Исторические портреты
Шрифт:
Автор повести допустил одну неточность. Дмитров был оставлен гетманом Сапегой без боя. На второй день после сражения 20 февраля Михаил Скопин-Шуйский с основными силами вернулся в свой лагерь под Троицей, оставив у Дмитрова отряды лыжников и двести конных дворян и «детей боярских». Этого оказалось достаточно, чтобы блокировать город с трёх сторон. Дорога на запад не была занята русскими заставами, они как бы предлагали гетману отступить, не желая тратить войско на штурмы крепостных стен. Так и произошло. По словам Конрада Буссова, «в постоянном страхе стоял господин Сапега», а 27 февраля 1610 года он сам поджёг Дмитров, уничтожил тяжёлые пушки, которые невозможно было увезти,
Вскоре окончательно распался и тушинский лагерь. 6 марта 1610 года поляки и казаки покинули Тушино и вместе двинулись к Иосифо-Волоколамскому монастырю. Одновременно обратились в поспешное бегство польские и казацкие отряды, грабившие уезды на Верхней Волге, очистив, как сообщал паи Пясецкий, «все владения около Волги».
12 марта 1610 года полки Михаила Скопина-Шуйского торжественно вступили в столицу. Пастор Мартин Бер так рассказал в своей «Летописи Московской» об этом заключительном эпизоде войны: «Скопин и Делагарди вошли в столицу без всякого препятствия. В течение одного года они очистили всё пространство от Ливонии до самой Москвы, так что из стотысячной рати, около двух лет осаждавшей Москву и Троицкий монастырь, не видно было ни одного поляка, ни одного казака.
Шуйский весьма ласково принял своих защитников; часто угощал за царским столом, одарил всех офицеров золотою и серебряною посудою, выплатил всему войску жалованье».
О торжественной встрече в Москве воеводы Скопина-Шуйского сообщала и русская «Повесть о победах Московского государства»: «Послал государь встречать его боярина своего Михаила Фёдоровича Кашина, велел его с большим почётом встретить. И выйдя из города Москвы все люди появление боярина ожидали. И была в Москве радость великая, и начали во всех церквах 8 колокола звонить и молитвы к богу воссылать, и все радости великой преисполнились.
Люди же города Москвы все хвалили его мудрый и добрый разум, и благодеяния, и храбрость».
Таким было отношение народа к юному победителю.
Но было и иное отношение — со стороны царя Василия Шуйского и его родственников. Царь явно опасался популярности своего племянника, любимца войска и народа. Передавали слухи, что в личной беседе царь упрекнул своего племянника в нескромности, а Михаил будто бы посоветовал дяде оставить трон и дать стране другого царя, чтобы объединились все люди русские...
Трудно сказать, соответствовали ли эти слухи действительности, но то, что они вполне правдоподобны , и вызывали сочувствие многих, и не только простых ратников, — несомненно.
Осторожный и хитрый Василий Шуйский внешне не проявлял недоброжелательства к молодому полководцу, устраивал в его честь торжественные пиры. Откровеннее был недалёкий и честолюбивый брат царя, Дмитрий Шуйский. Говорили, что ещё при торжественной встрече Скопина-Шуйского, глядя с городского вала на вступавшее в Москву войско, Дмитрий вслух произнёс: «Вот идёт мой соперник!» Беспокойство Дмитрия Шуйского вполне понятно. После смерти бездетного царя он надеялся унаследовать трон, а популярность племянника делала это почти безнадёжным.
Под шум торжественных пиров назревала трагедия.
Ничего не подозревавший Михаил Скопин-Шуйский охотно принимал участие в пирах, готовился к весеннему походу на короля Сигизмунда III, всё ещё осаждавшего Смоленск. Автор повести сообщал, что он «ожидал, когда просохнут весенние пути, потому что в это время земля, залитая половодьем после таяния снегов, ещё не затвердела».
В апреле 1610 года полки Скопина-Шуйского «делали у столицы примерное сражение». На военных учениях присутствовали царь
Стройными шеренгами стояли пехотинцы с длинными, «немецкими» копьями, на многих из них были железные панцири. Позади пикинёров дымили фитилями пищальники. Застыли у пушек, поставленных на колеса, кряжистые пушкари. Тяжёлая конница, вооружённая на западноевропейский манер «ручницами» и копьями, тоже выдерживала строй, мгновенно поворачивалась по сигналам трубы, наступала то железным клином, выставив вперёд копья, то рассыпалась лавой для преследования, взмахивая саблями. Трескуче грохотали залпы из сотен пищалей, тяжело ухали пушки, выбрасывая клубы чёрного порохового дыма. Развевались над полками пёстрые стяги, ветер шевелил перья на шлемах воевод и сотенных голов. Ратники восторженно приветствовали криками проезжавшего Скопина-Шуйского. Царь Василий и его окружение были растеряны и обеспокоены силой и популярностью молодого предводителя войска.
Вероятно, недоброжелательство старших родственников не было тайной для Скопина-Шуйского. Во всяком случае, известно, что Яков Делагарди советовал воеводе как можно скорее оставить Москву и выступить к Смоленску — среди своего войска полководец был бы в безопасности. Но развязка наступила быстрее, чем войско подготовилось к походу.
Знатный и влиятельный князь Иван Михайлович Воротынский попросил Михаила быть крестным отцом его сына; крестной матерью стала жена князя Дмитрия Шуйского — Екатерина, дочь известного опричника Малюты Скуратова. Именно из её рук принял воевода на пиру чашу с вином, после которой почувствовал себя плохо, из носа хлынула кровь. Слуги поспешно унесли его домой. После двухнедельной болезни Михаил Васильевич Скопин-Шуйский скончался.
Многие современники прямо обвиняли царя Василия Шуйского и княгиню «Скуратовну» в отравлении героя. В поэтических преданиях, включённых в «Жизнеописание князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского», передаётся предостережение, сделанное ему матерью: «Чадо моё, сын князь Михайло Васильевич, для чего ты рано и борзо с честного пиру отъехал, либо тебе богоданный крестный сын принял крещение в нерадости, либо тебе в пиру место было не по отечеству, либо тебе кум и кума подарки дарили непочестные, а кто тебя на пиру упоил честным питием, и с того тебе пития на век будет не проспатися?
И колко я тебе чадо во Александрови слободи приказывала не ездить во град Москву, что лихи в Москве звери лютые, а пышат ядом змеиным».
Не сомневался в умышленном отравлении Скопина-Шуйского и дьяк Иван Тимофеев, автор известного «Временника». Он прямо указывает и на причину трагического события: зависть и опасения старших Шуйских, вызванные популярностью молодого полководца: «Но вскоре он был своими родными, которые позавидовали его добру, отравлен смертоносным ядом. Некоторые говорят, что виновником угашения его жизни был его дядя, носивший венец. В это время, когда царствовала зависть, не помогло и родство их обоих. Он был так любезен всему народу, что во время осады города при продолжающейся нужде, все, ожидая его приезда к ним, проглядели все глаза, так как разведчики перекладывали его приезд со дня на день; но все люди привыкли тогда вспоминать его как своего спасителя, ожидая, когда он избавит их от великих бед. И если бы клеветники не поспешили украсть у всех его жизнь, знаю по слухам, что все бесчисленные роды родов готовы были без зависти, в тайном движении своих сердец возложить на его голову рог святопомазания, венчать его диадемой и вручить державный скипетр. И неудивительно! Но те, кто сам хотел царствовать, злые его родственники, сами отломились от родственной им маслины».