Истории для кино
Шрифт:
– Ну, дали еще полведра водки! Ну, и что?
Дрессировщик флегматично предполагает:
– Наверно, еще надо дать…
– Хватит! А что-нибудь еще вы можете предложить?
– Могу. Научный метод.
– То есть?
– Дрессура. Вообще-то быки не очень поддаются… Но можно попробовать.
– Так пробуйте! Сколько это займет времени?
– Как пойдет… Месяца три-четыре…
– Какие три-четыре! Мне скоро картину сдавать!
Дрессировщик резонно объясняет:
– А быку все одно – сдавать вам картину, не сдавать…
Александров быстро ходит взад-вперед по площадке,
– Сценаристы! Где сценаристы?
– Сценаристы! – суетятся помощники. – Где сценаристы? Сценаристов на площадку!
Появляется Эрдман:
– Я – за двоих. Масс лежит в соплях – перекупался…
– Хочу вам напомнить, товарищи сценаристы, что вы командированы сюда не купаться, а переписывать то, что вы написали!
– Зачем?
– А затем, что написанное вами снять невозможно!
– Ну, снять возможно все…
– Да? Тогда снимите! Сами написали – сами и расхлебывайте!
Эрдман кивает на быка и пустое ведро:
– А наш друг все уже расхлебал…
– Острите, да? – вскипает Александров. – Вы комедиограф, да? Прекратите ломать комедию и подумайте, что делать с быком!
Эрдман честно думает. И заявляет, что быка надо загипнотизировать. Режиссер предполагает, что сценарист над ним издевается. Эрдман успокаивает, что и не думал издеваться, а просто он видел на гостинице афишу: гастроли великого – так и написано: великого – гипнотизера, причем объявлены любые виды гипноза. Тогда режиссер заявляет, что сценарист просто не в своем уме. Эрдман опровергает и это предположение, заверяя, что он вполне в своем уме, так как еще не прибегал к услугам великого гипнотизера. Отчаявшийся режиссер уже готов на все, его лишь останавливает то обстоятельство, что кудесник работает с людьми, а не с животными. На это Эрдман заявляет, что Александров – большой оптимист, если видит существенную разницу между людьми и животными. Последний аргумент окончательно добивает режиссера, и он принимает решение: вы это предложили – вы это и осуществите, давайте сюда гипнотизера. Эрдман требует машину для поездки за волшебником. Режиссер приказывает подать машину сценаристу, а съемочной группе объявляет перерыв.
На площадке появляются муж Орловой и жена Александрова с сыном Дугласом.
– Люба, – говорит австриец, – пойдем… немножко… объедать.
– Нет-нет, мы с Григорием Васильевичем обсуждаем следующие сцены. А ты обедай, меня не жди.
– Нам тебя тоже не ждать? – спрашивает жена у Александрова.
– Да-да, Любовь Петровна права: у всех – перерыв, а у нас с ней – творческий поиск!
Утесов на террасе горячится и тихо матерится: сколько времени идет коту… в смысле быку под хвост. Гримерша Раиса умоляет Леонида Осиповича не волноваться, потому что от этого у него портится прическа. Да что – прическа, стонет Утесов, вся жизнь его портится из-за тупого быка. Но рыжая влюбленная Раиса убежденно заявляет, что быки приходят и уходят, а гений Леонида Осиповича в кино остается. Утесов оторопело смотрит на Раису – даже он не силах ответить на этот бред.
Из-за поворота дороги к площадке приближается машина. Утесов встает:
Наверно, Леночка едет…
Он спрыгивает с террасы и спешит навстречу машине.
Гримерша Раиса горестно смотрит ему
Но из машины выходит вовсе не Лена, а Бабель. Он подает руку выпархивающей вслед за ним симпатичной молодой женщине. Утесов и Бабель обнимаются.
– Привет, старик! Знакомься, это – Тоня. По фамилии – Пирожкова.
– Очень, очень приятно! – Утесов целует ручку женщине и снизу одобрительно подмигивает Бабелю.
– А мы тут с Тоней отдыхаем в санатории Дзержинского, ехали мимо – видим, кино…
– Такова жизнь, – печалится Утесов, – кто-то у моря под солнцем отдыхает, а кто-то пашет как проклятый!
– Охота пуще неволи, – смеется Бабель. – А что ты так шустрил к машине? Торопился торжественно нас встретить?
– Размечтался! Нет, я жду Лену.
– С Дитой?
– Дите не до нас – у нее медовый месяц!
– Вышла замуж? Поздравляю!
– Лучше пособолезнуй. Ей еще нет девятнадцати. Только поступила в Щукинское училище – и на тебе!
– А кто муж? – живо интересуется Аня.
– Некто Тобиаш – диктор на радио.
– А-а, известный московский красавец!
К ним приближаются Александров и Орлова. Режиссер бережно ведет актрису под ручку, они воркуют о чем-то, вполне возможно, что и о работе, потому что в руках Любочки раскрытый сценарий. Но, несмотря на занятость творческим процессом, Орлова замечает Бабеля и тащит Александрова к гостям, очаровательно улыбается им:
– Добрый день! Леонид, познакомьте же нас!
Утесов говорит с напускным равнодушием:
– Ну, это писатель, может, слышали – Бабель. И Тоня. Пирожкова.
– Очень приятно! – хором восклицают режиссер и актриса.
Утесов переходит на возвышенный тон:
– А это – великий режиссер Григорий Васильевич Александров! Почти Эйзенштейн! И не менее великая актриса Любовь Петровна Орлова! Звезда! Восходящая! Даже – взлетающая!
Орлова, уловив издевку, обиженно хлопает глазками. Александров пытается сменить тему:
– Как продвигается ваш фильм про Беню Крика с моим учителем – Сергеем Эйзенштейном?
– Да никак не продвигается, – машет рукой Бабель. – Я бы даже сказал, задвигается – все глубже и глубже!
Понимая, что и эта тема заводит в тупик, Александров быстренько сворачивает беседу:
– Ну, надеюсь, увидимся за ужином. А сейчас – извините, нам с Любочкой необходимо репетировать…
Орлова демонстративно берет режиссера под руку:
– Да, пойдемте, Гришенька!
Они уходят. Утесов кривляется им вслед:
– Ах, Гришенька, ох, Любочка, нам нужно репетировать!
– Что вы злитесь, как мальчишка? – улыбается Тоня. – Обычное дело: у режиссера с актрисой – роман.
– Да хоть сто романов! – восклицает Утесов. – И пусть репетируют хоть до упаду! Но мадам съедает всю мою пленку!
– Как… съедает?
– С аппетитом!
Утесов изливает Бабелю и Тоне всю свою израненную несправедливостью душу. Оказывается, сценарий, написанный под впечатлением программы «Музыкальный магазин» специально для Утесова, был про пастуха Костю, который становится звездой эстрады. А режиссер под впечатлением любовного романа с актрисой снимает кино про домработницу Анюту, которая становится еще большей звездой. А две звезды в одном фильме – это уже чересчур.