История антисемитизма.Эпоха знаний
Шрифт:
Англия была также основным центром пропаганды французских эмигрантов, решительно настроенных, как и все эмигранты, выступать в роли политических подстрекателей. Главный печатный орган эмиграции «Л'Амбигю» в 1806-1807 годах посвятил целую дюжину статей Великому Синедриону, в которых Наполеон подвергался всевозможным нападкам и критике: «… имеет ли он намерение заставить евреев признать его Мессией, которого они так долго ждали? Время нам это покажет. Нам остается только смотреть, как этот Антихрист сражается против вечных Божественных установлений: это должно стать последним актом его дьявольского существования». Другой полемист писал в более солидных тонах, упоминая об энтузиазме, с которым евреи отнеслись к Саббатаю Цви, цитируя Боссюэ и предостерегая всю Европу: «… автор стремился выполнить свой долг перед христианскими народами и правительствами; если проявят беспечность и не примут срочных и эффективных мер, то они слишком поздно поймут все последствия». Некий корреспондент из Вены называл евреев «чумой, которая разъедает внутренности австрийской монархии». Пророчество Нострадамуса также пошло в дело, и через месяц «Л'Амбигю» открыл своим читателям
Самым оригинальным способом тема Великого Синедриона разрабатывалась в самой Франции. Пока Бональд (Виконт Луи-Габриэль де Бональд (1753-1840), известный французский писатель, философ и политический деятель, был одним из лидеров наиболее реакционного крыла французской элиты (Прим. ред. )) и другие католические публицисты разворачивали кампанию против эмансипации евреев, аббат Баррюэль, успевший за это время примириться с императорским режимом и ставший каноником собора Нотр-Дам, действовал в правительственных сферах. Подобно Юнг-Штиллингу он располагал тайными информаторами, один из которых, «итальянский военнослужащий» по имени Симонини предоставил в его распоряжение планы мирового еврейства. Прежде чем предпринимать конкретные действия, Баррюэль предусмотрительно обратился к папе Пию VII с вопросом, насколько можно было доверять этим сведениям. Папа якобы передал ему, что все свидетельствовало в пользу правдивости информации Симонини. Дело было весьма важным. Сумев войти в доверие к крупным еврейским семьям Тосканы, Симонини разузнал, что тысячелетняя мечта Израиля была близка к осуществлению. Таким образом получали окончательное объяснения все беды и несчастья, от которых страдал христианский мир. Это евреи основали секту франкмасонов, а также иллюминатов. Именно евреи обнаруживались за всеми антихристианскими сектами. Другие евреи выдавали себя за христиан, чтобы «успешнее их обманывать». Особенно они старались разложить католическую церковь, так что только в одной Италии более восьмисот священников, в том числе несколько епископов и кардиналов на самом деле работали на них. Что же касается окончательной цели заговорщиков, то они стремились «достичь мирового господства, запретить все религии, чтобы их вера стала господствующей, превратить христианские церкви в синагоги, а оставшихся христиан обратить в рабство».
Несмотря на всю серьезность этой информации, аббат Баррюэль воздержался от ее публичного распространения, как он говорил, из опасений вызвать массовое убийство евреев. Чтобы «воспрепятствовать Синедриону добиться своих целей», он посчитал более рациональным тайно предупредить полицию и церковь в лице Жозефа Фуше и кардинала Феша. В результате он приписывал себе заслугу «внезапного закрытия Великого Синедриона, распущенного императором без каких-либо положительных результатов».
Итак, еврейство оказалось связанным с масонами, иллюминатами, «философизмом» как главный виновник войн и революций, и внезапно евреям стали приписывать ведущую роль в этом гигантском заговоре. Вероятно, именно здесь находится первоначальный источник «Протоколов сионских мудрецов». И хотя Баррюэль, чьи сочинения были переведены на все основные европейские языки, воздерживался от публикации при жизни своего главного откровения, другие сделали это вместо него. Возможно, именно это использовал Жозеф де Местр, когда обращался с предупреждением к царю в 1810 году:
«Евреи… заслуживают особого внимания со стороны всех правительств, но особенно русского правительства, под управлением которого находится большое их число: не следует удивляться тому, что главный враг Европы откровенно поощряет их. Они уже владеют огромными богатствами в Тоскане и Эльзасе; они уже имеют свои штаб-квартиры в Париже и Риме, откуда изгнан глава церкви. Все заставляет думать, что их деньги, ненависть и таланты используются главными заговорщиками. Самый главный и самый зловещий талант этой проклятой секты, которая не брезгует ничем для достижения своих целей со времени своего появления, состоит в том, чтобы использовать государей для их же погибели. Те, кто читал книги, относящиеся к этому вопросу, знают, с каким искусством они умеют делать людей, разделяющих их взгляды, приближенными государей».
Во второй половине XIX века антисемитские агитаторы пользовались всеми этими источниками. Однако характерно, что евреи, утратившие связь с Наполеоном, стали самостоятельно добиваться мирового господства. «Habent sua fata fabulae» («Вымыслы имеют свою судьбу» – парафраза знаменитого изречения римского грамматика Теренция Мавра «Habent sua fata libelli» – «Книги имеют свою судьбу». – Прим. ред. ), Наполеон как мессия евреев был мифом, который умер также быстро как и родился, так что мы смогли восстановить его, лишь обратившись к первоисточникам, Для последующих поколений европейцев великий полководец представал в образе блестящего арийского героя (к тому же нацисты попытались присвоить его после необходимой «германизации»), так что он плохо подходил для роли дирижера тайного заговора. Что же касается
* * * *
Причина того, что мы, вероятно, слишком много внимания уделили оккультистам и мистикам на грани шарлатанства, состоит в нашей вере в то, что у этих одержимых, может быть, благодаря их интуиции или внутренней убежденности, была чрезвычайная чувствительность, позволявшая им улавливать как страхи, так и надежды масс верующих. Многие другие современники с более устойчивой психикой, знаменитые и безвестные, также были потрясены зрелищем еврейской эмансипации и, не провозглашая идею заговора, представляли различные оттенки мнений о еврейском господстве. Так Бональд, цитируя И. Г. Гердера, предсказывал в 1806 году «… что сыновья Израиля, повсюду составляющие государство в государстве, благодаря своей настойчивости и рассудительности добьются того, чтобы поработить всех христиан». Шатобриан полагал, что Синедрион «последовательно и постепенно добился того, чтобы поставить мировые финансы под еврейский контроль, и тем самым завершил гибельную подрывную деятельность». В 1808 году супрефект департамента Гар так резюмировал эту проблему: «Лучше изгнать евреев из Европы, чем они сделают это с нами!» Во времена Бальзака другие свидетели, которым мы дадим слово ниже, считали, что евреи уже добились победы. Поэтому необходимо попытаться пролить какой-то свет на глубинные причины подобных опасений.
Следует прежде всего обратиться к социально-экономическим потрясениям этой эпохи и новой роли денег. Гердер, чьи высказывания в искаженном виде приводил Бональд, критиковал в этой связи беззаботность христиан:
«Там, где обнаруживаются евреи, исправление положения должно начинаться с испорченных христиан. Министерство, в котором еврей решает все дела, особняк, где ключ от гардероба и кассы находится в руках у еврея, администрация или община. делами которой заправляют евреи, университет, в котором евреи в качестве финансовых попечителей и посредников могут контролировать студентов, – все это бездонные болота, которые невозможно осушить; однако попытки исправить политическую ситуацию делаются не там, где следует: они направлены на евреев, а не на христиан… »
Что касается Бональда, то он обвинял евреев, «распространивших в Европе тот дух корыстолюбия, который столь широко охватил христиан». Так появились «евреи и поставщики» маршала Гнейзенау, «призванные стать пэрами нашего королевства»; так европейская элита, напуганная исчезновением прежнего иерархического порядка, элита, которая в прошлом была лучшей защитницей евреев, стала примыкать к новому антисемитскому лагерю. Бональд восклицал: «Евреи могут обманывать христиан, но они не должны править ими. Подобная зависимость оскорбляет их достоинство в большей мере, чем еврейская алчность ущемляет их интересы». Таким образом, речь здесь идет отнюдь не об «экономическом антисемитизме», а совсем о других вещах. Во все времена подобные взгляды выражали лишь поверхностный взгляд на вещи, даже в случаях, когда речь идет об ожесточенной конкуренции. В своем апологетическом эссе о Дрюмоне Жорж Бернанос скажет по этому поводу «о предлоге, придуманном для умиротворения этого прекрасного мира, истосковавшегося по логике», В той же книге он выскажет сожаление по поводу «ужасного единообразия нравов» в эпоху, «когда казалось, что все катится по наклонной плоскости с возрастающей каждый день скоростью». Некоторые замечания Гете могут нам помочь лучше понять, что здесь имеется в виду.
Набрасывая в конце своих дней идиллическую картину нравов прошлого, Гете особо подчеркивал преимущества «диферсифицированной субординации, которая скорее объединяла, чем разъединяла всех от малых до великих, от императора до еврея, и способствовала всеобщему благоденствию». Итак, по мнению поэта, постоянное место, по традиции отведенное каждому, на какой бы ступени социальной лестницы он ни находился, скрепляло общество и обеспечивало всеобщее благополучие. Не идет ли в данном случае речь о проблеме личной идентификации на фоне начинающегося обезличивания? В обществе, вставшем на путь демократизации, в котором Император лишен былого величия, а еврей не прикован ко дну своей пропасти, традиционная система отсчета оказалась нарушенной; разумеется, именно об этом идет речь в формуле «беспорядок хуже несправедливости». Известия о любых изменениях в статусе евреев приводили Гете в бешенство; подозревая интриги «всемогущего Ротшильда», он восклицал, что «последствия этого будут самыми серьезными и самыми разрушительными… все моральные семейные чувства, которые опираются исключительно на религиозные принципы, окажутся подорванными этими скандальными законами».
Возможно, вся западная христианская традиция говорит здесь с нами устами Гете. Какова же была психологическая реальность тысячелетнего представления о «народе-свидетеле», народе, в связи с которым все церковные мыслители согласно проповедовали идею «испытательной ценности» для истинности христианства? В чем состояла психорелигиозная функция этих неверных, называемых богоубийцами, само существование которых считалось преступлением, но которые тем не менее находились под защитой канонического иммунитета и, по словам апостола, приносили спасение? В ходе первых кампаний по эмансипации один римский апологет утверждал: «Еврейское гетто – это лучшее доказательство истинности религии Иисуса Христа, чем целая богословская школа». Почему? Не является ли причиной то, что евреи стали необходимым ориентиром, позволяющим христианам осознавать себя христианами и воплощать добро путем противопоставления злу, аналогично тому как, по мнению многих теологов, само существование зла объясняется его ролью для проявления добра?