Истоки религии

Мень Александр Владимирович

Успехи современной зоопсихологии делают все более очевидным качественное отличие человеческого мышления от психики животных, которое в свое время недооценил Дарвин.

Укажем, в частности, на работы известной исследовательницы Н. Н. Ладыгиной-Котс, которая проделала серию ценных наблюдений, сравнивая поведение ребенка с поведением детеныша шимпанзе. "К концу исследования, писала она, - оказывается, что мост, который я старалась перекинуть через психическую бездну, разделяющую шимпанзе и человека, затрещал". В экспериментах с макакой она установила, что способность обезьяны к интеллектуальному развитию "чрезвычайно тупо-узко-специально ограничена по сфере и масштабу своего выявления" /25/. Правда, в аналогичных опытах Келер и Иеркс пытались

доказать, что шимпанзе и другие антропоиды обладают мышлением, качественно однородным с человеческим /26/. Но эта позиция встретила серьезную критику не только со стороны Ладыгиной-Котс, но и со стороны И. П. Павлова, который доказал близость обезьяньего интеллекта к интеллекту собаки. Касаясь "неудач" обезьян во время опытов, Павлов писал: "Надо думать, что к решению той же задачи человек приходит потому, что имеет общее понятие (Разрядка моя.
– А. М.) о форме, а у обезьян этого, очевидно, нет. Обезьяна каждый день начинает снова" /27/.

Работая со старожилом московского зоопарка шимпанзе Парисом, Ладыгина-Котс обратила особое внимание на орудийную деятельность обезьяны. Эти опыты еще раз подтвердили "отсутствие у шимпанзе способности к установлению причинно-следственных смысловых связей" /28/.

Замечательно, что в результате опытов среди черт, отмеченных в качестве специфически человеческих, были выделены воображение, чувство юмора, стремление к творчеству (рисование).

Русский зоолог Д. Н. Кашкаров совершенно справедливо подчеркивает, что "разум есть исключительное свойство человека; разум отличает его от животных. Поэтому совершенно ошибочны представлекия о животных, допускающие у них способность к рассуждениям. У животных не может быть сознания личности с ее постоянным интересом к себе, к другим и к организованному обществу" /29/.

Древние недаром называли человека микрокосмом. Его конструкция как бы представляет собой высочайший плод эволюции, вместилище всего многообразия физических, химических и биологических процессов. Но он есть микрокосм еще и потому, что обладает духовным началом, которое может отображать и познавать вселенную. "Одна только возможность спросить себя: имеет ли человек душу? тем самым доказывает ее существование, так как душа есть не что иное, как это типично человеческое средоточие, обращенное к бесконечности мира, способное чувствовать себя в какой-то мере независимым от него, могущее смотреть на себя со стороны, ставя подобные вопросы", - справедливо замечает один из современных богословов Жан Обер /30/.

Психическая деятельность животного главным образом отражает запросы его тела: питания, размножения, самосохранения. Нелепо отрицать, что это свойственно и человеческой психике. Но есть в существе человека нечто находящееся в глубоком несоответствии с жизнью тела и даже идущее вразрез с важнейшими физическими потребностями. Человек не только способен подняться выше абсолютной зависимости от этих потребностей, но именно в этом освобождении, в этой власти над собственной психофизической природой заключена основа истинно человеческого. В известном смысле можно даже сказать, что человек становится самим собой только при обуздании своей психофизической природы и господстве над ней. Сознательный героизм, бескорыстная жажда знания, переживание прекрасного, чувство благоговения и чувство юмора - все эти проявления внутренней жизни человека стоят выше его природной сферы. Следовательно, именно одухотворенность создает человека как такового, и благодаря этому мы можем определить его как "животное, наделенное духовным началом".

Подобно возникновению жизни, антропогенез был уникальным явлением, и все современное человечество представляет собой один вид /31/. Однако каким образом произошел этот качественный скачок, установить едва ли возможно. По-видимому, эволюция психики не может заполнить пробел между разумом высшего животного и личностным интеллектом человека. Этот шаг, по верному замечанию П. Тейяра де Шардена, "должен был совершиться сразу". "Или

надо, говорит ученый, - сделать мысль невообразимой, отрицая ее психическую трансцендентность относительно инстинкта, или надо решиться допустить, что ее появление произошло между двумя индивидами" /32/. Разумеется, развитие умственной деятельности приматов подготовило среду и условия для этого переворота. Но дух, самосознание личности как таковые - чудо в мире природы, и именно они делают человека человеком. Это особенно ясно видно, если рассмотреть те факторы, которые обычно считают решающими для антропогенеза.

x x x

Согласно одной теории таким фактором явился труд. "Труд создал самого человека" - гласит знаменитая формула Энгельса /33/. Между тем при ближайшем рассмотрении оказывается, что труд в смысле проделывания физической работы свойствен и многим животным. Следовательно, под трудом мы должны понимать сознательную творческую деятельность, и поэтому сознание, то есть духовное начало в человеке, оказывается первичным элементом, предшествующим труду /34/.

"Животное, - утверждает Энгельс, - только пользуется внешней природой и производит в ней изменения в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. Это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду" /35/.

Но здесь возникает порочный круг: ибо если у человека есть свои сознательные "цели", которым служит его труд, то без этих целей нет и настоящего труда. В человеческой созидательной деятельности, как справедливо указывал Маркс, "в конце процесса получается результат, который уже перед процессом труда (Разрядка моя.
– А. М.) имелся идеально, то есть в представлении работника". У обезьяны нет сознания, нет "идеальных представлений", как нет у пауков или пчел, которых Маркс противопоставлял архитектору /36/.

То, что специфические особенности человеческого духа превращают работу в труд, - не гипотеза, но очевидный для каждого факт. Ему противопоставляют лишь реконструкции процессов, которые навсегда скрыты в прошлом и которые никто не наблюдал. Быть может, и была когда-то "обратная связь" между мышлением и трудом, но это отнюдь не означает, что труд действительно "создал человека". Известно, что обезьяны иногда изготовляют некое подобие орудий /37/. Изготовляли их и вымершие предки человека. Но где основания считать, что эта орудийная деятельность намного выходит за пределы обычных инстинктивных процессов? Бобры, например, делают плотины, пчелы - соты, птицы не только строят, но даже "украшают" свои гнезда, осьминоги в качестве орудий употребляют камни, но ни в одном из этих случаев не имеет места подлинный труд. Он невозможен без сознания, без человеческого разума /38/.

Выдвигается также гипотеза, что возникновение человека обусловлено его социальной жизнью. Действительно, отдаленные предки человека, по-видимому, жили сообществами, как живут теперь многие современные антропоиды. "Труд, говорят нам, - вызвал потребность в социальном общении между людьми" /39/. Однако вспомним, что сложная социальная жизнь свойственна и крысам, и попугаям, и гагарам, и многим другим видам высших и низших животных. Но ни у одного из них, хотя они живут сообществами миллионы лет, мы не обнаруживаем созна-дл подобного сознанию человека.

В животном мире можно найти и признаки "альтруизма", который служит сохранению рода. Но, как признают современные исследователи этого явления, альтруизм "принял у человека осознанную (Разрядка моя.- А. М.) форму, явившись основой морали или формируясь в тесной взаимосвязи с ее развитием этого чисто человеческого свойства" /40/. Разумеется, влияние общества на сознание огромно, но тем не менее именно сознание превращает стадо в общество, делает социальную жизнь осмысленной, а совместный труд творческим. Без него наши предки недалеко ушли бы от обезьяньих "коммун", населяющих джунгли.