Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Теперь проведи по низу рукой, — наставлял Захар. — Там гвоздь крюком. Нащупал? Поверни. Так вот, когда вылезешь, доски опусти и поверни гвоздь шляпкой вверх. Это для того, чтобы бобики доски отсюда не открыли. Понял?
— Понял.
— А за досками сразу сланечник. Так по нему дуй, а там болото, лес. Стебли сланечника специально для этого не выдергал. Мы хотя народ и деревенский, но не лыком шиты, — хитровато подмигнул Захар. — На этот счет добра кумекаем, да и ушки на макушке. Покуль! — Захар приподнял руку и скрылся за дверью, через какие-то секунды стук
— Давай сядем, — Михаил Макарович показал Вере на табуретку около стола и сам опустился на другую. — Вчера к нам прибыло еще пополнение — радистка, владеет немецким языком. Она передала, что «Гигант» просит срочно сообщить, что у тебя в глубине шестого корпуса?
— Много и мало. Засекла много, а что за войска, вернее, их состав и номера, не знаю. Надо уточнить.
— Очень рад. Теперь, Юля, надо уточнить все то, что ты обнаружила, и проследить, куда все это двинется. Попросим Захара Петровича связать тебя с витебскими партизанами. Только это потом. А сейчас расскажи, — Михаил Макарович положил свою ладонь на руку Веры, — где думаешь устраиваться на работу?
— На работу? — нахмурилась Вера. Это слово ее пугало. Идти на работу надо было туда, где больше всего военных. Конечно, хорошо было бы в часть, но это так сразу невозможно. Одно остается — немецкий бар, а это каждый день трепка нервов от нахальных предложений захмелевших и трезвых «арийцев». И она, сдвинув за ухо свесившуюся на глаза каштановую прядь, выдавила: — Пойду официанткой в «Каффехауз!»
— В «Каффехауз»? Не советовал бы. По всей фронтовой ситуации мы, видимо, в этих краях засели надолго, возможно, на всю зиму.
— На всю зиму? — Вера сделала большие глаза. — Значит, наши осенью наступать не будут?
— Про это я тебе сказать ничего не могу. Как я понимаю, чтобы развернуть генеральное наступление в Белоруссии, надо основательно подготовиться. Когда сюда ехала, заметила, какая здесь местность? Сплошь озера, болота, леса, и еще ко всему этому они укреплены. Видела, какие укрепления? И их, Юля, с ходу не возьмешь.
— У нас здесь, вокруг Богушевска, тоже роют.
— Вот видишь, роют. По всей вероятности, роют и за Богушевском и в других местах. И это все — «Восточный вал». Он простирается на большую глубину и в несколько оборонительных полос. Обо всех их работах с помощью партизан ты должна разведать и сообщить фронту. Поняла?
— Поняла.
— Тогда одевайся, — Михаил Макарович бросил ей дождевик. — И подмени Захара Петровича.
— Зачем?
— Я ему объясню, что и как надо сделать.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
На сегодня Вера наметила пробраться в Лукты на связь к Змитроку Клышке и взять у него сведения. Он обещал пробраться по шоссе на реку и там «пронюхать», что немцы строят по Серокоротинке, да и узнать, что делается на Лучесе.
Но ее желание не сбылось. Только она рассталась с Устиньей, которой сообщила, куда идет, и вышла из садика на пристанционную площадь, как столкнулась нос в нос с захмелевшим
— Фройлейн, айн момент! — остановил ее унтер. И если бы не его товарищ, такой же долговязый, как и он, то унтер облапил бы Веру.
— Данке, — поблагодарила Вера и опешила: на нее сквозь роговые очки смотрели широко раскрытые серые глаза. — «Боже мой! Неужели он?» — Но, не показав виду, повернулась, взяла сумочку под мышку, что значило, что сзади «хвост», и пошла на перрон и, чтобы Устинья их заметила, сознательно прошла мимо нее. Чувствуя сзади торопливые шаги, еще быстрее зашагала в конец платформы.
— Вера Яковлевна, — наконец нагнал ее очкастый. — Это ж я, Иван Севостьянович Стропилкин, не узнаете?
Да, не было никаких сомнений, перед ней стоял Стропилкин.
— Вы, господин Стропилкин, ошиблись. Я не Вера.
— Неправда. Вы Вера Железнова. — Стропилкин крепко сжал ее локоть.
— Отстаньте от меня, — выкрикнула Вера, да так, чтобы слышали рабочие, отдернула руку и побежала.
— Вера, остановитесь, — несся за ней Стропилкин. — Я должен вам сообщить очень важное... Вашей жизни касается. Остановитесь!..
— Стой, господин! — встал перед Стропилкиным, растопырив руки, Степан. — Чего вы за фройлейн гонитесь?
— Пустите. Она моя хорошая знакомая, и вот здесь за всю войну впервые встретились. Будьте добры, пустите.
— Хорошая знакомая? А чего же она тебя чурается? — наступали рабочие.
— Не узнала, — пятился Стропилкин.
Если бы не болтавшийся на тропе унтер, рабочие пропустили бы за Верой этого полунемца в бушлате и кепи. И там, в чащобе леса, конечно, прихлопнули бы его.
— Вот что, мил человек, топай отсюда подобру-поздорову. А то в здешних лесах, сам знаешь, всякий народ бродит.
Стропилкин, понуря голову, поплелся обратно, не обращая внимания на своего собутыльника.
Если до этого часа, — а Стропилкин знал, что Веру разыскивает контрразведка, — он восхищался и жалел ее, то сейчас, увидев ее строгой, но такой же обаятельной, с еще большей силой возненавидел себя: «Не признала. Ушла, и ни улыбки и ни одного теплого слова, лишь страшный взгляд ненависти и злобы...» Стропилкин остановился на лесной тропе, зло сдернул кепи, швырнул наземь и, сжав зубы, согнулся и так застыл.
В то время, когда рабочие остановили Стропилкина, унтер понял, что там «пахнет порохом».
Ему стало жаль Ивана, и он решил преподнести ему сюрприз.
Недолго думая, юркнул в лес наперерез Вере, нагнал ее на лесной дороге на Заозерье, где она хотела перемахнуть железную дорогу и там в лесу скрыться. Но только она выскочила на рельсы, как постовой на мосту пронзительно свистнул и оттуда бросилась к ней охрана.
— Хальт! — Раздался выстрел, другой, третий, а Вера мчалась зарослями сломя голову. И вот болотце, ей казалось, что уже спасение, как тут из-за качавшейся ветки выскочил солдат, схватил ее руку и закрутил за спину. Дальше сопротивление было никчемно. Через полчаса она сидела перед дежурным офицером комендатуры и отвечала через переводчика на его вопросы: