Исторический роман

Лукач Георг

Натурализм, в особенности тогда, когда он развивается в лирический субъективизм, импрессионизм, — подчеркивает свою тенденцию к частно-персональной трактовке истории. Появляются исторические романы, читатель которых только после долгих размышлений начинает понимать, что действие их относится к прошлому. Образец такого рода — роман Мопассана "Жизнь".

Мопассан психологически правдиво рисует историю одного брака, разочарование женщины, жизненный крах обоих супругов. Но ему почему-то захотелось перенести этот случай в начало XIX века, т. е. период Реставрации, и действие развивается с этого времени в течение нескольких десятилетий.

Чисто внешние стороны описания эпохи

выполнены с блеском, присущим этому писателю. Но в главном роман протекает "вне времени": реставрация, июльская революция, июльская монархия и прочие события, которые объективно должны были сильнейшим образом повлиять на повседневную жизнь аристократической среды, у Мопассана все равно что не существуют. Таким образом, история частной жизни чисто-внешне поставлена в условия определенного времени. Частный, узколичный характер фабулы полностью уничтожил, ее историчность.

Та же тенденция проявляется еще выразительнее в интересном романе Якобсена "Госпожа Мария Груббе". Якобсен называет свою книгу "Интерьеры XVII века", открыто заявляя этим о своем намерении дать описание, т. е. статические картины. Он не так последовательно, как Мопассан, обходит изображение исторического фона; он описывает битвы, осады и пр., а хронологическая связь событий частной и общественной жизни может быть у него прослежена шаг за шагом. Но только хронологическая связь. Ведутся войны, заключаются мирные договоры, и читатель не понимает смысла этих событий и не интересуется ими. А действие, за которым он следит, которое составляет главный предмет романа, не имеет к общественным событиям никакого отношения.

Мы видим здесь ту же черту, какую установили при анализе "Саламбо". Вследствие того, что роман исходит не из проблем народной жизни, а из психологических проблем, характерных для общественной верхушки, и рассматривает их вне отношения к большим общественно-историческим вопросам, которые выдвигались в эту эпоху, всякая связь между историческими событиями и личными судьбами героев исчезает.

Якобсен, подобно Флоберу, выбирает себе одинокую героиню. Сюжет романа достоит из цепи разочарований, которые постигают "героиню" в ее поисках героя. Типичная проблема для современности! Пусть автор сумел с достаточной ловкостью изыскать поводы, чтобы перенести действие в XVII век; как типичной судьбе, переживаниям Марии Груббе место во второй половине XIX века, во времена самого Якобсена. А если уж главное содержание так модернизовано, то, конечно, историческая среда, исторические события не могут быть ничем иным, как простой декорацией. Чем правдоподобней изображает Якобсен частности исторической обстановки, чем правдоподобней кажутся его отдельные второстепенные персонажи, сцены и т. д.,- тем больше выявляется разрыв между ними и душевной трагедией героини, тем эксцентричней, в такой обстановке, кажется ее судьба.

Здесь, как в "Жизни" Мопассана, изображается действительная проблема, современная писателю. Только у Якобсена она, еще больше, чем у Мопассана, оторвана от общественной жизни и представлена исключительно со стороны психологических оттенков и коллизий. Поэтому в обоих случаях исторический фон совершенно произволен. Перенесение в прошлое, в обоих случаях, — это ослабленное эксцентричностью изображение современности.

Исторический роман и кризис буржуазного реализма (окончание)

3

Власть неблагоприятных общих тенденций проявляется с наибольшей очевидностью в творчестве тех писателей, которые сознательно против этих тенденций борются,

по вынуждены отступать перед их давлением. Мы показали, как ограничение художественных целей точной передачей непосредственно видимых явлений (и только их) отняло у литературы возможность создавать живые и глубокие композиции, воплощающие в образы основные движущие силы истории. Исторический роман даже у таких больших писателей, как Флобер и Мопассан, потерял цельность и снизился до конгломерата отдельных эпизодов. Исчезает связь между чисто личными, узко индивидуальными переживаниями действующих лиц и историческими событиями; поэтому индивидуальные судьбы теряют исторически-правдивый характер, а исторические факты становятся экзотикой, живописной декорацией.

Все эти тенденции, неблагоприятные для искусства, развивались, как мы указывали, на почве социально-политических условий, сложившихся после революции 1348 года. Однако нельзя представлять себе соотношение между общими тенденциями эпохи и развитием литературных форм как простое и прямолинейное.

Общие тенденции послереволюционного развития буржуазии толкают исторический роман к антинародности. У писателей нет больше способности (а часто и желания) воспринимать истории) как историю народа, как процесс, в котором народ, активно или пассивно, действуя или страдая, всегда, и неизменно играет главную роль.

В творчестве художников, сосредоточивших, подобно Флоберу, свое внимание на жизни самой буржуазии, это проявляется в экзотически-декоративном восприятии истории, в которой ищут контраст к серой и пустой, ненавистной и презренной буржуазной прозе. История своей отчужденностью, отдаленностью, несходством с тем, что всегда перед глазами, должна помочь их стремлению — только бы уйти из этого мира полной безнадежности!

Не так у художников, которые сохраняют связь с народом, для которых страдания, испытываемые народом под страшным гнетом "сверху", являются основным, что определяет мировоззрение и художественную деятельность. Они тоже презирают и ненавидят буржуазную прозу, господствующую в жизни. Но в их творчестве звучит не утонченное этическое и эстетическое разочарование, а гнев народных масс, чьи действительные нужды не были удовлетворены, несмотря на ряд революций от 1789 до 1848 года.

Все более ощутимый, все труднее поддающийся опровержению факт существования "двух наций" в каждой нации имел на литературу двойственное влияние. Там, где в обществе еще не угас дух революционного демократизма или где социализм уже захватил сознание выдающихся писателей, возродился большой реализм в новых формах. Так было, например, в России 60-х годов. Но в Западной Европе после 48 года та же причина усилила отчуждение писателей от больших, охватывающих все общество проблем и побудила писателей еще решительней ограничивать свой кругозор жизнью только одной из "двух наций".

Мы уже имели случай видеть (и увидим еще не раз), какие вредные последствия несет искусству такое сужение в том случае когда тематический круг сознательно ограничен изображением "верхов".Но обращение исключительно к одной части общества обедняет литературу и в том случае, если писатель, с той же натуралистической непосредственностью, сосредоточивает свое внимание только на жизни "низов". Это видно, например, даже в лучших романах Эркманна и Шатриана. Писарев с достаточным основанием видел в них новый тип исторического романа; но радость открытия демократического явления в литературе и полемика с демократических позиций против исторического романа консервативных современников помешали Писареву разглядеть ограниченность мировоззрения Эркманна и Шатриана, проблематичность их художественных достижений.