История детской души
Шрифт:
— «Можно, конечно.» — Профессор Гор поло жил перо, прислонился к спинке стула и, раздвинув тонкие губы, желая изобразить ободрительную улыбку, сказал: «Ну, говорите, что же это такое?»
Лионель придвинулся к нему и, глядя на него своими грустно-мечтательными глазами, сказал тихим голосом:
— «Вы, ведь, очень умны, умнее всех в Англии, как мне говорили, вам все это давно известно, а меня оно так смущает… Вот что я хочу знать: где Атом?»
Профессор так вздрогнул, что даже подскочил на стуле…
— «Где Атом?» повторил он, «какие глупости вы говорите. Что же вы этим хотите сказать?»
— «Нет это не глупость,» твердо ответил Лионель, «это не может быть глупостью, потому что в этом причина всего, что есть. Вы и я, мы, ведь, живые, и мы живем на земле; целые миллионы
Профессор Гор точно испуганно глядел на маленького мальчика — он был и смущен и озадачен…
— «Видите,» продолжал Лионель, «я бы не стал говорить об этом, если бы не слышал, что вы так умны — я все поджидал кого-нибудь особенно умного… Воспитатель, который от нас только что отошел, м-р Монтроз, имел совсем другие взгляды, нежели ученые — он верил в Бога, как верят простые, необразованные люди. Но перед ним был у меня воспитатель замечательно образованный-м-р Скит, он был, как он говорил — позитивисте, и вот он-то много мне рассказывал про атом-он мне даже показал увеличенный снимок с атома, виденного через микроскоп — смешная какая-то длинная штучка, похожая на человеческое ребро, как представлено оно в моем учебнике анатомии-и он мне объяснял, что случайное соединение таких атомов создает миры… ужасно это все меня изумляло — и я не мог себе представить, как такая штучка, как первый Атом, могла до чего-нибудь сама додуматься, создать миры и населить их людьми, на столько больше ее самой… Но пресмешной человек был этот м-р Скит; он постоянно твердил, что все — ничего, и ничего — все — и повторял он это так часто и так много над этим сам смеялся, что я боялся, что он сходить с ума-и старался с ним об этом уже не заговаривать — но вы сумеете мне все объяснить — ведь, интересно знать в точности, где теперь этот первый Атом и что он делает?»
С величайшим трудом, ошеломленный профессор собрался с силами и резко проговорил:
— «Вы хотите знать то, чего никто не знает. Что есть первая причина, это очевидно и не подлежит сомнению, но где она, и откуда она — это непроницаемая тайна.»
Грустное, озабоченное личико Лионеля стало еще грустнее.
— «Вы это называете «первая причина,» сказал он, «но уверены ли вы, что первая причина есть атом?»
— «Никто ни в чем не может быть уверен,» сказал профессор Гор, нахмурив брови, «мы только можем догадываться, руководясь тем, что познано естественной наукой.»
Мальчик горько, почти презрительно улыбнулся.
— «Так вот оно как, — вы «догадываетесь что есть атом, a другие «догадываются», что есть — Бог… Никто, значит, ничего и не знает… Но, по-моему, как-то даже глупо воображать, что атом может быть причиною всего — не гораздо ли проще и естественнее сказать себе, что причина всего — личность — личность разумная, совершенная?»
Профессор тут перебил его и с достоинством сказал:
— «Вы слишком молоды, чтобы понять… вы не можете вникнуть в глубину нынешних научных открытий, рассуждать о них с таким маленьким мальчиком было бы смешно!»
— «Нет, право не смешно!» с грустью возразил Лионель — «потому что я очень несчастный мальчик… Я много думаю. Если-бы я был счастливый, я бы не думал. М-р Монтроз мне говорил, что большинство мальчиков ни о чем не думают, и что от этого им все дается несравненно легче, нежели мне. Но, что же мне делать, когда я не могу — не думать!… Знаете,» — и как-то особенно трогательно стало выражение этого бледного, детского личика, — «не очень-то жить хочется, когда чувствуешь себя самой ничтожной
— «Атом может быть — личность, и личность может быть атом», произнес профессор, забыв, что он решил не входить в аргументацию с таким малым ребенком.»
— «Вот, это похоже на то, что говорил м-р Скит, что ничего — все, и все — ничего»… заметил Лионель. «Я этого понять не могу, и чем больше думаю, тем больше чувствую, что только личность совершенная могла создать цветы, чудное небо, музыку и все… и я верю, право верю, что так как наука теперь делает такие изумительные открытия, она вскоре откроет, что атом — личность, личность совершенная, которая знает что делает, и нас знает, которая нас жалеет и нам помогать хочет, потому что любит все, что создано ею… И как бы это было хорошо!» радостно воскликнул мальчик! Дрожь пробежала по спине старого учёного — ему жутко становилось от удивительных рассуждений этого странного ребенка… Предположение, что наука сама откроет, что атом — личность, наводило на него прямо ужас… и непропечённые воспоминания былого сами собой воскресали в его душе: он видел себя не тем бездушным человеком науки, каким был в настоящую минуту, но малым ребенком, который за матерью повторял молитву Тому, Кого маленький Лионель смутно предчувствовал — всемогущему, всеведущему Богу, познаваемому во образе Христа. — Но, увлеченный течениями нынешнего века, он восстал против Божественного учения и давно уже издевался над ним с ожесточением, достойным любого злобного фарисея! — Теперь раздражение его все росло и дошло до того, что ему хотелось хорошенько потрясти это маленькое создание, так спокойно стоявшее перед ним со страшными, неразрешимыми задачами.
— «Давно пора прекратить подобные рассуждения», грубо произнес профессор. «Если бы вы предлагали мне вопросы в продолжение целого года, я не мог бы сказать вам что-нибудь другое: наукой дознано, что все религии сказка и обман, только люди невежественные могут придумать себе Бога — мы знаем лучше. Нам известно, что все творение построено случайным соединением атомов — но откуда они — ум человеческий познать не может. Мы не знаем, почему и для чего мы живем.»
Лионель страшно побледнел.
— «Если так, то жить не стоить…» сказал он слабым голосом. — «Зачем же люди родятся, если жить не для чего, — если нет смысла ни в чем, и нет цели в будущем; зачем мучиться и трудиться? — Как это жестоко, и, по моему, даже глупо!»
— «Ваше мнение о том, чего вы не понимаете, никакого значения не имеет,» торжественно заметил профессор. «Мы живы и, пока живы, должны разумно распределять свое время.»
— «Но и ваше мнение никакого значения не имеет», наивно возразил Лионель. «Атом столько же заботится об вас, сколько обо мне, хотя вы умный, а я глупый мальчик — для него все безразлично, он только и знает, что крутится да крутится и о себе самом даже ничего не ведает… Не все ли равно, на что употребляем свое время, — умрем и конец всему. Хотелось бы вам умирать?»
— «Конечно, нет,» нетерпеливо ответил профессор, «ни один человек в здравом уме не желает умирать. Я намереваюсь жить, сколько только возможно!»
— «Неужели? как же это странно! Вот я так думаю совсем иначе — мне кажется, что я охотнее бы умер, нежели дожил бы до ваших лет и сделался-бы таким, как вы теперь!»
— «Что это?» бледнея от гнева, строго спросил профессор, «вы начинаете говорить мне дерзости?»
— „ О, нет! О, нет! "с живостью воскликнул мальчик. «Разве я сказал что-нибудь неучтивое? Право, я не хотел, пожалуйста, простите меня! Я только думаю, что должно быть ужасно жить так долго, долго, так много работать и трудиться — и все даром… оттого я не желаю дожить до ваших лет. Вы, кажется, собирались идти в сад? Вот ваша шляпа и ваша палка,» — и он так мило ему их подал и так мило посмотрел на него, что разъяренный профессор сразу не нашел, что сказать. Он нахлобучил шляпу на голову, и строго остановил взор свой на маленьком философе.