Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Ого! Нюра, быстро сумку! И побольше чего-нибудь чистенького.
— Что это? — спросила Вера, смотря в сторону ясной Полярной звезды, откуда слышались одиночные выстрелы.
— Это то, что нам надо поскорее отсюда уходить, — и фельдшер быстро обнажил Веру до пояса, наложил на рану полотняные подушечки, забинтовал их такими же полотняными бинтами и также проворно Веру одел, оставив ее правую руку под одеждой.
— Ну, Юля Петровна, прощай. — Степан пожал ей руку. — Поправляйся. А мы тебя найдем.
— Как же ты, Степан Глебыч, пойдешь? Слышь, еще палят.
—
— Постой. — Вера удержала его и обратилась к фельдшеру: — Товарищ доктор, будьте добры, во внутреннем кармане пальто пуговички.
— Пуговички? Сейчас, — и он заправил руку за пазуху Веры, вытащил две — маленькую и большую — красноармейские пуговицы и положил ей на ладонь.
Поблагодарив доктора, она поманила к себе Степана, наклонила его голову и зашептала на ухо:
— На и запрячь поднадежнее эти пуговицы. Передай их Алесю. Это пароль для свидания со связными. А всех связных хорошо знает Захар Петрович. — Вера взяла его руку. — Спасибо тебе, родной мой Степан Глебыч, и за спасение и за верность. Иди, дорогой!
— Выздоравливай, — помахал рукой Степан. Вскоре послышался его голос: — Рыгор, пошли?
— Эх-ма! — крякнул Рыгор. — Мне без машины возвращаться нельзя. А с ней еще хуже — она-то вся в дырьях, и все стекла — вдребезги. С такой машиной любой бобик схватит и отправит на тот свет. Так что, дружок, ступай один. А я закачу ее подальше в болото да и подамся вместе с заслоновцами бить фашистов и всякую их погань.
— Доктор! Вы готовы? — донеслось из темноты.
— Готовы.
— Тогда следуйте за нами.
— Нюра, садись, — скомандовал фельдшер, сам сел за возницу и повернул коня на дорогу вслед за уходившими партизанами в глубь леса.
— Куда это мы? — спросила Вера.
— На нашу базу.
* * *
К полночи Михаил Макарович, дед Гриша и такой же, как и дед Гриша, проводник Макар Филимоныч лесами добрались до последней речки. Переехав ее, Макар слез и пошел впереди подводы. Так они двигались глухоманью долго, пока не остановил вышедший из черной шапки кустов партизан. Макар подошел к нему вплотную.
— А это ты, Филимоныч? — послышался молодой голос. — А кто с тобой?
— Наши. Фронтовые товарищи.
— Фронтовые? — партизан подошел к телеге, поздоровался, спросил фамилии.
— Кудюмов, — ответил Михаил Макарович.
— Кудюмов? Правильно. Слазьте. — И партизан повел их к землянкам.
— Куда вы нас ведете?
— Как куда? К командиру. Он приказал, как прибудете, чтоб сразу же к нему.
У землянки их остановил караульный.
— Постойте. Я доложу. — И юркнул в тамбур, за ними Филимоныч. Оттуда дохнуло спертым воздухом.
— Товарищи, входите!
Их встретил подтянутый капитан и отрекомендовался командиром бригады. Затем представил находящихся здесь комиссара и начальника штаба.
— А это, — повернулся к стоящему у дверей партизану в бушлате и фуражке, — товарищ по связи с Большой землей. Он как
— В два часа? — Михаил Макарович посмотрел на свои часы. — Остается очень мало времени. А я бы хотел побеседовать с Юлей. Как она?
— Неважно. Большая температура, кашляет. Ей надо перелить кровь. А у нас это невозможно. Мы запросили наш штаб — он приказал отправить ее на Большую землю и сообщил, что Западный фронт высылает за ней самолет.
— Большое вам спасибо. — Михаил Макарович потряс комбригу руку. — У меня есть что вам сообщить. В нашей округе сосредотачиваются большие силы полевых войск и карателей, что, я думаю, для вас небезопасно. Но это более подробно я расскажу после отправки самолета, а сейчас прошу провести меня к Юле.
— Вы нас простите, — извинился комбриг. — Мы сейчас все выйдем принимать самолет. А вас Макар Филимонович проводит. Прощаться не будем — на площадке встретимся.
Войдя в землянку, все остановились у дверей. Доктор приложил палец к губам — и все замерли. Вера уже лежала на носилках и тихо стонала. По ее осунувшемуся лицу скользил свет от мерцающего огонька плошки. В уголках смеженных ресниц сверкали слезинки от жгучей боли. Почувствовав, что кто-то вошел, Вера чуть-чуть приоткрыла глаза, и ее губы вздрогнули:
— Милые вы мои, дорогие, как я рада, что я могу с вами попрощаться, — протянула она здоровую руку. Михаил Макарович подхватил ее и поцеловал.
— Здравствуй, голубушка ты моя. Мы тоже рады. Вот со мной и Григорий Иванович. Мы пришли тебя проводить и пожелать тебе полного выздоровления. — Михаил Макарович гладил ее руку. — К утру ты будешь дома, в нашем госпитале. Там врачи замечательные, и они быстро поставят тебя на ноги. И кто знает, может быть, снова будем работать вместе и так же ковать победу. Большое тебе, Юля, спасибо! За Алеся не беспокойся. Я его спарил с Захаром Петровичем, и у них дело пойдет...
Доктор приоткрыл дверь, и в землянку ворвался рокот самолета.
— Товарищи, нам пора двигаться.
— Минуточку, доктор. — Михаил Макарович вытянул из кармана конверт и сунул Вере за пазуху. — Это письмо моей семье. Там, у нас на аэродроме или в госпитале, передай, чтобы бросили в кружку. С Аней и Василием я не связался. Выздоровеешь, съезди к их родителям и, как умеешь, успокой их. Пройди к нашему командованию и поведай про наши дела и про наше житье-бытье. А теперь прощай.
— И он прикоснулся губами к ее разгоряченной щеке. Но тут Вера обхватила его обеими руками и поцеловала:
— Прощайте, дорогой мой соратник! Ведь вы были мне и другом, и боевым товарищем, и отцом. И таким я буду помнить вас всю свою жизнь. Поцелуйте за меня тетю Стешу, Аню, Василия, Лидушку и скажите им, что они навсегда в сердце моем. Дедушка Гриша, прощайте, — пересиливая боль, притянула и его к себе.
Михаил Макарович и дедушка Гриша понесли Веру, и только у посадочной площадки их сменили партизаны. У самолета Михаил Макарович и дед Гриша, словно расставаясь навсегда, еще раз распрощались по-родному и стояли до тех пор, пока не затих в ночном небе рокот.