История антисемитизма.Эпоха знаний
Шрифт:
Со временем благодаря успехам ассимиляции тема особой вредности невидимых евреев стала любимым аргументом воинствующих антисемитов. Так, Дрюмон писал:
«… всякий видимый еврей, всякий известный еврей не представляет особенно большой опасности, иногда он даже заслуживает уважения; он поклоняется Богу Авраама, и это право никто не стремится у него оспаривать, а поскольку известно, чего можно от него ожидать, легко за ним присматривать. Опасность представляет неопределенный еврей… Это по самой своей сути вредное и одновременно неуловимое существо… Это самый сильный источник беспорядков, какого когда-либо рождала земля, и он идет по жизни с радостью, которую всегда дает евреям сознание того, что разными способами они постоянно причиняют зло христианам».
В антисемитской полемике Германии начала XX века термин «цивилизованный
Народные массы, чьи идеи, по его собственным словам, разделял Бисмарк, очень редко выражали их членораздельным образом. Но в 1819 году в Германии, а также в некоторых соседних странах произошли народные волнения, которые можно рассматривать как выражение чувств и отношении этих народных масс к евреям.
Чтобы нарушить существующий порядок, народ обычно нуждается в подстрекательстве со стороны влиятельных или образованных людей. В Германии у истоков погромов 1819 года обнаруживается националистическая экзальтация «освободительных войн», культивировавшаяся прежде всего профессорами и студентами. Помимо философа Фихте следует упомянуть таких пропагандистов, как Эрнст Мориц Арндт и Фридрих Ян. Первый из них, ярый галлофоб, выступал за систему непроницаемых границ между народами Европы, которую даже расистские теоретики Третьего рейха считали слишком жесткими; второй, знаменитый «отец гимнастики» (Turnvater John), уверял, что смешанные народы, подобно животным-гибридам, утрачивают свою «силу национального воспроизводства». Он также провозгласил, что поляки, французы, приходские священники, юнкеры (мелкие прусские помещики) и евреи были несчастьем для Германии, что составляло слишком много несчастий для одной страны.
Если Арндт и Ян нападали на евреев лишь при удобном случае, другие агитаторы специализировались в этой области, особенно начиная с 1814 года, когда идеологи освобождения и ветераны прошлых войн оказались лицом к лицу с реакционной действительностью Священного союза вместо того, чтобы наблюдать цветение германской свободы, за которую они сражались. Среди этих свобод важное место принадлежало свободе отправить евреев обратно в гетто и полностью уничтожить завоевания эмансипации.
С 1814 года стали появляться десятки подстрекательских листков, авторами которых были как газетные писаки низшего пошиба, так и известные ученые. Не останавливаясь на первых, скажем несколько слов о вторых. Самым знаменитым среди них был кантианец Якоб Фриз (1773-1843), ученик Фихте и глава философской школы, которая стремилась свести физиологию к механике. В своем памфлете о «еврейской опасности» он требовал «полного уничтожения касты евреев» (позднее он оправдывался, уверяя, что имел в виду не евреев, а иудаизм). Фриз был также единственным профессором, почтившим своим, присутствием знаменитый праздник в Бартбурге в 1817 году, когда распоясавшиеся студенты среди прочих изданий, которые они сочли реакционными, бросали в огонь книги, в которых содержались выступления в защиту евреев.
Среди соперников Фриза можно отметить берлинского профессора Рюэса, ученика изобретательного Мейнерса (См. выше с. 49-50), а также доктора Кёппе, который в своей брошюре предложил следующую краткую формулу: «Образованные евреи представляют собой космополитический сброд, который необходимо преследовать и изгонять отовсюду».
Постепенно эта пропаганда стала оказывать свое воздействие на массы, которые летом 1819 года перешли к действиям.
Мы говорили об идеях, проповедуемых подстрекателями, но мы ничего еще не сказали о тех интересах, которые стояли за ними. Германия находилась в тисках экономического кризиса. Прекращение континентальной блокады позволило осуществлять импорт английских товаров, что разорило многих предпринимателей. Множество крестьян также оказались в долгах. Кредитор-еврей еще был привычной фигурой как в городах, так и в деревнях. Как обычно, корпорации стремились вытеснить еврейских ремесленников. С другой стороны, нельзя было исключать возможность правительственных и полицейских провокаций, направленных на то, чтобы отвлечь народ от освободительных чаяний. Таково было мнение одного французского наблюдателя и такова была классическая стратегия погромов. Полицейские донесения, напротив, обвиняли анархистов-германофилов, которые хотели бросить евреев «как мяч в руки народа, чтобы посмотреть, как далеко можно завести возбужденную чернь ввиду будущих
Каким бы ни был генезис этих событий, волнения начались в Вартбурге в начале августа 1819 года и стремительно распространились по немецким городам и деревням за исключением прусского королевства, в котором сохранялся порядок, вошедший в поговорку, так что евреи отделались там лишь несколькими тумаками. В других регионах беспорядки были более серьезными, но чаще всего ограничивались грабежами и разрушением синагог: крови пролито было немного. Тем не менее жертвы были болезненно поражены тем, что добрые соседи или вчерашние клиенты набросились на их магазины и жилища с топорами и ломами в руках; здесь заключается тайна погромов, когда вчерашние друзья «начинают плясать совершенно иначе». За этим последовала волна эмиграции в направлении Соединенных Штатов, а также Франции, которая приняла беженцев с распростертыми объятиями. Могущественный Ротшильд во Франкфурте, чей банк едва не был разграблен, также задумался о том, чтобы покинуть Германию. Министры Священного союза забеспокоились, и в связи с бездействием многочисленных муниципальных органов Меттерних приказал австрийским властям вмешиваться в случае необходимости. В то же время он издал указ о суровых мерах по отношению к студенческим корпорациям и революционным агитаторам.
В письме к своему брату Рахель Фарнхаген-Левин в связи с этими событиями обвиняла «Фриза, фон Арнима, фон Брентано и им подобных». Далее она писала: «Я испытываю бесконечную печаль из-за евреев. Когда за них заступаются, они этим дорожат; но мучить их, презирать, относиться к ним как грязным евреям, давать им пинков в зад и спускать с лестницы… Они возбуждают народ именно на те беспорядки, на которые его еще можно вызвать сегодня». Ее психологический анализ отличается достаточной тонкостью: в простых выражениях Рахель разъясняет «функциональное значение» евреев, козлов отпущения для христианства. Ее муж рассматривал эту проблему в политическом аспекте и упрекал сыновей Израиля в тесной связи с сильными мира сего:
«Преследование евреев в наших городах – это ужасное явление. Власти не везде вмешиваются с такой же энергией как в Гамбурге; в Гейдельберге серьезные обвинения предъявлены директору Пфистеру; в Карлсруэ почтенные горожане подхватили клич «Хеп! Хеп!» Сходство этих антиеврейских проявлений доказывает, что ошибаются те, кто видит в нашей раздробленности препятствие для всеобщего народного движения. Следует признать единство немцев в проявляемом ими чувстве. Однако эта антиеврейская буря могла бы предшествовать событиям, которые бы обеспечили им полное равенство в правах благодаря народному [подъему]. Следует посоветовать евреям активно вступить в либеральный лагерь; до настоящего времени их скорее рассматривали как сторонников тех, кто обладает властью… »
И опять некоторые просвещенные евреи пытаются исправлять и образовывать своих братьев: беспорядки 1819 года побудили Ганса и его друзей основать «Общество за культуру и науку евреев». Но напрасно они во все возрастающем количестве вели активную борьбу в рядах либерального или прогрессистского лагеря, новые антиеврейские волнения произошли в Германии в 1830, 1834, 1844 и 1848 годах.
Третья часть
РАСИСТСКАЯ РЕАКЦИЯ
I. РАСИСТСКАЯ РЕАКЦИЯ
Пока евреи жили в рамках режима исключений, то по всем законам теологии их рассматривали как полноправных представителей человеческой природы; проклятие, тяготевшее над ними, с точки зрения христианской антропологии было лишь искуплением. Но когда они достигли эмансипации и смогли свободно влиться в большое буржуазное общество, то в терминах новой так называемой научной антропологии это проклятие стало трактоваться как биологическое отличие или биологическая неполноценность, а презираемая каста превратилась в неполноценную расу, как если бы круглый знак или коническая шляпа прошлого отныне были впечатаны, «интериоризированы» в их плоть, как если бы чувствительность Запада не могла обойтись без уверенности в отличиях, которые, после того как видимые знаки, идентифицирующие евреев, исчезли, превратились в невидимую сущность.