Истории для кино
Шрифт:
Пирожкова дружески треплет соломенный чуб Утесова:
– Бедный юноша!
Но тут же рядом материализуется гримерша Раиса:
– Не трогать! Не сметь прикасаться к артисту!
Тоня испуганно шарахается. Раиса запускает металлическую расческу в кудри Утесова. А он видит, что вдали на дороге появилась новая машина.
– Ну, вот и Леночка!
Отмахнувшись от гримерши, как от мухи, Утесов спешит навстречу машине. Бабель и Тоня идут за ним. Раиса вновь застывает со скорбным лицом. Утесов на ходу предлагает друзьям устроить вечером
Но из машины опять появляется вовсе не Лена, а Эрдман. И с ним – маленький человечек с большим носом в смокинге с бабочкой. Эрдман с театральным поклоном представляет любимца публики великого гипнотизера Мартинелли.
И снова на площадке все собрались вокруг быка. А перед ним застыл с решимостью тореадора гипнотизер. Сам он неподвижен, но руки его совершают замысловатые пассы перед бычьей мордой. Бык смотрит на человека с любопытством. Гипнотизер работает на пределе: все мускулы лица его напряжены, на шее вздулись жилы, на лбу выступили капельки пота.
Съемочная группа, затаив дыхание, наблюдает за развитием событий. Наконец, гипнотизер с протяжным свистом выпускает воздух из чахлой груди и бессильно роняет руки. Вся группа тоже дружно и разочарованно выдыхает.
А бык продолжает стоять и смотреть с любопытством.
Гипнотизер опять вскидывает руки и предупреждает, что сейчас он вынужден будет применить чрезвычайное средство – заветный индийский камень «Агасфер». Он достает из-за пазухи рубиновый самоцвет – размером с небольшой булыжник – на серебряной цепочке. Все уважительно ахают при виде заветного камня. Гипнотизер начинает мерно раскачивать самоцвет на цепочке, бормоча таинственные заклинания. У наблюдающей за этим гримерши Раисы медленно закатываются глаза. По лицу гипнотизера похоже, что он и сам уходит куда-то в астрал.
А бык себе равнодушно стоит и мерно отмахивается хвостом от мух.
Булыжник на цепочке все увеличивает амплитуду, заклинания переходят в невнятное бормотание, еще секунда – и гипнотизер валится наземь без чувств. К нему бросаются ассистенты, уносят в тень, обмахивают газетой. Александров шлепается в кресло с надписью на спинке «режиссер», обхватывает голову руками и, раскачиваясь, твердит одно и то же: все пропало, что делать, все пропало… Все сочувственно смотрят на него, не в силах ничем помочь. Даже Утесову становится жаль режиссера:
– Григорий Васильевич, не надо отчаиваться. Вот когда я служил в армии…
– Что вы несете! – стонет Александров. – Когда это вы служили в Красной Армии?
– Я не в Красной, я – в царской, – уточняет Утесов. – Так вот, наш подпрапорщик Назаренко рассказывал байку… Один старик говорит другому: «Помнишь, нам в армии, чтоб мы на девчонок не отвлекались, в чай подливали бром?» – «Ну, помню. И что?» – «Да вот, этот бром через сорок лет начинает действовать!»
Окружающие
– Опять вы с дурацкими одесскими шуточками!
– Какие шутки? – удивляется Утесов. – Я серьезно.
– Что серьезно?
– Быку нужно дать бром.
– Уберите от меня этого сумасшедшего! – кричит Александров. – Уберите, я за себя не ручаюсь!
Но тут вмешивается Бабель. Поправив очки на носу, он солидно говорит, что в отличие от Утесова служил не в царской, а в Первой конной армии Буденного, и свидетельствует, что, когда надо было оперировать раненного коня, его усыпляли котелком брома. Режиссер смотрит на писателя с детской доверчивостью:
– Это правда?
Писатель уверяет:
– Чистая правда!
Александров вскакивает и кричит:
– Бром! Немедленно достаньте бром! Где хотите – в аптеках, в больницах…
Ассистенты срываются с места и убегают. Гримерша Раиса стонет от счастья:
– Леонид Осипович! Я знала: вы – самый умный, вы – волшебник!
Утесов жмет руку Бабелю:
– Спасибо за поддержку!
– Как одессит – одесситу, – улыбается Бабель. – Ну, до вечера!
– До ужина, – уточняет Утесов. – Рванем в «Гагрипш» – там готовят такой аджабсандал!
– Ой, я обожаю аджабсандал! – опять влезает гримерша. – Леонид Осипович, хотите, я вам сама его приготовлю вечером?
– Девушка, – напоминает Тоня, – к вечеру Леонид Осипович ожидает прибытие любимой супруги!
Раиса скисает. Бабель с Тоней уходят. А на площадке появляется редактор с каким-то пакетом в руке и просит Григория Васильевича, Леонида Осиповича и Николай Робертовича проследовать за ним.
Александров, Утесов и Эрдман усаживаются в беседке, Редактор сообщает, что конкурс «Комсомольской правды» на лучший текст песни для фильма окончен и Москва прислала результаты. Редактор вспарывает пакет.
– Компетентное жюри признало лучшим текст… – Он достает из пакета официальный бланк. – … текст поэта Лебедева-Кумача.
– Я так и чувствовал! – сияет Утесов.
– По-моему, вы не чувствовали, а знали, – заявляет Александров.
Утесов невинно удивляется:
– Откуда я мог знать? Вы же слышали – компетентное жюри…
Редактор вдруг задумывается:
– Лебедев… Кумач… Где-то я слышал эти две фамилии…
– Одну! – Александров кивает на Утесова. – От него вы и слышали! Говорю же, он все знал!
– Лебедева-Кумача? – опять играет невинность Утесов. – Конечно, знал и знаю. Очень талантливый поэт. Но про победу на конкурсе – ни сном, ни духом!
В их спор вмешивается Эрдман:
– Послушайте, может, мы все-таки почитаем этого Лебедева с Кумачом?
– Разумно, Николай Робертович, – соглашается редактор.
Он надевает очки в роговой оправе и читает – скучно, невыразительно, запинаясь:
– Легко на сердце от песни… песни веселой, она скучать не дает никогда, и любят песни деревья… нет, деревни… и села…