Испытания
Шрифт:
Игоря Владимировича еще больше раздосадовало то, что она не проявила интереса к его словам, ничего не спросила.
— Ну, я тоже не бог, — сказал он. — Что, я раздаю задания на проектирование? Вот, подвернулся небольшой заказ — это даже не хоздоговорная тема, но можно развернуть работу, если подойти с умом. — И он стал рассказывать жене о детских микроавтомобильчиках, от которых чуть было не отказался Никандров. Игорь Владимирович рассказывал о своем замысле — расширить эту работу, придать ей государственную значимость, а потом войти в министерство с предложением об открытии плановой темы и — чем черт не шутит, — может быть, записи в «Перспективный типаж». Говорил он убежденно, с увлечением, несколько раз даже
Машина спускалась с Кировского моста к площади Революции; над темной крепостной стеной золото соборного шпиля на фоне бледно-серого неба выглядело особенно изысканно. Игорь Владимирович с привычным удовольствием любовался всем вокруг и чувствовал удовлетворение от своих слов и молчания жены.
— Выждать-выждать, — вдруг с дрожью в голосе сказала Алла. — Ты всю жизнь этим и занимаешься, это стало профессией.
Игорь Владимирович по голосу понял, что жена злится, и сказал примирительно:
— Ну хорошо. Чего-то я уже не дождусь, но его-то ты можешь уговорить подождать неделю?
— Почему все — я? Почему всегда, с первых дней, ты подсылал меня к нему? — Алла почти кричала.
Игорь Владимирович плавно повернул на Петровскую набережную, глубоко, неслышно вздохнул. Долгий опыт работы среди людей научил его никогда не терять спокойствия, но сейчас это давалось нелегко.
— Не всегда. Но иногда случалось. Потому что он трудный, замкнутый… Мне было не пробиться к его душе. — Он сказал это очень спокойно, даже сухо. Приближаясь к дому, машинально взглянул в окна квартиры и свернул во двор.
— А ты не слишком рисковал, ловец душ? — спросила Алла, когда машина остановилась у парадного. — Ведь все могло случиться иначе.
— Цель оправдывала риск. — Игорь Владимирович заглушил двигатель; только сейчас он почувствовал, что очень устал, снова глухо заныл желудок. Усилием воли он заставил себя улыбнуться, вышел из машины и подождал, пока выйдет Алла, чтобы замкнуть дверцу. По лестнице он шел позади жены, рассеянно глядел, как легко она шагает, не касаясь каблуками серых ступенек, смотрел на стройные сильные ноги; раньше это доставляло удовольствие. Ныл желудок, с каким-то странным, испугавшим его безразличием Игорь Владимирович подумал: «Может быть, именно этого и хотелось: чтобы все — иначе. Может быть, тогда эти годы прожил бы по-другому? Был бы, то есть не был бы самим собой, а стал бы тем, кем втайне от себя хотел быть». Он поморщился: мысли эти сильно отдавали нелепой школьной мечтательностью. «Маразм все-таки», — холодно отметил он.
Жена, не открывая дверей, дожидалась его на площадке. Серый свет из плохо вымытого лестничного окна (электричество еще не включали, хотя белые ночи кончились) неясно обволакивал ее лицо, лишая его привычной яркости, старил. Но Игорю Владимировичу показалось, что Алла смотрит напряженно и виновато, и опять он испугался того, что это ему безразлично.
Сумрак и тишина нежилая, какая-то выморочная (теща еще весной переехала к овдовевшей сестре) стояли в квартире, пока не раздался привычный стук сброшенных женой туфель и не зажегся свет в просторной прихожей. Игорь Владимирович, осторожно наклонившись, развязал шнурки, снял узкие башмаки. Пока он переодевался в домашнее, в ванне уже весело заплескалась вода; когда Алла умывалась, плеск был какой-то особый, уютный. Игорь Владимирович налил себе капель, выпил, поставил чайник на газ. Заученная обыденность всех этих действий сегодня удивляла своей непривычностью. Плеск в ванной был сегодня отчужденным, пластиковая кухонная мебель холодно блестела, даже свои руки,
5
Огромный двусветный зал, в котором помещался отдел художественного конструирования, после наполненного солнцем стеклянного перехода показался Яковлеву неуютным. Высокие окна были завешены белой тканью, и свет в сале стоял молочный, парной, не дающий теней. На глухих торцовых стенах под высоким потолком устроились балконы, огороженные перилами на белых балясинах. К ним вели изящные белые лесенки. Балконы служили для осмотра макетов и моделей сверху.
Яковлев замялся у входа, оглядывая стоящие друг за другом большие столы художников, модели легковых машин на поворотных кругах, желтый посадочный макет низкого «седана» с прорезанными в скорлупе кузова большими квадратными отверстиями для обозрения: вертикальные, похожие на широкоформатные киноэкраны плазы, висящие на торцовых стенах под балконами, светло-зеленый пластиковый пол, успокаивающий глаза. В зале было много людей, но все равно он казался безлюдным, таяли в огромном, наполненном парным молочным светом пространстве голоса, превращаясь в глухой слабеющий шелест.
Склоненные спины художников в цветных рубашках выглядели одинаково, и, не понимая, которая из них принадлежит Синичкину, Яковлев пошел вдоль колонны столов, испытывая досадливую неловкость и стараясь приглушить шаги. Никто не обращал на него внимания, и он скользил рассеянным взглядом по эскизам на столах. В незавершенных линиях угадывались контуры дверных проемов и лобовых стекол, спинки сидений, приборные панели, облицовки радиаторов, — все эти эскизы были намечены слабыми карандашными штрихами и не вызывали интереса. Да и не надеялся он видеть здесь что-нибудь интересное, потому что знал, из чего состоит текущая повседневная работа дизайнеров: незначительные усовершенствования узлов уже стоящих на конвейере автомобилей, разработка более технологичных форм крыльев, капотов и дверей легковых и грузовых автомобилей. Художественное конструирование целого кузова нового легкового автомобиля случалось не часто, как не часто менялись модели выпускаемых на заводах машин.
Яковлев тихо шел вдоль колонны больших столов, досадуя на свое чувство неловкости и стеснения, и вдруг застыл.
У края стола, под стеклом, покрывавшим столешницу, лежал небольшой лист ватмана, и с его матовой белизны прямо на Яковлева летел маленький красный автомобиль. Казалось, что двухдверное купе с изящными и простыми формами не изображено на плоском листе, а обладает трехмерностью модели. И глаз конструктора уже отмечал и поместительность салона, и выгодную аэродинамику, и изысканную скромность передней облицовки; эскиз читался превосходно, машина, изображенная сбоку и спереди, тотчас привлекала глаз плавностью очертаний, и сразу было видно, что это — маленький автомобиль, легкий, стремительный и оригинальный.
Не так уж просто изобразить автомобиль на бумаге, еще труднее нарисовать несуществующий автомобиль, потому что форма машины образована сложно изогнутыми поверхностями, которые не передать мазками кисти и не вычертить по линейке. Художник-живописец знает эту трудность и никогда не стремится точно зафиксировать сложную форму, он лишь передает цветовое соотношение предмета и света, контраст фона. Художник-конструктор ставит себе противоположную задачу, он должен как можно точнее изобразить форму будущего автомобиля, не используя при этом никаких живописных средств.