как только они остались вдвоем, спросил:

– Клара, в последний раз спрашиваю тебя: выйдешь ли ты или нет замуж за Ралфа Мортона?

– Не могу же я одновременно выйти замуж за двоих, Ричард, – ответила его кузина.

– Но неужели ты не откажешься выходить за этого старика?

– Я должна поступить так, как хочет мама.

– Так, значит, ты выйдешь замуж за старика – за человека, которого ты не любишь и полюбить не можешь! Боже ты мой! Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь? – Он заметался в ярости. – Знаешь ты, что это такое, Клара! – резким движением он схватил ее руки. – Ты понимаешь, на какой ужас ты себя обрекаешь?

Она немного отпрянула от него, увидев, как он взбешен, однако даже не покраснела и голос у нее не дрогнул.

– Я не вижу ничего худого в том, чтобы совершить поступок, который мама считает хорошим, Ричард.

– Твоя мать! Говорю тебе, Клара, это же позор! Это самый постыдный грех! Говорю тебе, что если бы я сделал такое, я бы после этого и часа не прожил. А ты еще преспокойно себя к этому готовишь! Выбираешь себе туалеты! Когда я приехал, мне сказали, что у тебя модистка. Ты еще способна улыбаться, когда тебя так бесстыдно унижают! Ты еще думаешь о нарядах!..