История болезни. В попытках быть счастливой
Шрифт:
16 мая. На очередном заседании Совета по правам человека меня подбешивало. Временами прямо бесило. Совет готовится к очередной (может, и последней) встрече с президентом. Ищутся темы и вопросы. А я (и я далеко не одна) хочу знать, что сделано для решения вопросов, поднимавшихся ранее? Кто был назначен ответственным, что и в какие сроки предпринял, а если ничего не сделал – то, может, ему на пенсию пора? Короче, меня (и не одну меня) терзают смутные сомнения насчет КПД.
24 мая. Вот ведь гражданское общество… Четыре часа обсуждали, все приглашенные пришли. И высокопоставленный чин из Химкинской администрации, и крупные полицейские, и следак из СКП, и прокурор, и представительный франт из Росавтодора, и упругий, бряцающий медалями руководитель ЧОПа, и экологи-защитники во множестве.
А раньше как хорошо было… Никто бы не пришел, слушали-постановили и по домам…
Видео есть и с той, и с другой стороны. Снимали, видимо, с правильных ракурсов.
Защитники, очевидно, подвирают – инсценировки и провокации, скорее всего, были. Правоохранители медлительны до одури. Письма по почте в пределах Химок у них ходють-бродють по месяцу. И не доходят.
Дядька из Автодора был, безусловно, прав в одном. Крупных магистралей в густонаселенных регионах у нас не строилось тыщу лет. А когда строились, то точно народонаселение ни о чем не спрашивали. А тут какая-то экология кого-то интересует, право на погулять в лесу… Проектировщики просто не думали,
Когда трассу потянут от Петербурга через Мясной Бор, где лежат незахороненные сотни тысяч бойцов Второй Ударной, там под бульдозер будет рваться Л.М. Алексеева. У нее там отец погиб. И будет права. Потому что, оказывается, нравственные аспекты у стройки тоже могут быть. И их придется учитывать.
А дороги все равно строить надо. Только теперь, благодаря Жене Чириковой, все строители уже будут представлять, что учитывать надо не только матчасть. Хороший урок.25 мая. Записывалась сегодня для программы “Фактор жизни”. Не суть. Перед входом в здание Радиокомитета штук десять ступенек. И есть правильно смонтированный подъемник, но аккуратненько сложенный и закрытый на ключ. Ключа, естественно, нет.
Внутри здания такие же ступеньки. И есть подъемник. Сложенный и т. д. Ключа нет.
Вопрос: какого хрена они все это устанавливали, если в день, когда записывается программа про колясочников и в здании их (колясочников) присутствует как минимум двое – ведущий и я, ключа все равно нет?28 мая. Люди разные. Есть черные и белые, здоровые и инвалиды, геи и гетеросексуалы, сторонники партии любителей водки и партии абстиненции.
Я исповедую религию наличия равных прав у разных людей при соблюдении ими законов. Нельзя признавать права одних и отрицать эти же права за другими. Просто нельзя.
Особенно радует позиция многих “либералов”, которых страшно возмущают запреты властей на те или другие их акции, но которые кричат “ату!” при одном упоминании гей-парада.
Никакие вы, граждане, не либералы. На досуге посмотрите фильм “Харви Милк”. За роль гея, избранного в городской совет Сан-Франциско, не-гей Шон Пенн получил “Оскара”.
У меня есть знакомые геи, подруги-лесбиянки. Процент добрых и отзывчивых людей среди них тот же, что и среди людей с обычной сексуальной ориентацией.
Для меня первичны их человеческие качества. А остальное – не важно.30 мая. На балете я не была лет двадцать пять. В студенчестве ходила часто, ибо, вестимо, работала переводчиком. А иностранцам было принято показывать балет.
И вот мои друзья, оказавшиеся настоящими балетоманами, повели меня на “Коппелию”.
Это очень красиво. Красиво все. Танцевали потрясающие Наталья Осипова и Вячеслав Лопатин. С юности я помнила, что где-то в середине второго действия мне становилось скучно. Теперь, увидев закрывающийся занавес, я вздрогнула: “Как? Уже все?”
От балетоманов я узнала, что первым балетом после открытия в ноябре старой сцены Большого театра будет “Спячка”. Так они называют “Спящую красавицу”.2 июня . Вот что я целыми днями делаю, что времени нет совсем? Вчера ходила на митинг про инклюзивное образование. В класс к Кириллу Дроздкову поступили теперь еще два колясочника! Умнейший и интеллигентнейший Сережа Кулаков (вроде я правильно расслышала фамилию?) благодаря тому самому ступенькоходу учится в школе и вчера прибыл с папой в Новопушкинский сквер на митинг. Еще была красивая Наташа, у которой сын с ДЦП, и она рассказывала, как многое изменилось в ее мировосприятии после такого же митинга два года назад. “Тогда, – говорит, – выступала женщина и сказала, что в Америке пятьдесят лет назад тоже ничего не было. И у нас тоже все получится”.
Хи-хи. Эта женщина была ИА. Услышана. Приятно.
А сегодня в РИА подводили итоги конкурса “Город, доброжелательный к детям”. Спрашиваю дам из Самарской области про инклюзию. “Есть, – говорят, – все сделано! У нас в Новокуйбышевске такой шикарный реабилитационный центр!”
Ага. Слово выучили. А то, что реабилитация – это лишь малая часть полноценной детской жизни, не выучили. Начинаем урок сначала.2 июня . А еще у моего редактора Настеньки в подвале дома в Реутове обнаружились 9 (девять!) котят. Было больше – двоих растерзали собаки. Как спасать котодетей? Одного Настя пристроила. Я взять не могу – у меня две котоморды живут и еще две столуются. Настя на съемной квартире.
Написала в сообщество ru_cats. А как написать на ПиК?
Еще вчера слушала скрипку. Вообще-то должен был петь заезже-знаменитый бас, но он, видно, перебрал мороженого и охрип. Так что концерт сыграл его аккомпаниатор Саша Барклянский. Романтичен, обаятелен…5 июня . Я никогда не видела своего деда Алексея Степановича. Маминого отца.
Он всегда был легендой. Просто я росла и знала, что у бабушки был муж, который не то погиб, не то пропал на войне. В разговорах со мной бабушка никогда о нем не вспоминала, пока ее память была еще жива, я, в силу мелкого возраста, для разговоров не годилась, а когда смогла бы задавать вопросы, бабушка совсем постарела. Сейчас мне кажется, что и память ее постарела. И, наверное, для нее Алеша тоже превращался в легенду. Но в коричневой дамской сумочке из кожзаменителя хранилось пожелтевшее извещение “ваш муж, Федулов Алексей____”.
И была мама. Когда дед ушел на фронт, ей было два с половиной годика. Одно воспоминание у нее все-таки осталось. Отец сидит на табуретке и ест макароны. Она, малышка, сидит у него на правом колене. Ножки болтаются у него между ног. Рассказывая об этом, мама почему-то уверенно стукает себя именно по правому колену. Телесная память иногда сильнее любой другой. И сейчас она вспомнила и даже вздрогнула:
– Я говорю о нем как о живом.
Дед был призван 26 июня 1941 года. Жили на Мещанской, призывал Дзержинский райвоенкомат, а провожали на Ржевке. Ржевка – станция окружной железной дороги, она находится прямо у Пятницкого кладбища, где легла моя бабушка через сорок семь лет после того, как проводила Алексея на фронт. Железная дорога идет прямо за оградой кладбища.
Алексей был опытный солдат, прошел всю финскую. Кстати, еще одно воспоминание, уже мое собственное: бабушка говорила, что, придя с финской, дед сказал ей – впереди еще одна война. И она будет страшнее.
Итак, она провожала его на Ржевку. Ему тридцать пять, ей тридцать. У них двое детишек. Семилетний мальчик и двухлетняя девочка – моя мама. Они оба, и бабушка, и дед, из одной деревни, точнее, села с чудесным названием Добрынское, километрах в пятнадцати от Владимира. Эта часть Владимирской области называется Ополье. Поля, перелески, села, колокольни – идиллический русский пейзаж. Уехали они из села в начале тридцатых. В деревне становилось невозможно жить, а владимирские мужики испокон ездили каменщиками в Москву. Говорят, что улица Большие Каменщики, где как раз заканчивалась Владимирка, так названа исторически из-за большого количества проживавших там каменщиков. Сейчас бы сказали – строителей. Так и написано у деда в военном билете в графе “гражданская специальность”. Мама вспоминает более поздние бабушкины рассказы, что на Ржевке никакого ощущения близкой победы не было, все просто выли и рыдали, провожая своих мужчин. Сами проводы мама не помнит, но оставить-то было не с кем, поэтому, наверное, была на Ржевке и она.
А потом дед исчез. От него даже не пришло ни одного письма. Только извещение через три месяца – пропал без вести. “Ваш муж, Федулов Алексей Степанович, 1907 года рождения, уроженец села
Дед пропал, совсем. Каждый год после войны бабушка писала в Подольский военный архив. А ей каждый год отвечали: “Новыми сведениями не располагаем”. Ждала ли она своего Алешу? Наверное, ждала, как ждали миллионы вдов вокруг. Наверняка это особенное чувство: не похоронить, не видеть умершим, даже не видеть имени на надгробной плите – и все равно знать, что его нет и не будет.
И вот мы нашли деда. Моя подруга Лена Жемкова из “Мемориала” нашла его за одну ночь. Просто села за компьютер и стала искать. Сначала в книгах памяти москвичей, где обнаружила все то же “пропал без вести”. Потом в военных архивах, а потом почему-то в немецких архивах. Там-то все и обнаружилось.
И тут дед, который был для меня легендой, вдруг воскрес. Я увидела его, тридцатипятилетнего Алешу Федулова, едущего эшелоном на запад. Они успели доехать довольно далеко, до границы Псковской области и Латвии. Там 12 июля 1941 года дедов полк попал в окружение. Собственно, территория к этому моменту была уже захвачена немцами. Город Себеж, около которого все и происходило, был взят 9 июля. Я нашла в интернете картинки из этого города. Очень красиво. Озера. Оттуда родом Зиновий Гердт. Небесное место – так писал великий актер о Себе-же. А для моего деда это было начало кошмара.
Мое воображение, напитанное детскими фильмами про войну, не рисует картин того, как везли военнопленных в начале войны из Советского Союза в Германию. Я стала читать про это и узнала, что никаких вагонов конечно же не было. Миллионы голодных, иногда раненных, не пойми как обутых мужчин гнали пешком. В Германии им не давали не то что еды, им не давали крыши, им не давали инструментов, чтобы вырыть землянки, они рыли норы руками. Немцы не рассчитывали на долгую войну, и мест для военнопленных – и, соответственно, кормежки для них – было приготовлено всего на полтора миллиона человек. Дед попал в плен в первые дни войны. Сразу или нет он был вывезен в Германию, я не знаю. Но в немецких архивах моя подруга Лена Жемкова довольно быстро нашла дату – п ноября 1941 года. В этот день дед был привезен в знаменитый концлагерь Берген-Бельзен недалеко от Ганновера. Огромный был концлагерь, там в 1944 году умерла Анна Франк.
Дед умер всего через два с половиной месяца после прибытия в лагерь, 23 января 1942 года. От сепсиса в лагерном лазарете. Откуда сепсис? Может, он был ранен, может, он так сильно стер ноги? Никто никогда не ответит на эти вопросы. Как, наверное, это было страшно – умирать в тридцать пять лет голодным, без единого близкого человека рядом, в холодном бараке на чужой земле.
Когда Лена нашла все эти данные, она рассказала еще одну немаловажную деталь. Немцы – ребята четкие, идентифицировать деда было очень просто. Фамилия, имя, отчество, профессия, место рождения, даже имена отца и матери – Степан и Анастасия. И самое главное – домашний адрес, улица Мещанская, дом, квартира. И фамилия, имя, отчество жены. Зачем немцам были такие подробности? Что они собирались сообщать? И кому? Но для нас важен другой факт: немецкие архивы попали в плен, Ганновер был в английской зоне оккупации. И все эти лагерные книги были в полном порядке переданы английским военным командованием в Советский Союз. Произошло это уже в 1953 году. В 1959 году эти данные поступили в российские архивы. Но никто, ни высшее командование, ни простой клерк не прочитали их. А если вдруг прочитали, то тем хуже. Ибо никто из них не отправил молоденькой матери двоих детей письмо, что солдат Алеша умер, его нет в живых, а это значит, что ее дети – сироты, а она – вдова. Может быть, она вышла бы замуж? Даже если нет, написала бы и рассказала бы детям, что их отец погиб там-то и там-то. Какое удивительное бездушие! Казалось бы, какая разница, его все равно нет… А оказывается, разница есть. И для его дочери, и для меня – его внучки. Со мной произошло просто странное. Если мама узнала, где та братская могила, в которой захоронен ее отец, то для меня дед ожил. Перестал быть мифологическим персонажем, а стал тем парнем, который держал на коленях маленькую маму, звался Лешкой-книгочеем и после работы любил прогуляться по улицам, посадив мою маму на руку. И был намного моложе меня.Потом чудеса продолжились. Мне пришло письмо от женщины, которая точно так же разыскала своего деда. Ее дед, так же как и мой, умер от сепсиса в лазарете лагеря Берген-Бельзен, но только не 23-го, а 10 января 1942 года. Она же прислала мне телефоны немцев, семейной пары, которые изготавливают глиняные таблички с именами умерших в лагере солдат. Она прислала мне фотографию таблички с именем своего деда. Совсем мальчишка – 1915 года рождения.
7 июня. Кузина Зина повела меня вчера на премьеру “Бориса Годунова” (ой, что-то очень популярно стало произведение!) в “Оперу” к Вишневской. Все хорошо, голоса, сценография и т. д. Убило другое. Рядом с Вишневской, которая на любом спектакле, а тем паче на премьере, присутствует, сидел отставной наш Юрьмихалыч Лужков. Шикарно выглядящий, гладкий. Дорогие масквичи толкались в очереди за аффтографом. Яко оглашенные, наслушавшиеся царственной музыки Мусоргского. Сбивая всех на своем пути.
9 июня. Как часто в сообществе стали появляться истории о том, как с детей-инвалидов снимают инвалидность! Все чаще и чаще. Чего жалеют: денег на мизерные пенсии, льгот при поступлении, отсрочек от армии? А какой из Робки боец, окажись он, не дай Бог, в рядах?
Из Робки боец никакой. Ибо родился Робка, внук моей кумы Тани, с неслабой гидроцефалией. Первый год – тремор-массажи, возбудимость-ванны, таблетки, уколы. И т. д. Помогало. Очень толковый Робка пошел в школу и стал хорошо учиться.
А в десять лет начались головные боли. Тики, скачущие зрачки. Учителя звонили Тане и говорили: мы отправили Робку домой, у него опять болит голова. У Робки нашли неоперабельную кисту. Под черепом где-то. Не важно где.
Сейчас ему четырнадцать. Он освобожден от физкультуры и от всех серьезных нагрузок. Нервничать тоже не на пользу. Бывает, что он почти кричит от боли. По нескольку дней. И в школу ходить не может.
Инвалидность Робке не дали.
А у девочки без пальчиков на руке, которая сидела в очереди на Большую Комиссию, инвалидность сняли. Зря они ехали из дальнего Подмосковья и надевали самую красивую кофту. Они полдня были в коридоре рядом с Робкой. И с мальчиком, организм которого не усваивает что-то жизненно важное.
Таня сидит напротив меня и перечисляет этих детей, с которых сняли инвалидность. Перечисляет долго.12 июня. Съездили в Тверь. Четыре часа по пробкам туда, два часа с ветерком обратно. Лето, особенно его начало, русским городам к лицу. Зелень, Волга, несколько церквей, несколько особняков – и что вам еще нужно? Памятник Афанасию Никитину с ладьей, на которой он ходил за три моря (маршрут не вспоминается!), Михаилу Ярославичу Тверскому на коне, ну и Ленин гигантский, жопой к речке. Речной вокзал, где выставка открылась, старый, красивый, полуразрушенный. Ступеньки выщербленные, осыпающиеся. Про отсутствие пандуса я молчу. Выставка классная. Но она мне понравилась еще в каталожном виде. Сто картин, стилизованных под надписи, сделанные каким-нибудь прыщавым “патриотом” ночью в подворотне из баллончика с краской, информируют: “Пушкин – на четверть арап”, “Циолковский – наполовину поляк, наполовину татарин”, “Майя Плисецкая – еврейка”. И вдруг становится понятно, что “наше российское все” – это такая мешанина кровей и национальностей, что любо-дорого смотреть.