Исс и Старая Земля
Шрифт:
Во время же своего последнего визита в «Ветры» Уэйнесс обнаружила немало перемен: сестры вышли замуж и уехали, Пири жил теперь один, если не считать пары слуг, и большой старый дом казался неестественно тихим и пустым. Да и сам Пири как-то весь высох и поседел; его когда-то румяные щеки запали и стали восковыми; кураж выдохся, и легкая походка сменилась унылым шарканьем. Он все еще гордился своим здоровьем, но от слуг Уэйнесс узнала, что дядя упал с лестницы, сломал бедро, и последующее выздоровление отняло почти все его силы.
Тем не менее на этот раз дядя приветствовал племянницу с неожиданной сердечностью:
– Какая радость! Ты надолго? Пожалуйста не спеши уезжать, я очень надеюсь, что ты останешься! Ведь «Ветры» стали теперь такими скучными!
– У меня еще нет никаких планов, – призналась Уэйнесс.
– Вот и славно! Агнес покажет тебе твою комнату. Освежись с дороги, и приходи обедать.
По своим прошлым пребываниям здесь Уэйнесс помнила, что обед в поместье всегда почитался делом очень официальным, и потому надела соответственно случаю бледно-палевую строгую юбку, темную серо-оранжевую блузку и черный жакет с плечиками – наряд, идеально подчеркивавший ее темные волосы и смуглую, почти оливковую кожу.
При ее появлении в столовой Пири одобрительно крякнул:
– Помню тебя очаровательным сорванцом – и к худшему ты не изменилась, хотя по-прежнему и пышкой тебя не назовешь!
– Маловато кой-чего и тут, и там, – засмеялась Уэйнесс, показывая на грудь и бедра. – Но приходиться иметь дело с тем, что имеется.
– Нормально. Имеется достаточно, – поддержал ее Пири и, усадив племянницу на один конец огромного стола из орехового дерева, сам расположился на противоположном.
Обед подавался все так же чинно одной из горничных: шикарный жирный бисквит из омаров, кресс-салат со сладким сельдереем, украшенный кубиками цыпленка в маринаде из чесночного масла, котлеты из дикого кабана, еще водившегося в заповедниках Трансильвании. Не откладывая в долгий ящик, Уэйнесс рассказала Тамму о нелепой смерти брата, и старик пришел в ужас.
– Как страшно, что на Кадволе стали твориться такие дела – ведь Консервация теоретически есть место полного безмятежного покоя!
Уэйнесс невесело рассмеялась
– Теперь Кадвол – это совсем другое.
– Возможно, я старый непрактичный идеалист, возможно, я жду от людей слишком многого, но все же, глядя на свою жизнь, мне никак не удается избежать глубокого разочарования. Повсюду ни капли свежести, чистоты, невинности, общество окончательно сгнило, сегодня даже продавцы в магазине норовят обсчитать тебя…
Уэйнесс отпила вина, не зная, в каком духе ответить на эту печальную тираду. Вероятно, последние годы повлияли не только на здоровье Пири, но и на его разум.
Но дядя, как оказалось, и не ждал ответа. Он задумчиво глядел куда-то в угол столовой.
– А что ваше Общество? Вы все еще являетесь его секретарем? –
– Все еще! Это неблагодарная работа в самом буквальном смысле слова, ибо никто не пытается ни помочь мне, ни хотя бы оценить мои труды.
– Как грустно все это слышать, дядя! А как поживают Шалис и Мойра?
Пири с досадой махнул рукой.
– Они по горло заняты своими делами, и ни на что больше внимания не обращают. Я полагаю, это обычный ход вещей – хотя лично для себя желал бы чего-то иного.
– Они счастливы? – осторожно спросила Уэйнесс.
– Вполне, но, разумеется, с их точки зрения. Мойра нашла себе такого же непрактичного педанта, который читает какой-то базовый курс в университете типа «Психология узбекской древесной квакши» или нет, «Креативные мифы древних эскимосов». И Шалис не лучше; она выбрала себе в спутники жизни страхового агента. Ни тот, ни другой не видят дальше своего носа и никакого интереса к Обществу не испытывают. Они начинают зевать и менять тему, как только я заговорю об этом. Варбер – муж Мойры – вообще называет наше Общество клубом старперов.
– Это не просто зло, это глупо! – возмутилась Уэйнесс.
Но дядя ее не слышал.
– Я обвиняю их в узости мысли, но их и это не волнует, что уже и совсем отвратительно! И как следствие, в последнее время я их не вижу.
– Это грустно. Но ведь и вас не интересует их деятельность и их проблемы.
Пири недовольно закашлялся.
– Да. Меня не интересуют проблемы черни; ни то, как кто вел себя на какой-то вечеринке, ни то, кто с кем переспал. Я не намерен тратить на это время. Я должен дописать свою монографию, что является тяжким и ответственным трудом, а также продолжать вести все дела Общества.
– Но неужели нет других членов, которые согласились бы помочь вам?
– Осталось едва с полдюжины этих членов, – усмехнулся Пири. – Да и те, кто выжил из ума, кто прикован к постели.
– А новых совсем не появляется?
Пири снова усмехнулся, и на этот раз еще горше.
– Надеюсь, ты шутишь? Что Общество может им предложить?
– Идеи Общества столь же привлекательны и современны, как и тысячу лет назад.
– Теория! Туманные идеалы! Важные разговоры! Все бессмысленно, если нет ни сил, ни воли. Я последний секретарь Общества, а скоро и от меня останутся одни воспоминания.
– Я уверена, что вы ошибаетесь, Общество остро нуждается в новой крови и в новых идеях!
– Это мы уже слышали. Вот, посмотри. – Пири указал на стоящий в углу столик, на котором красовались две старинные краснофигурные амфоры. На амфорах были изображены древнегреческие воины, запечатленные в самый разгар битвы. Вазы имели около двух футов высоты, и, по мнению Уэйнесс, отличались необычайным изяществом. —Я приобрел эту пару за две тысячи соло, отличная сделка, учитывая, что вещи подлинные.