Испытания жизни

Уваров Валерий М.

– Да, все именно так и вышло Александр! Обед проходил замечательно, но ты пил слишком много вина. Не скрою от тебя, что ты мне давно нравишься, но прошу тебя перестать пить в таких количествах, да и курение тебе следует значительно уменьшить. Мой папа, хоть и генерал и командует целой дивизией и то, столько не пьет и не курит, как ты.

– Слушаюсь командир, – шутливо отозвался Александр, прикладывая большую ладонь к краю белой панамы. – Начну исправляться днем и ночью, чтобы выглядеть достойным в твоих глазах и вести прилично в гостях. И ты, надеюсь, после исправления, станешь радостно смотреть на меня и улыбаться.

– Всегда у тебя шуточки, да прибауточки Саша. А я разговариваю с тобою вполне серьезно. Ты у нас офицер милиции, да к тому же и начальник. Неужели тебе так весело на твоей работе. Я знаю, что борьба с бандитами и ворами совсем не простое и не легкое дело. А ты порою ведешь себя так, как будто работаешь не

во внутренних органах, а в неком другом увеселительном заведении и твоя задача заключается в развлечении почтенных посетителей.

– Машенька! Дорогая! Прошу тебя успокоиться и сильно не волноваться. У тебя слишком отзывчивое и чуткое сердце, и когда ты его станешь чересчур напрягать, оно просто-напросто выскочит из груди. Хочешь, я тебя успокою?

Александр обняв девушку за талию, обтянутую цветастым платьем, нежно прижал к себе, одновременно, покрывая жаркими поцелуями раскрасневшееся от волнения лицо Маши.

– Саша! Немедленно прекрати! Могут войти люди и понять не так? И какие тогда пойдут разговоры обо мне? Ты сейчас холостой парень и с тебя спрос другой, чем с нас, с девушек. Мы с тобою не помолвлены и я свободная девушка, которая никому не давала никаких обязательств на будущее.

Александр выпрямился перед взволнованной собственным многоречием Машенькой, и прерывающимся от волнения, неприсущим ему тихим голосом произнес:

– Я люблю тебя Машенька и прошу тебя стать моей женою! Теперь я не могу представить дальнейшую жизнь без тебя, моя любимая. И больше не сомневайся во мне. Все, что сейчас во мне тебе не по нраву, я откину в сторону, как старые вещи, обветшавшие и пришедшие в полную негодность. Опять меня понесло в другую сторону. Самое главное, что я люблю тебя и буду любить вечно. Ну, а все остальное пустое и не имеет никакого смысла. Только не отвергай сейчас, с ходу, моего предложения. Понимаю, что ты сейчас не готова мне дать ответ, но я буду ждать его столько времени, сколько необходимо.

– Твое признание Саша прозвучало так внезапно, что я пришла в затруднение и не могу ответить однозначно. Мне надо время подумать над твоим предложением. Достойного мужа выбирают один раз и на всю жизнь. Я повторю тебе, что и ты мне нравишься, и я тоже к тебе сильно привыкла. Но, мне надо время, чтобы лучше узнать тебя как человека, готового вынести трудные семейные обязанности и обязательства. Когда я пойму, что без тебя не могу жить, то обязательно дам тебе знать. И будь уверен, что твои слова, которые я услышала, врезались в память на всю мою жизнь. Саша, прошу тебя, оставь меня одну. Мне надо все хорошо обдумать и успокоиться.

«Настала пора мне идти. Все, что она сказала мне – предельно ясно, но в то же время – ничего и не ясно», – подумал Александр и напоследок протянул ей сильную, смуглую от загара руку.

– Маша, извини меня, пожалуйста. Я мог по запальчивость сказать необдуманные слова. Поверь мне: все, что я тебе только, что говорил, идет прямо из моего сердца без всякого лукавства и обмана.

Он потихоньку прикрыл дверь и, выходя на улицу, столкнулся с Авдотьей Николаевной, старой няней Марии Истоминской. Все, кто проживал в барском доме, настолько привыкли к полной, шестидесятилетней женщине в просторной, крестьянской одежде, что считали, – она появилась здесь одновременно с началом строительства имения. Когда-то она ухаживала и ходила, как говорят в народе за малышкой Машей. Теперь няня отдавала все силы и умение наведению уюта и приготовления пищи для генерала и его дочери. Казалось, ни одно событие в доме не могло ускользнуть от ее зоркого и проницательного взгляда. Взглянув на расстроенное лицо Александра, она приветливо поздоровалась с ним и, вытерев о белоснежный фартук спелое, красное яблоко протянула его Ульянову.

– На, возьми молодец. Да приободрись. Ни к чему тебе так унывать! Девчата ведь знаешь, как ветер переменчивый. Сегодня он дует в одну сторону, а завтра может подуть и в другую. Так что, парень, надейся на лучшее и на нашего Господа Бога.

Она набожно перекрестилась и продолжала:

– Она любит тебя, наша Машенька! Поверь мне старой. Я знаю норов и характер девицы с самого малолетства. И вот еще что: не забудь на свадьбу позвать и меня. Няня заговорчески подмигнула Александру и понесла корзину полную наливных яблок, но Ульянов остановил ее.

– Подожди немного Авдотья. Я мигом.

Он срезал с ближайшего куста пиона, несколько нежных, только что распустивших розовых бутонов и, подровняв кончики стеблей, подал его няне.

– Передай, пожалуйста, от меня Маше. И больше ничего ей не говори. Пусть она знает, что я на нее нисколько не сержусь и буду всегда о ней помнить.

В километрах пяти от домика управляющего располагалась большое озеро с многочисленными протоками и старицами, которые образовывали множество малых озерец, соединяющихся друг с другом. И потому, любимым, да, пожалуй, и единственным занятием

местных жителей была рыбная ловля, продолжающаяся круглый год. До глубокой осени они ставили сетки и неводы, а зимой занимались подледным ловом. В этих местах организовали рыболовецкий колхоз «Путь Ильича» и частная рыбная ловля разрешалась членам рыбного хозяйства. Всегда находился местный люд, тайком занимающийся промыслом и сбывающий добычу всем желающим за определенную плату. Как говорится, все были сыты: и государственный план по рыбозаготовкам, выполнялся своевременно и окрестные жители, не чувствовали себя обделенными. Местное начальство закрывало глаза на незаконную рыбную ловлю, понимая в своей душе, что людям тоже надо питаться и кормить семьи. Время от времени устраивались рейды и облавы на незаконных ловцов рыбы, но, как правило, в расставленные властями силки, попадали люди, которые в своих высказываниях или может быть в незначительных поступках, показывали недовольство действующим властям. Доносчики или «крысы», как говорят о них в народе, были всегда и везде в любой среде и начальство и власти активно и в полной мере использовали их по назначению. Михеич, пожилой мужик лет шестидесяти, издавна занимавшийся незаконной ловлей, пользовался покровительством местной власти, так как иногда сообщал им нужные сведения о жизни жителей поселка. До поры, до времени, власти его не трогали, и он настолько уверился в собственной независимости, что чуть ли не кричал об этом на каждом шагу. Выпив, он любил показывать другим, таким же работягам свою независимость и ценность. Ближайшие соседи давно поняли его собственническую, неискреннюю натуру и старались при нем избегать любых разговоров, касающихся вопросов политики и отношения к властям. Сегодня Михеичу, хотелось с кем-нибудь выпить и поговорить, после вчерашнего. Но, как назло, ни одного подходящего собеседника не оказалось. Все соседи были заняты повседневными делами и, кроме, жены Катерины, невзрачной, худощавой бабенки, достающей из старого, железного таза очередную мокрую тряпку и вешающую ее на туго натянутую веревку во дворе дома, никого не было. Михеич, почесывая петуший кадык, поросшим, седым, жестким волосом, смотрел на занятие своей половины, раздумывая о происходящем. «Ну не будешь же пить со своею бабой. О чем с ней разговаривать? У нее, кроме чугунов и тряпок, ничего не может быть в голове. Эх, был бы у меня сынок, вот тогда мы с ним посидели, да и потолковали по душам». Старик задумался и обхватил руками взлохмаченную седую голову, в которой что-то натужно булькало и переливалось. На некоторое время, он прекратил дыхание, полагая, что данный способ поможет снять все неприятные ощущения. В дверях калитки, ведущей во двор, показался Эдуард. Оставив автомобиль генерала, на котором он приехал в невзрачный, рыбацкий поселок, неподалеку от дома Михеича, он незамедлительно подошел к нему. Старый рыбак сидел за дощатым столом с початой бутылкой и незамысловатой закуской.

«А хозяин совсем хорош! И когда он успел с утра набраться? Но он не настолько пьян, чтобы не понять того, о чем я буду его спрашивать. А может быть, пьяный больше расскажет».

– Здорово дед! Я следователь Хватов. Да ты полагаю, должен меня знать. Я из здешних. Впрочем, знать тебе меня не обязательно. Ты виноват в попытке кражи драгоценностей из дома генерала. А улики против тебя у меня всегда найдутся. Ты понял, Михеич?

– Как мне не понять, господин следователь. В жизни я хорошо усвоил, что против рожна с голыми кулаками не попрешь. Но вам все-таки нужны тоже, какие-никакие доказательства. А у вас против меня, кроме, обрывка сети, собственно говоря, ничего и нет. А может быть это вовсе и не моя сеть. Вон у нас, сколько рыбаков тут живет, почитай целый колхоз, а ты почему-то привязался именно ко мне. Видно все неспроста, ты задумал. Давай лучше мы с тобою махнем по маленькой, – и Михеич разлил ловко по чашкам, не пролив не единой капли светлую, остро пахнущую жидкость. – Может тогда и разговор у нас пойдет лучше? Да ты не гнушайся посидеть со мною. Вчера заходил ко мне твой товарищ, тоже следователь. Ну, мы с ним хорошо так посидели, потолковали о разном и, само собой, хорошенько выпили. А чем он хуже тебя? Я думаю, что ты несколько его не лучше? Так, что давай! Не гнушайся моей компанией.

Михеич смачно сплюнул на землю и, достав из-за уха смятую папиросу, дрожащими руками постарался зажечь спичку, которая тотчас же погасла от порыва ветра. Забыв о сигарете, старик костлявой, жилистой рукой, неспешно протянул стакан следователю. Хватов с презрением отстранил его и с насмешкой смотрел на этого, как он полагал, никчемного мужичишку.

– Значит, брезгуешь выпить со мной, господин хороший! Думаешь, я тебе не компания. Тогда и говорить мне с тобою незачем. Захочешь меня арестовать, то арестовывай и после доказывай мою вину. А, сейчас, я говорить с тобою вовсе не желаю. Подобная ситуация не входило в планы Эдуарда. Не за этим он приехал сюда, чтобы выслушивать нарекания от полупьяного мужика.