Ист-Линн

Вуд Эллен

Тут явилась Уилсон, чтобы отнести ребенка в детскую. Она еще раз устремила пристальный взгляд на леди Изабеллу, взяла ребенка из рук Карлайля и вышла, обернувшись еще несколько раз. После ее ухода Изабелла встала, чтобы в свою очередь удалиться. Барбара дружески пожала ее руку, а Карлайль пожелал ей доброго вечера и проводил до двери.

— Не правда ли, презабавная особа? — сказала Барбара, оставшись наедине со своим мужем. — Я никак не могу объяснить себе, зачем она носит эти ужасные зеленые очки. Они придают ей такой смешной вид.

— Странно, —

прошептал Карлайль, задумавшись и как бы говоря с самим собой. — Странно, — повторил он. — В чертах ее лица есть что-то такое, что мне напоминает…

— Что напоминает? — спросила Барбара.

Он вдруг замолчал, и горькая усмешка мелькнула на его губах.

— О! Ничего, ничего! Это странная, невероятная мысль, Барбара. Мне нужно поговорить с тобой о многом другом.

Глава III

Тревога матери

На следующий день рано утром леди Изабелла уже стояла в дверях своей комнаты, прислушиваясь, не идет ли кто. Она не хотела ни с кем столкнуться. Еще вчера она заметила, как внимательно Карлайль посмотрел на нее. Он был для нее теперь так недосягаемо высок, она так истинно любила его — мужа другой! Итак, она должна была всеми силами избегать встреч с ним.

В ту минуту, как она стояла на пороге своей спальни, из комнаты напротив вдруг выбежал верхом на щетке прелестный мальчуган с красивым и смелым лицом, веселый и резвый, каким только может быть ребенок в пять лет. Это был ее собственный сын, ее маленький Арчибальд. Она узнала его по сходству с Карлайлем, но прежде всего по учащенному биению своего сердца. Не отдавая себе отчета в собственном поступке, увлекаемая материнским чувством, она устремилась навстречу ребенку, остановила его, подняла на руки, крепко прижала к своей груди и, задыхаясь от радости, унесла в свою спальню.

— Ты не должен бояться меня, дружок, — прошептала она, заметив испуг на лице ребенка, — я вовсе не злая, нет! Я очень люблю маленьких мальчиков!..

Несчастная мать со слезами на глазах принялась покрывать его поцелуями. В это время в комнату вошла Уилсон, остановившись при виде столь странной сцены. Леди Изабелла поспешила выпрямиться; она поняла, каким непонятным должно казаться ее поведение.

— Видите ли, — проговорила она, как бы оправдываясь, — я очень люблю маленьких детей, а этот мальчик, — прибавила она, зарыдав, — напомнил мне моего собственного ребенка, которого я похоронила. Вы, конечно, понимаете это чувство?

Уилсон из вежливости кивнула, но в глубине души осталась убежденной в том, что новая гувернантка слегка тронулась рассудком. Обменявшись с ней несколькими фразами, Уилсон обратилась к маленькому Арчибальду, который не без любопытства смотрел на зеленые очки леди Изабеллы.

— Зачем ты убежал, негодный мальчишка? — строго прикрикнула на него Уилсон. — Зачем ты унес щетку? Ведь я запретила тебе ее брать; подожди, вот я скажу твоей маме.

С этими словами Уилсон довольно

резко встряхнула его, крепко схватив за руки.

— О, прошу вас, — взмолилась Изабелла, — не делайте ему больно.

— Больно? — повторила служанка. — О! Вы его еще не знаете! Это настоящий маленький проказник!..

Уилсон вскоре увела мальчика из комнаты, оставив Изабеллу наедине с ее горем, с ее тоской и бешенством, которые она теперь испытывала при одной мысли, что не может выпроводить эту служанку со словами: «Этот ребенок мой, не смей бить его!..»

Она спустилась в свою приемную. Завтрак был уже готов, и в комнате вместе с Джойс находились и двое других детей леди Изабеллы. Заметив гувернантку, Джойс тотчас вышла.

Люси, старшая из детей, была очень милой и грациозной восьмилетней девочкой, а Уильям — худеньким мальчиком с болезненным цветом лица. Оба они поразительно походили на свою мать, по крайней мере на ту, какой она была прежде: у обоих были такие же нежные черты лица и задумчивые выразительные глаза. Изабелла хотела поцеловать их, но не посмела этого сделать из боязни выдать себя; она заставила свое сердце замолчать. Между тем Люси не сводила с нее глаз, а Уильям, менее пугливый и застенчивый, чем его сестра, обратился к ней с вопросом:

— Это вы наша новая гувернантка?

— Да, и надеюсь, мы подружимся.

— Почему нет? Мы всегда дружили с мисс Мэнинг, нашей прежней гувернанткой. Знаете, — продолжал он все тем же доверчивым тоном, — я скоро начну учить латынь. Да, как только перестану кашлять. А вы могли бы научить меня латыни?

— Увы, нет, — ответила Изабелла, — я плохо знаю этот язык.

— И я не удивляюсь этому. Папа сказал, что вы наверняка не знаете латинский язык, и пообещал поговорить с мистером Кэном — не возьмется ли он преподавать мне этот предмет.

— С мистером Кэном? — повторила леди Изабелла. — Мистер Кэн, учитель музыки?

— Ах! Так вы его знаете? — удивленно воскликнул мальчик.

При этом вопросе краска залила щеки леди Изабеллы; она поняла, что совершила еще одну оплошность, и, чтобы загладить ошибку, вынуждена была прибегнуть ко лжи.

— Нет, — ответила она, — я его не знаю, но мне говорили о нем.

— Это чудесный человек, — продолжал мальчик, — и вдобавок ко всему знает латинский. С тех пор как уехала мисс Мэнинг, он давал нам уроки музыки. Мама очень хотела этого.

«Мама» — это слово, относившееся к Барбаре, отозвалось болью в сердце Изабеллы.

— Вы завтракаете только хлебом с молоком? — спросила она, заметив, что едят дети.

— Как придется, — ответил Уильям, — один день нам дают хлеб с молоком, другой — хлеб с маслом или с медом, хотя тетя Корнелия и выражала желание, чтобы мы постоянно ели хлеб с молоком, — она уверяет, что таким образом воспитывала папу.

— Да, — наконец присоединилась к разговору Люси, — но это нисколько не мешало папе давать мне крутое яйцо, когда я с ним завтракала.