Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
— Вот до чего он меня любит! Если ревнует — так ревнует, не как-нибудь!
Когда я училась в седьмом классе, Витька и Семен, окончившие десятилетку, решили отправиться в поход на Кавказ. Они сообща уговорили мою маму, и она согласилась отпустить меня с ними.
Ростик же вместе с родителями предполагал поехать в Крым, как он говорил — пожить там «дикарями».
Каждый вечер мы собирались в «Трубке мира» и вели долгие разговоры.
Денег у нас было в обрез, все рассчитано тютелька в тютельку,
За несколько дней до нашего отъезда мою маму свезли в больницу: у нее оказался острый приступ аппендицита, и ей сделали операцию.
Прибежав из больницы домой, я сразу же вызвала ребят. Доктор сказал, что у мамы тяжелое положение, есть подозрение на перитонит, а я была дома совсем одна, отец находился в командировке, старший брат недавно ушел в армию.
— Дела!.. — сказал Витька и посмотрел на Семена.
— Да-а, — протянул Семен.
Витька задумался, наморщив лоб.
— Надо успеть, — сказал он.
— Куда успеть?
Но Семен понял:
— Успеем.
— Чего успеем? — спросила я.
— Сдать билеты.
— Чего?! Вы-то при чем? Езжайте — все!
Но Витька вдруг рассердился:
— Хватит расспросов! И вообще, кто ты такая, чтобы приказывать?
— Я не приказываю, но вы же хотели ехать…
— Хотели, да передумали…
— Ты лучше помолчи, — добавил Семен, — молчание — золото!
Они остались. А Ростик уехал.
Стояло жаркое лето, и мы, все трое, каждый день ездили в больницу. Семен и Витька ждали меня в больничном саду, пока я сидела в палате у мамы.
А потом я шла к Семену обедать.
Его мама была радушной, кормила меня всякими вкусными вещами. И я иногда говорила, больше для вида:
— Сейчас бы вы в море купались…
Витька смеялся:
— Чудак-человек! Чего жалеть? Еще успеем во всех морях, какие есть, выкупаться…
Когда мама поправилась, была уже середина августа, и ехать в поход было поздно.
Поздно еще и потому, что оба, и Семен и Витька, собирались устраиваться. Витька поступил на Могэс, учеником монтера, а Семен начал учиться на курсах по подготовке в вуз.
Я любила мать Семена и не любила его отца.
О его матери, Елене Прокофьевне, все говорили: она умеет помогать молча. И в самом деле, почти все наши жильцы постоянно одалживали у нее деньги, и она никогда не помнила, кто сколько должен, и никому не напоминала о долге.
Семья Семена жила по сравнению с другими обеспеченно: отец работал на кондитерской фабрике «Красный Октябрь» старшим мастером, Елена Прокофьевна шила на дому. Она обшивала многих наших модниц и порой даже не брала денег, если видела, что заплатить трудно.
— Ладно, отдадите в
Семен относился к отцу ровно, может быть, даже равнодушно, но мать он любил необычайно; иные ребята подсмеивались над ним за то, что он ничего не делал, не спросив у мамы, за то, что он, такой обычно невозмутимый, не мог скрыть своего беспокойства, если она где-нибудь долго задерживалась.
Ростик сказал ему как-то:
— Ты типичный маменькин сынок.
Семен не успел ничего ответить, Витька резко одернул Ростика.
Витькина мать умерла в прошлом году, и он тяжело переживал ее смерть.
— Ты счастливый, — сказал Витька Семену, сказал спокойно, без зависти. — У тебя мать живая. Это счастье.
— Да, счастье, — согласился Семен.
Отец Семена, Дмитрий Петрович, был вроде бы неплохой человек, ласковый, улыбчивый, одинаково приветливый со всеми, но меня утомляли его бесконечные улыбки; он улыбался, а мне думалось, что все в нем лжет: и узкие, шоколадного цвета глаза, и суетливые, не знавшие покоя руки.
Может быть, потому, что он работал на кондитерской фабрике, казалось, от него постоянно пахнет приторным запахом ванили и сахарной пудры.
У Дмитрия Петровича была манера говорить поговорками. Витька сказал про него однажды, что он изъясняется лозунгами, словно цитирует статью в газете.
Стоило мне прийти к ним, как Дмитрий Петрович тут же начинал:
— Катюша пришла! Гость в дом — радость в дом!
И улыбался, а мне не хотелось отвечать на его улыбку.
В последнее время его стали иногда встречать с кассиршей из кино «Великан», что на Серпуховской площади.
Кассирша была тощая блондинка с тяжелой челюстью, брови ее были выщипаны по тогдашней моде, а яркий рот обрисован темно-красной помадой в виде сердечка.
Она носила очень короткие платья и граненые, кораллового цвета бусы. Летом она прикрывала лицо газовой косынкой, чтобы не загорать; когда она выдавала билеты, ногти на ее руках так и бросались в глаза — длинные, ярко-розовые и такие блестящие, что тоже казались гранеными, как бусы.
Однажды мы с Семеном и Витькой сговорились поехать кататься на речном трамвае.
Мы зашли за Семеном, но он отказался:
— Не могу, ребята, тут мне книгу очень интересную дали на два дня, а я еще и половины не прочитал!
— Что за книга? — спросил Витька.
— «Королева Марго».
— А может, все-таки пойдем? — спросил Витька.
Семен отрицательно покачал головой.
— Он человек каменный, — сказал Витька. — А у каменного человека слово каменное. Раз сказал — нет, значит, нет!
Елена Прокофьевна поглядела на сына:
— Да ну его, это он меня не хочет оставлять, думает, не понимаю?