История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)
Шрифт:
1811 год представил совсем противныя явленія. Тут Министр Финансов предлагал налога, a Совет отвергал их, яко неблаговременный. Он, Министр, доказывал, что в половине года все станет; про шел целый год, ничто нео становилось, и передержка была малозначуща. Тем не менее я и в сем году был рушнтелемт. порядка и человеком опаснымъ.
Настал 1812 год. Недостаток весьма важный и сверх того близкая война. Министр Финансов представил систему налогов чрезмерпо крутую и тягостную 47). Часть их принята, другая заменена налогами легчайшими- Сіе смягченіе и сіи перемены, умножив раздраженіе, послужили после Министру Финансов и обширному кругу друзей его весьма выгодным предлогом отречься от всех мер новаго положенія, сложить с себя всю их ответственность, и по иримеру 1810 года, но уже с большею силою, на меня одного обратить все
Но между тем, как я был снокоен, властолюбивая зависть 49) недремала и воспользовалась сонряженіем обстоятельствъ.
Приступаю к подробностям, весьма для меня горестны мъ.
Я не знаю с точностію, в чем состояли секретные доносы, на, меня взведенные. Из слов, кои при отлученіи меня Ваше Величество сказать мне изволили, могу только заключить, что были три главные пункта обвиненія: 1-е) что финансовыми делами я старался разстроить Государство; 2-е) привести налогами в ненависть Правительство; З-е) отзывы о Правительстве.
1-е О фгтапсаэо. К 1810 году доходы государственные составляли около 125 милл., к 1812 году они доведены были до 300 милл., приращеніе в два года 175 милл.
Слова можно прикрасить, исказить и перетолковать, a дел, на простом счете основанных, переменнть нельзя.
Смело могу еще раз утвердить, что, переменив систему финансов, Ваше Величество спасли Государство от банкротства. Придет время, Всемилостивейшій Государь! когда благія учрежденія Ваши, оправдавшись опытом, привлекут на себя благословеніе всех людей благомысляіцих: тогда, смею думать, и мое имя, и мои бедствія вспомнят не без сожаленія.
План финансов и все операціи, на нем основанныя, всегда выдержат с честію самое строгое изследованіе всех истинных государственных людей, не только у нас, но и во всех просвещенных государствах. Не словами, но магематическпм счетом можно доказать, что еслибы в свое время он не был принят, то не только вести настоящую войну, но и встретить ее, было бы не с чем. И тот-же план в обширных его примененіях может еще доставить важныя пособія в тех затрудненіях, кои обыкновенно открываются после воины.
Но от чего-же столько ропоту? От того, что ни в какой земле ве переменяли финансовой системы без неудовольствія.
От чего еще вопрошают, понизились еще более ассигнаціи со времени введенія плана? Это есть секрет Правительства; он со~ стоить в том: Ье) что в тоже самое время, как переменяли систему, принуждены были выпустить около 46 милл. новых ассигнацій.
2-е) что от прежняго казначейства, без умысла, по единому незнанію, представлен был неправильный счет той массы, которая была в обращеніи, и на сем счете, коего неправильности тогда узнать никак было невозможно, основаны были первыя операціи. Но совсемъ тем, унизясь в первый год, ассигнаціи потом так твердо установились, что в теченіи трех последующих лет оне сохранили постоянно свое достоинство, и теперь еще, после всех бедствій войны, оне свободнее по цене их принимаются в народе, нежели серебро. Сіе-ли называется разрушеніем государственнаго кредита?
2-е. О ропоте от палогов. Какое странное притязаніе желать, чтоб народ кланялся и благодарил, когда облагают его налогами? Естественно, сперва но говорят, побранят, потом перестанут, а со временем, когда образумятся, то и благодарить будут. Где-же не бранили за налоги? Но можно-ли сіе минутное неудовольствіе признавать опасным ропотом? Если налоги в половине февраля произвели опасный ропот, то куда же девалась сія опасность в марте, в мае, в іюне? Где следы сего общаго неудовольствія? Каким волшебством тот-же народ, тоже дворянство, коего ропогом в феврале стращали, з мае и іюне готовы были всем жертвовать? Откуда сія перемена? Налоги не были сложены; напротив, во многих местах усилены. Следовательно опасный ропот сей был баснь, выдуманная людьми легкомысленными, кои, прожив весь век свои в женских стглетнях, по тем же самым сплетня м и Московским вестям, судят о делах государственных, и даже (горько помыслить) мнят, управлять ими.
Не могу здесь
Не попустите, Всеми л ости вейшій Государь, чтоб система ложных страхов и подозреній, система, коею, как я догадываюсь, ищут уловить вниманіе Вашего Величества, чтоб система сія, всегда приводившая Государей к безгласію, а Государства к бедствіям, превозмогла над достоинством моральнаго Вашего характера, который один, смею сказать, среди всех неустройств нашего правительства, доселе составлял отраду, награду и надежду всех людей просвещенных и благомыслящих. Одни мечтатели, или люди коварные и властолюбивые, могут видеть в народе, самом кротком и добрсдуіппом, в подданпых, привыкпшх повиноваться самой малейшей власти, и Вам, Всемилостивейшій Государь, действительно и лично преданных, могут в сем народе, в мненіях его и пустых толках неразумія или легкомыслія, видеть ропоты, опасности, причины важных подозреній. Ужас поражает мое воображеніе, когда я помыслю о следствіях сих внушеній. Смело могу назвать их, если они существуют^ преступленіем против самаго Величества. Но Бог, проведшіи Вас сквозь толикое множество трудных произшествій и сохрани впій для благоденствія Россіи, без сомненія, сохранит и от сих опасных сетеи, скрытых под видом личной преданности и какой-то привязанности к старым русским правилам. Истинныя русскія правила суть взаимная любовь и доверіе между Государем и подданными, точное отношеніе отца к детям, a советы, основанные на страхе и угодливости мнимому общему мненію, когда оно несправедливо и пользам государственным противно, суть советы не русскіе, но советы или малодушные, или злые и во всех отношеніях Вас недостойные. Сіе мнимое общее мнфніе слабо и ничтожно, когда его презирают, напротивъ—строптиво и ужасно, когда его слушают. Простите, Всеэшлостивейшііі Государь, сіе ne воль мое сердца моего изліяніе. Враги мои могли очериить меня пред Вами, но никогда не отучат сердца моего желать Вашей славы, сохранеиія Вашего достоинства и кротка го правленія.
3-е. Об отзывах. Третій пункт обвиненія, сколько мог я выразуметь, состоит в том, что я отзывался худо о Правительстве.
Если доносители под именем Правительства разумеют те элементы, из коих оно слагается, т. е. разныя установленія, то правда, что я не скрывался, и в последпее время с горестію повторял многим, что они, состоя из старых и новых, весьма худы и несообразны. Но сіе было мненіе всех людей благомыслящих, и смею сказать, мненіе Вашего Величества; скрывать-же сего я не имел нужды.,
Если разумеют под именем Правительства людей, его составляющих, то и в сем я также признаюсь. Горесть, видеть все искаженным^ все перетолкованным, все труды покрытыми самою едкою желчію и, при покорности намеревіям Вашим на словах, видеть совершенную противоположность им на деле, горесть, снедавшая мое сердце и часто доводившая до отчаянія иметь при сих элементах и людях какой-либо в делах успех. не взирая на все Ваши желавія, горесть сія часто и особливо в последнее время, по случаю сенатских и фииансовых споров, вырывалась у меня невольным образом из сердца. Но, Всемилостивейшій Государь, будучи измучен, действительно измучен множеством дел и ежедневно еще терзаем самыми жестокими укоризнами, мог ли я быть всегда равнодупіным? И впрочем — сіи самые члены Правительства, коих чувствительность отзывами сими толико оскорбилась, не воздавали ли мне за сіе сторицею?
Но чтоб мог я под именем Правительства разуметь особу Вашего Величества—душа моя возмущается при размышленіи, что я доведен до того, чтоб опровергать сію гнусную клевету иначе, как презреніем. С 1801 года, чрез 12 лет, в разных разстояніях от Вашего лица, я неуклонно следовал сердцем и душою за всеми Вашими намереніями, и в последствіи два года был близким их исполнителем. Во всех представленіях монх я пмел дело с одним Вашим разумом и никогда не хотел обольщать Вашего сердца. Ваш разум и строгая с моей стороны логика были одни мои орудія; в них состояла вся тайна моих работ и успехов. Никогда и ни в чем важном не желал, да и не мог я получить Вашего согласія, иначе, как посредством самых точных доказательств и разсужденій. Для сего сочиняемы были мною недокладныя записки, но, можно сказать, целыя книги. В истине всего сего смею сослаться на собственныя Ваши воспомннанія, на все докладрыя бумаги, кои я Вам подпосил. Каким-же образом, с какою уродливою лживостію, против ежедневнаго моего опыта, вздумал я порицать и злословить в последнее время то, что очевидно чтил и уважал в теченіи столь многих лет? Для чего? Какую цель могла иметь сія лживость? Возбудить неудовольствие? Но в ком? В Армфельде? Въ