Истоки

Кратохвил Ярослав

— Поэтому мы с вами… сегодня прощаемся, и примите за все сердечное спасибо. Да здравствует…

И он снова уловил тихий шелест нот, и ему показалось, что в гостиной нестерпимая жара, что все присутствующие так и горят от его собственного смущения. Он увидел, как Валентина Петровна покраснела, Грдличка побледнел, а священник попросту вышел.

Он едва не забыл поклониться публике. Повернувшись сразу к музыкантам, не вытерев вспотевшего лба, не ответив на преданный взгляд Беранека, Бауэр, в ушах у которого все еще звучали его

собственные слова, поднял дирижерскую палочку.

Шеметун вдруг зааплодировал, и несколько гостей последовали его примеру.

Однако, как только на пультах зашелестели ноты, все приободрились.

Увертюра из оперы «Марта» Флотова, значившаяся в программе, прозвучала еще неслаженно, инструменты вступали как-то слишком поспешно. Валентина Петровна между тем шепотом спрашивала Шеметуна, попавшегося ей на дороге:

— Послушайте, чего он там наговорил? Кажется, я не все поняла.

— А я, наоборот, понял решительно все, — весело ответил Шеметун. — И я весь уже проникся их духом. Того и гляди, заговорю на их славянском языке.

— Ведь он не обидел вас, нет? — обратилась тогда Валентина Петровна к Грдличке.

Грдличка молча поклонился ей и широко, слащаво улыбнулся.

Подали закуску, и гости от души зааплодировали увертюре из «Марты». Перекусив, общество заметно повеселело, тем не менее Бауэр, не поняв настроения, заставил всех еще прослушать «Славянские танцы» Дворжака; тогда уж к нему подошла сама хозяйка.

— Пожалуйста, а теперь что-нибудь веселенькое! Чтоб можно было действительно потанцевать! А то какие же это славянские танцы?!

Приняв нерешительность Бауэра за непонимание, она повторила громче, дополнив слова жестами:

— Танцы, танцы! Не умеете? Играйте танцы!

Бауэр очень неохотно, с трудом подавляя возмущение, переставил сразу несколько номеров программы. Музыканты грянули бравурную польку «В резиденции», которая значилась только во втором отделении концерта. Молодые женщины, толпившиеся вокруг офицеров, сразу повеселели и сами стали приглашать кавалеров. Танцы открыла Валентина Петровна с Мельчем. Зина выбрала Гоха, с которым этим летом нередко встречался Володя Бугров.

Польке бурно хлопали. Пришлось даже повторить ее, а после дамы стали просить вальсы, которые они нашли в программе, — «Воздух Праги» и «Долорес».

Когда же Шеметун открыл веселому обществу, что его артисты умеют играть и русские танцы, Бауэра обступили сразу несколько дам и заставили исполнить их. И на русские танцы они приглашали офицеров, терпеливо мучились с ними, обучая каждому шагу, и, несмотря на всю неловкость новичков, не скупились на похвалу.

Вдруг кто-то закричал:

— Пляску, пляску!

И почти в ту же минуту тоненькая жена приказчика Нина Алексеевна, излишне затянутая в тугой корсет, выплыла из круга — на такт опередив даже музыку, — притопнула стройною ножкой и с глубокой сосредоточенностью на лице подлетела

к офицерам. Гости начали хлопать в такт, молодая женщина задорно плясала и вдруг поклонилась Мельчу. Мельч, смутившись ее наступлением и не зная, что следует делать, растерянно попятился. Его стали вызывать. Он не понял. И дело кончилось тем, что молодая женщина резко, сердито прервала танец и, оскорбленная, с глазами, полными слез, убежала и спряталась за спинами гостей.

И хотя потом ей объяснили недоразумение и Мельч с подчеркнутой корректностью извинился перед ней в присутствии Валентины Петровны, — веселье, продолжавшееся до поздней ночи, долго еще терзало ей сердце, сжигаемое ревностью.

Беранек время от времени выбегал в прихожую, чтоб восторженно сообщить Гавлу об успехе чешского вечера, а Гавел еще тепленькими выносил эти вести на крыльцо, куда являлись на разведку Сиротки. Приоткрыв двери, он кричал им:

— Так-то вот, ребята! — и, рубанув ладонью морозный воздух перед их носом, снова захлопывал двери.

Таким образом, веселое настроение проникало через запертые двери, через недоступный господский порог к Сироткам, собравшимся на вечернее чаепитие; сегодня оно тоже затянулось до глубокой ночи, ибо и за их бедным столом царила гордая радость.

81

Свою концертную программу Бауэр смог исполнить, только когда Валентина Петровна увела избранных гостей к столу. Те же, кому в столовой не хватало места, остались в гостиной; они расселись вдоль стен по уголкам, занявшись непринужденной болтовней в ожидании, когда из столовой вернутся пленные офицеры. Лайош, в гусарской форме, подносил им чай, пирожные, сладкую домашнюю вишневую настойку и водку.

После балетной музыки из «Евгения Онегина» дамы бурно потребовали игр. Стали водить хороводы, потом играли в веревочку, причем офицеров, стеснявшихся поначалу, засыпали поцелуями. А когда и музыканты съели свои бутерброды и выпили чай, женщины сызнова заставили кавалеров танцевать. Нина Алексеевна, чувствительная, как обнаженный нерв, в каждом перерыве между танцами бегала от одной подружки к другой, неутомимо подговаривая всех играть в фанты.

Шеметун, уже много выпивший, прервал на середине попурри Бауэра из чешских песен, закричав могучим турьим голосом:

— Дети! Петь! «Коробочку»!

Запели хором «Коробочку», и Бауэр с оркестром подхватил мелодию.

— Браво, чехи! — кричал им разошедшийся Шеметун.

Глаза его заволокло туманом; почему-то он оказался около Грдлички и, свалившись в кресло напротив него, сжал ему колено лапищей сибиряка.

— Браво! Аи да чехи! Уважаю! Поздравляю!

И когда Грдличка с мягкой и извиняющейся улыбкой почтительно отстранился от него, Шеметун повторил то же самое, только еще решительнее, доктору Мельчу: