История диофантова анализа от Диофанта до Ферма
Шрифт:
— Гляньте, как отплясывает! Поднажми, вояка, не то замерзнешь!
Это относилось явно ко мне. Обернувшись, я увидел группу летчиков в кожаных, подбитых мехом «канадках», белозубые улыбки свидетельствовали, что проблем у этих ребят не существует. Беззаботный вид летчиков, их беззлобные шутки задели меня за живое, я огрызнулся через плечо и, услышав взрыв смеха, добавил еще кое-что. Позади тяжело затопали, я остановился.
— Юрец! Ты?!
Громадный человечище сгреб меня в объятия, стиснул по-медвежьи: серые решительные глаза, черные сросшиеся брови, ямочка на подбородке —
— Сашка!
Десяток отрывистых фраз, коими беспорядочно обмениваются давно не видевшие друг друга люди, — и все мои планы полетели к чертям.
— Ты в Москву, Юрец? Отлично. Дуй к военному коменданту, сдай билет.
— То есть как?!
— А вот так! С нами полетишь. Самолетом быстрее.
На аэродроме, в палатке, жарко пылал костер, с брезентовых, заросших курчавым инеем стенок покапывало — прямо в пущенный по кругу солдатский котелок. Летчики угощали меня консервированной американской колбасой и толстым шоколадом. Пушечный бас Лиходеева покрывал разноголосицу:
— За встречу!
Слабо звякнули алюминиевые стаканчики. Проглотив огненную жидкость, я застыл с открытым ртом. Сашка услужливо протянул кружку с водой:
— Извини, спиртяшкин у нас неразведенный. Запивай вдогонку!
Вылетели мы ночью. Старенький «дуглас» завален мешками, ящиками; примостившись на каком-то тюке, я задремал; проснулся от жуткого холода — самолет не отапливался. Брезжил рассвет, «дуглас» пробивался сквозь сизые облака. Сашка сидел рядом, курил, разглядывал разостланную на коленях карту. Увидев, что я не сплю, встрепенулся:
— Слушай, Юрец. Дай слово, что не будешь меня ругать.
— А есть за что? Впрочем, ладно, так и быть, обещаю.
— Нет, ты слово дай. Скажи, что не станешь злиться.
— Не стану, — стуча зубами от холода, пробормотал я. — Вещи мои забыли в самолет положить, да?
— Что ты, что ты! Как можно… Вот твой «сидор», целехонек.
— В таком случае — выкладывай.
— Ну, ладно. Только помни — обещания полагается выполнять. — Сашка мялся, нарочито долго прикуривал от потухшей спички и наконец решился: — Знаешь, куда мы летим?
— Как куда? В Москву, конечно.
— Н-не совсем. Вернее, совсем не в Москву, а в Пихтовку. — Толстый Сашкин палец, скользнув по зеленому полю военной карты, врезался в Барабинскую степь, уперся в крохотную, еле заметную точку. — Вот она, Пихтовка, там меня родня ждет и… — И, взглянув в мое перекошенное лицо, поспешно добавил: — А в Москву полетишь попозже, я тебе место в самолете гарантирую. Через недельку…
— Ах ты… скот! Обманщик!
— Ей-богу, через недельку! И если очень хочешь, брось в меня чем-нибудь помягче — терпеть не могу твердых предметов.
Сердиться на Сашку было решительно невозможно.
— Ну и Лиходей! Я бы давно уже был дома.
— Это эшелоном-то? Да он ползет как черепаха!
Торжество
— Гуляй, Лиходеевы! — гудел белобородый дед. — Племяш с войны приехал. Офицер, награждения имеет!
Поздно вечером Сашка отозвал меня в сторонку, оглянулся, зашептал:
— Знаешь, Юрец, давай-ка отсюда сматываться.
— Как? А гости?
— Догуляют без нас, слава Богу, бражки тетка наготовила на целый полк. А мы в одно село сгоняем, кое-кого навестим. Тут недалече. Только оденься потеплее, мой летный комбинезон возьми.
— Утром поедем?
— Сейчас…
Сашин комбинезон я стянул поясным ремнем портупеи — Сашка широк в плечах, брюки пришлось подвернуть, подшитые войлоком валенки, взятые у кого-то из Сашиных родственников, были впору. В безоблачном небе плыла луна; возле крыльца всхрапывала заложенная в легкую кошевку лошадка, нетерпеливо била копытом, высекая ледяные брызги.
Я залез в кошевку, устроился на соломе поудобнее. Один из аккордеонистов открыл ворота, вывел лошадь под уздцы на улицу.
— Винтовку взяли?
— Зачем она нам?
— А звери? Не ровен час — налетят, хватите горячего до слез. Ныне они ничего не боятся — почти все охотники погибли на войне, а которые уцелели, еще не вернулись из армии.
— Оружия брать не будем, а волки фронтовиков не тронут, — засмеялся Сашка. — А ну, милая, рысью! — Кнут со свистом рассек голубой воздух, застоявшаяся лошадка рванула вперед.
Барабинская степь, или, как ее здесь называют, Бараба, — бесконечная заснеженная равнина. Лошадь легко несла кошевку по укатанной дороге, кошевка подпрыгивала на гривах — узких, длинных грядах, ледяной ветер холодил грудь, стеснял дыхание.
— Замерз, Юрец? Потерпи, скоро в лес въедем, там потише.
— Какой может быть лес в степи? — недовольно возразил я, бражка на воздухе уже успела выветриться, и Сашкина затея тащиться по морозу Бог знает куда нравилась мне все меньше. От Сашки не укрылось мое настроение, и он виновато проговорил:
— Прости, но поступить иначе я не мог. Столько лет мы не виделись. Быть здесь и не навестить — просто свинство. В общем, едем мы на Убинское озеро, в село Черное, а там…
— Ясно, кто там. Можешь не объяснять. — Еще в самолете Сашка мне все уши прожужжал о девушке, с которой познакомился в госпитале и переписывался всю войну.
Вскоре мы въехали в лес, Сашка не обманул. Ветра здесь не было, только перестук подков да скрип полозьев нарушали тишину. Я смотрел на мелькавшие заиндевелые деревья, вспоминал предостережения провожавшего нас паренька: что, если действительно появятся волки? Я осторожно спросил об этом Сашку, летчик равнодушно пожал плечами и не ответил — думал, вероятно, о предстоящей встрече.