История довоенного Донбасса в символах. Точки
Шрифт:
– А я только картинки посмотрела, – признала она. – Пишут обычно таким сухим языком… Вам никогда не хотелось, чтобы всякие личные дела были написаны стихами?
– Хотелось, – не раздумывая, ответил Егор.
Девушка медленно подалась назад, на спинку стула. Угол освещения переменился. Новая сотрудница была до того миниатюрна, что теперь казалось, будто от стола её отделяет не менее километра.
– Вы сейчас солгали, – просто сказала девушка.
– Ага, – отвлечённо произнёс Егор. Только сейчас он заметил, что её больше глаза разного цвета: один – серый, другой – зелёный…
Здравствуй, Настенька.
Безумно рад встретиться с тобою вновь…
III
Проблема
Женщин у Егора было много. И все они появились только после того, как он женился; даже после того как родился Пашка – они всё равно продолжали появляться, подобно изображениям на кусках фотобумаги, позабывчивости оставленные в ванночках с проявителем. Некоторых Егор извлекал вновь, некоторые оставались, разъедаемые до беспомощного и безвозвратно чёрного состояния. Позже, вспоминая о них, засвеченных, Егор думал, что всё равно они достаются кому-то ещё, уже после него. Это было похоже на картинку из учебника по физике, гдеокружности хитроумной графикой были замаскированы до состояния спирали, но всё равно ведь – окружности…
– Спираль поставь, – сказал Егор.
– А со СПИДом как быть? – отозвалась Лена.
– С семейными только трахайся. Они не болеют.
– Да? А СПИД не лечится.
– Не лечится только глупость, – вздохнув, заметил Егор, и наклонился назад, упал на постель, задрав голову, и вот так смотрел на Лену, вверх ногами: нагую, им использованную, теперь уже окончательно набравшуюся признаками зрелой молодой шлюхи. Девушка хихикнула, на миг спрятала лицо в подушку, принялась тащить на себя одеяло, чтобы прикрыть обнажённую грудь. Дурачась, Егор не отпускал одеяло, прижал его локтем к корпусу; как отпустил, девушка перевернулась на спину, бесстыдно выставив соски грудей к потрескавшемуся потолку.
– Зачем ты это сделала? – спросил он. – Деньги нужны?
– Деньги у меня есть. Я не проститутка, – обиженно пробурчала она из-под подушки.
– Правильно, ты не проститутка, ты – дура…
– Сам ты дурак!
Авторов учебников по семейной психологии всё это могло интересовать по следующей причине: вот есть одна женщина, называется «жена», и вот есть другие десять – вся их особенность – это то, что они не похожи на первую, на жену. Субъективный фактор Егора таился в родной крови: остальные десять не рожали от него детей. Фактор привязанности родной крови крепче любого каната, посильнее какого-то там полового влечения. Если женщина говорит, что ждет ребёнка, она преследует одну из двух диаметрально противоположных целей: или удержать мужчину, или отпугнуть раз и навсегда. Или она действительно ждёт ребёнка. Для многих женщин беременность – единственный период, когда она может самостоятельно принимать решения. Убедившись в отсутствии беременности Лены, Егор оглянулся, посмотрел, сколько глупостей он натворил за неполный рабочий день, – а она-то не явилась в поле его зрения со вздутым животом, сказала всего-навсего о задержке!
– Где мои трусы?
– В прихожей, под вешалкой.
– А куртка? Там сигареты…
– Вон, на спинке висит…
– Ты что, затащила меня сюда без трусов и в куртке? – удивился Егор.
– Ты, вообще, ошалевший какой-то был, – жалобно пропела она. – Как с цепи сорвался.
– Ещё
– Ой-ой, грозный, как жук…
Отсутствие полового опыта до свадьбы – штука весьма опасная, непредсказуемая, готовая дать о себе знать в самый неподходящий момент. Теперь можно только сосчитать сколько раз в безвозвратном тинейджерстве, солнечной юности, выпадала возможность, – как джокер в долгой карточной игре, – а ничего не вышло, или у противника была на руках специально подготовленная карта, или противника не существовало вовсе, и играл ты сам с собой. Егор смотрел на всё это с точки зрения, суженной эгоизмом и прагматизмом, и цинизмом, и меркантилизмом; в редкие минуты, представляя, как зажимает в тисках боли кисть своей руки, или бьёт себя током, он понимал, что главная боль всё равно достанется его жене, и он не в состоянии разделить её участи, поскольку…
Кстати, откуда появилась эта способность анализировать свои собственные поступки? Прежде за собой Егор подобного не замечал. Может к доктору обратиться? «Ну да, к психоаналитику», – усмехнулся он.
– Ирка завтра замуж выходит, – объявила Лена, вставляя в мочку уха серьгу.
– Завтра же среда…
– У неё муж на выходные уезжает куда-то, – Лена говорила, с усилием разбавляя завистливую интонацию безразличием. – Куда-то за границу. В Израиль, кажется…
– Он еврей, – без вопросительного знака произнес Егор.
– Бизнесмен. Магазин «Витязь» знаешь?
– Стройматериалы?
– Ну да. Его магазин.
Свадьба имеет все свойства зеркала, думал Егор. До неё можно честно скакать из койки в койку, остановить после выбор на одном человеке, назвать его любимым и единственным, и так далее, после неё остаётся одна… а если выбор остановлен в самом начале, то отражаться в семейной жизни нечему, и приходится отображать те объекты, которых просто не существует в природе, и таким незатейливым образом изменить законы метафизики. Поразительно, Егор создавал свою активную добрачную половую жизнь уже после свадьбы; вот-вот должны были зазвучать издевательские аплодисменты, вместо этого Егор услышал:
– Покатаешь меня на машине?
Несколько секунд он смотрел в тёмные глаза с блёстками настойчивости, готовые разразиться бурею слёз, посмотрел на большой, щедро украшенный помадой рот, способный в любой момент извергнуть невиданные книжными полками ругательствами, а у Егора не было даже эрекции, чтобы избежать всего этого.
– Я без автомобиля, – обронил он…
…Весь день пасмурность не намеревалась переходить в дождь, даже мелкий. Относительно погоды Егор распереживался ближе к вечеру, но улицы города остались неправильно сухими – неправильно, потому что всё же осень. С поразительной гибкостью Пашка, сидя на корточках, мог изворачиваться как угодно, мог даже посмотреть на отца из-под своего локтя, но у трамвайных рельс, впаянных в пустынную мостовую он замер в ожидании, с подозрением глядел в потемневший от времени металл, и, исчерпав запас своего терпения, посмотрел на отца, стоявшего рядом.
– Пап, где же трамвайка? Почему трамвайка не едет?
– Это старая ветка, – объяснил Егор. – Они здесь давно не ходят…
– Ветка? – озадачился мальчик.
– Линия.
– Пап, здесь две линии…
– А трамвай один.
– Точно! – воскликнул Пашка, в изумлении выпрямившись, удержался на ногах с отцовской помощью.
«Интересно, кто его научил считать до двух?» – подумал Егор.
– Один трамвай! По двум рельсам! Пап, а рельс может быть вот столько больше? – мальчик выставил все свои пальцы, подумав, большой на правой руке всё-таки загнул.