Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве
Шрифт:
Сенсационно неожиданное падение мнимого всемогущества — такова характерная участь варварской державы героического века. Замечательными историческими примерами являются закат гуннов после смерти Аттилы и закат вандалов после смерти Гензериха [503] . Эти и другие исторически засвидетельствованные примеры вызывают доверие к преданию, повествующему о том, что волна ахейского завоевания подобным же образом разрушила и уничтожила поглощенную ею Трою и что убитый Агамемнон был последним всеахейским военачальником. Как бы широко не распространялись завоевания этих военачальников, они были неспособны создавать социальные институты. Судьба империи даже такого изощренного и сравнительно цивилизованного военачальника, каким был Карл Великий, является драматической иллюстрацией этой неспособности.
503
Гензерих (Гейзерих) (ум. 477) — король вандалов, возглавивший в 429 г. их переселение из Испании в Северную Африку и основавший Вандальское королевство со столицей Карфаген, откуда вандалы неоднократно совершали пиратские рейды к берегам других средиземноморских стран. Прославился захватом и жестоким разграблением Рима в 455 г. Затем завоевал те части Северной Африки и острова
4. Фантазии и реальность
Если картина, представленная в предыдущей главе, истинна, то приговор, который можно вынести героическому веку, будет суровым. Самым мягким приговором будет признание его бесполезной выходкой, а самым строгим — осуждение его как уголовного преступления. Приговор о его бесполезности можно услышать в зрелой поэзии викторианского литератора, еще продолжавшего ощущать мороз неоварварского века.
Последуем пути тех белокурых завоевателей, высоких готов, Со дня, когда они выводили свои голубоглазые семейства С холодных пастбищ Вислы, со своей мрачной родины У богатых янтарем берегов Балтийского моря. В незамутненной силе своей мужественности Они нащупывали лишь понаслышке известный путь к неведомой земле обетования. Набрасывались на разорванные края порфирной державы, Топча ее широкий подол, побеждая ее армии, Убивая ее императора и сжигая ее города — Разграбленные Афины и Рим. Заняв место Цезаря, Они правили миром, где прежде правили римляне. Однако эти три столетия грабежа и крови, Бесчеловечности и беспричинной жестокости Вскоре проходят… Те готы были сильны, но они погибли. Они не писали, не работали, не мыслили и не творили. Однако поскольку поле заросло плевелами и заплесневелой пшеницей, Их жатва заслужила некую похвалу — иначе они бы не оставили следа{126}.Этот умеренный приговор, вынесенный по прошествии пятнадцати столетий, вряд ли мог бы удовлетворить эллинского поэта, с горечью осознающего, что он все еще живет в тех моральных трущобах, в которые варварские наследники превратили «талассократию Миноса». Преступность, а не бесполезность — таков тяжелый приговор, вынесенный Гесиодом постминойскому героическому веку, который в его времена все еще посещал нарождающуюся эллинскую цивилизацию. Его приговор безжалостен.
Третье родитель Кронид поколенье людей говорящих, Медное создал, ни в чем с поколеньем несхожее прежним. С копьями. Были те люди могучи и страшны. Любили Грозное дело Арея, насилыцину. Хлеба не ели. Крепче железа был дух их могучий. Никто приближаться К ним не решался: великою силой они обладали, И необорные руки росли на плечах многомощных. Были из меди доспехи у них и из меди жилища, Медью работы свершали: никто о железе не ведал. Сила ужасная собственных рук принесла им погибель. Все низошли безыменно: и как ни страшны они были, Черная смерть их взяла и лишила сияния солнца{127}.В приговоре потомства, вынесенном тому переполнившему чашу страданию, которое варвары приносят своим преступным безумием, этот отрывок из поэмы Гесиода мог бы стать последним словом, если бы сам поэт не продолжил дальше:
После того как земля поколенье и это покрыла, Снова еще поколенье, четвертое, создал Кронион На многодарной земле, справедливее прежних и лучше, — Славных героев божественный род. Называют их люди Полубогами: они на земле обитали пред нами. Грозная их погубила война и ужасная битва. В Кадмовой области славной они свою жизнь положили, Из-за Эдиповых стад подвизаясь у Фив семивратных; В Трое другие погибли, на черных судах переплывши Ради прекрасноволосой Елены чрез бездны морские. Многих в кровавых боях исполнение смерти покрыло; Прочих к границам земли перенес громовержец Кронион, Дав пропитание им и жилища отдельно от смертных. Сердцем ни дум,Какое отношение имеет этот отрывок к тому отрывку, который непосредственно ему предшествует, и ко всему каталогу поколений, в который он вставлен? Данный эпизод нарушает последовательность каталога в двух отношениях. В первую очередь, это поколение проходит здесь торжественным маршем, не отождествляясь — в отличие от предшествующих золотого, серебряного, бронзового и последующего железного поколений, ни с каким металлом. А во вторую очередь, все другие четыре поколения должны следовать друг за другом в убывающем порядке их качества. Кроме того, судьбы трех предшествующих поколений после смерти соответствуют течению их жизни на земле. Что касается людей золотого поколенья, то
В благостных демонов все превратились они наземельных Волей великого Зевса: людей на земле охраняют, Зорко на правые наши дела и неправые смотрят. Тьмою туманной одевшись, обходят всю землю, давая Людям богатство. Такая им царская почесть досталась{129}. Серебряное поколение, хотя и похуже, но все же Дали им люди названье подземных смертных блаженных, Хоть и на месте втором, но в почете у смертных и эти{130}.Однако когда мы подходим к бронзовому поколению, то обнаруживаем, что их посмертная участь обойдена зловещим молчанием. В каталоге, созданном по этой модели, нам следовало бы ожидать, что четвертое поколение будет осуждено после смерти на вечные муки. Однако вопреки нашим ожиданиям мы обнаруживаем, что, по крайней мере, несколько избранных из этого поколения переносятся после смерти в Элизиум, где они живут над землей той же самой жизнью, которую вело золотое поколенье.
Очевидно, вставка поколения героев между бронзовым поколением и железным является поздней выдумкой, нарушающей последовательность поэмы, ее симметричность и смысл. Чем руководствовался поэт, когда делал эту грубую вставку? Ответ, должно быть, заключается в том, что картина, представленная здесь поколением героев, столь живо воздействовала на воображение поэта и его публику, что надо было найти место для нее. Поколение героев в действительности представляет собой бронзовое поколение, описанное еще раз не на языке мрачной гесиодовской фактичности, а на языке очаровательной гомеровской фантазии.
С социальной точки зрения, героический век — безумие и преступление. Однако, с эмоциональной точки зрения это — великий опыт, захватывающий опыт разрушения границы, на протяжении многих поколений препятствовавшей проникновению предков варварских захватчиков, и опыт вторжения в явно безграничный мир, предлагавший, казалось бы, неограниченные возможности. За одним известным исключением, все эти возможности оказались плодами красивыми, но гнилыми внутри. Однако поразительная полнота поражения варваров в социальном и политическом планах парадоксальным образом способствует успеху творческой деятельности их бардов, ибо в искусстве гораздо больше значит неудача, чем успех. «История со счастливым концом» не может достичь положения трагедии. Оживление, порожденное V"olkerwanderung’ом (переселением народов), которое оборачивается деморализацией в опьяненных душах людей действия, вдохновляет варварского поэта на то, чтобы преобразить память о злобности и глупости его героев в бессмертную песнь. В волшебном царстве этой поэзии варварские конкистадоры достигают такой не присущей им славы, которой не обладали при своей жизни. Мертвая история расцветает в бессмертный рыцарский роман. Очарование, которое оказывает героическая поэзия на своих позднейших почитателей, вводит их в заблуждение, заставляя считать фактически отвратительную интерлюдию между смертью одной цивилизации и рождением ее наследницы тем, что мы назвали безо всякой умышленной иронии в терминологии данного «Исследования» героическим веком, веком героев.
Самой первой жертвой этой иллюзии, как мы уже видели, становится поэт «темных веков», которые есть следствие «героического века». Как выясняется в ретроспективе, у этого последующего века нет причин стыдиться темноты, которая означает, что костры варварских поджигателей в конце концов сожгли их самих. И хотя слой пепла покрывает поверхность выжженной земли, «темные века» оказываются созидательными, каковым, конечно же, не был героический век. В полноте времен должным образом возникает новая жизнь, чтобы покрыть плодородные поля, засыпанные золой, побегами нежной зелени. Поэзия Гесиода, столь скучная в сравнении с поэзией Гомера, является одной из предвестниц возвращения весны. Однако этот честный летописец тьмы перед рассветом еще настолько ослеплен поэзией, вдохновленной недавним ночным поджогом, что принимает на веру в качестве исторической правды воображаемую картину поколения героев, изображенную Гомером.
Иллюзия Гесиода кажется странной, если учесть, что в его картине бронзового поколения он сохранил для нас рядом с воспроизведением гомеровской фантазии беспощадное изображение варвара, каким тот был в действительности. Однако даже без этой улики героический миф может быть разбит вдребезги «взрывом» внутренних данных. Оказывается, что герои вели дурную жизнь и умерли мучительной смертью бронзового поколения. Подобным же образом и Валгалла [504] оказывается трущобами, когда мы гасим всё искусственное освещение и внимательно рассматриваем при обычном дневном свете поэтическую идеализацию бурной борьбы и пышных пиршеств. Воины, которые получают право доступа в Валгаллу, в действительности идентичны с демонами, в борьбе с которыми они проявляли свой героизм. Исчезнув с лица земли в результате взаимного уничтожения, они освободили мир демонов от своих деяний и привели историю к счастливому концу для всех, кроме себя.
504
Валгалла (др.-сканд. «чертогубиенных») — в скандинавской мифологии находящееся на небе, принадлежащее Одину жилище эйнхериев — павших в бою храбрых воинов, которые там пируют, пьют неиссякающее медовое молоко козы Хейдрун и едят неиссякающее мясо вепря Сэхримнира. Валгалла как небесное царство для избранных, по-видимому, относительно поздно отделилось от подземного царства мертвых (хель).