Исторический роман
Шрифт:
Мы считаем "Войну и мир" историческим романом классического типа и уже это одно показывает, что мы употребляем это выражение отнюдь не в узко-литературном смысле. В противоположность Пушкину, Манцони или Бальзаку, в романе Толстого нельзя обнаружить ни малейшего непосредственно-литературного влияния Вальтер Скотта. Насколько мне известно, Толстой его никогда и не изучал так пристально, как названные писатели. Он создал из реальных условий переходного времени совершенно своеобразный исторический роман, который только в самых общих и основных художественных принципах является гениальным возрождением и обновлением исторического романа, его классического, скоттовского типа.
Главный принцип, объединяющий Толстого и
Роман "Война и мир" может быть с еще большим правом назван эпопеей современной народной жизни, чем произведения Скотта и Манцони; в нем еще очевидней, что народная жизнь есть основа всей истории. В художественном изображении этой истины у Толстого есть даже полемический акцент, которого не было и не могло быть у первых классиков исторического романа. Они изображали, прежде всего, сущность общественных отношений: большие исторические события лишь венчали у них борьбу общественных тенденций. (В силу особых условий итальянской истории некоторые исторические события представляются у Манцони даже чисто-отрицательно, просто как помеха для нормальной жизни народа). Толстой ставит противоречие между протагонистами истории и живыми силами народа в центр своего творчества. Он показывает, что несознательными и неизвестными, но подлинными двигателями развития являются как раз те, кто, несмотря на все большие события, совершающиеся на переднем плане истории, продолжают вести "нормальную", частную и эгоистическую жизнь, сознательно же действующие исторические "герои" — это, по Толстому, только смешные марионетки.
Эта историческая концепция отражает всю силу и слабость Толстого, как художника. Личная жизнь людей, потрясаемых большими общественными событиями, но относящихся к ним только страдательно и не втянутых в активную и сознательную борьбу, изображена у Толстого с таким богатством, с такой живостью, какую вряд ли можно найти в литературе до него. Историческая конкретность мыслей и чувств, историческая правдивость особой реакции таких людей на внешние события, правдивость их поступков и переживаний-сильна необычайно, но Толстой думает, что индивидуальные человеческие стремления, действующие спонтанно," без предвидения истинных следствий, составляют вместе взятые народную силу, которая проявляет себя также спонтанно и именно таким образом движет всю историю. И эта глубоко ложная и реакционная мысль не могла не иметь вредных, ограничивающих последствий для его творчества.
Кутузов у Толстого велик именно тем, что этот человек никогда не хочет быть ничем иным, как только исполнителем воли народа. Его интимные, личные качества великолепно, хотя очень часто и противоречиво, и парадоксально, сгруппированы вокруг этого источника его общественной силы. Популярность Кутузова в низах и его двусмысленная позиция "в верхах" наглядно и ярко объясняются этим его характером. Фигура Кутузова в "Войне и мире" во многих отношениях удалась прекрасно. Но, по Толстому, необходимым содержанием такого величия является пассивность, выжидание; пусть народное движение, пусть история развиваются сами по себе, не надо мешать свободному выявлению этих сил сознательным вмешательством людей!
Эта концепция "положительного" исторического героя показывает, как далеко зашло обострение классовых противоречий, по сравнению с временами Вальтер Скотта, даже в царской России 60-х годов. Сила Толстого в том, что он недоверчиво относится к "официальным
Это непонимание роли сознательного исторического действия самого народа и его подлинных представителей имело следствием также и то, что Толстой экстремистски-абстрактно отрицает какое бы то ни было историческое значение сознательных действий эксплоататорских групп. Абстрактность и преувеличенность этой критики заключается даже не в отрицании их общественного содержания, а в отрицании за ними всякого смысла вообще.
Не случайно взгляды лучших людей, изображенных в "Войне и мире", развиваются в сторону декабризма; не случайно Толстой долгое время работал над планом романа о декабристах. Но не случайность и то, что герои "Войны и мира" движутся по пути к декабризму, но не доходят до него, и что роман о декабристах так, и остался ненаписанным.
Это противоречие, эта двойственность изображения народной жизни в ее прошлом связана не столько с отношением Толстого к прошлому, сколько с его мыслями о современности. "Война и мир", как широкая картина хозяйственной и нравственной жизни народа, уже выдвинула центральную толстовскую проблему- крестьянский вопрос и вопрос об отношении к ней различных общественных классов и слоев. "Анна Каренина" продолжает разработку той же проблемы в условиях, когда освобождение крестьян еще сильнее обострило социальные противоречия, й в этом романе Толстой создал такой образ современного общества, который по реалистической конкретности настолько же превосходит предшествующий русский общественный роман, насколько Бальзак превосходит всех французских романистов, рисовавших до него развитие капитализма во Франции. Написав "Войну и мир", Толстой стал "своим собственным Вальтер Скоттом". Но этот его роман также порожден предыдущим общественно-реалистическим русским романом, как исторические романы Вальтер Скотта порождены были английской общественно-реалистической литературой XVIII века.
Исторический роман и историческая драма (начало)
1
После всего, что нами сказано в предыдущей статье, естественно, может возникнуть следующий вопрос: допустим, что естественные причины развития нового историзма в литературе начала XIX века указаны нами верно. Нo почему же из этого общего жизнеощущения вырос именно исторический роман, а не историческая драма?
Для того, чтобы ответить да этот вопрос, нужно подробно разобрать отношение романа и драмы к истории. Здесь прежде всего бросается в глаза, что подлинные и художественно-совершенные исторические драмы существовали задолго до рассматриваемого периода, между тем как так называемые исторические романы XVII и XVIII столетий не могут претендовать на художественное, а тем более на историческое значение.
Оставим в стороне французскую классическую трагедию и большую часть испанской драмы. Все же совершенно очевидно, что Шекспир и некоторые его современники (Ср. "Эдуард- II" Марло, "Перкин Ворбех" Форда и т. д.) создавали подлинные и значительные исторические драмы. В конце XVIII столетия это направление драматургии переживает новый расцвет в деятельности Гете и. Шиллера (юношеские произведения и веймарский период). Все эти явления драматической литературы стоят на совершенно иной ступени художественного развития, чем так называемые зачатки исторического романа; они историчны в совершенно ином, подлинном и глубоком смысле этого слова.