История философии - XX век

Коплстон Фредерик Чарлз

Если, однако, спрашивая, является философия Сартра атомистическим индивидуализмом, мы имеем в виду, рекомендует ли он бегство от всех обязательств перед миром, следует ответить, что нет. Он рекомендует противоположное. Более того, он не рекомендует выбирать ценности без всякой отсылки к обществу. Скорее он пытается показать, что в случае выбора ценностей ужасающая ответственность ложится на плечи человека. Если человек выбирает, например, коммунизм и посвящает себя коммунистическим убеждениям, он идеально легитимирует такой выбор и для остальных. Ибо, придерживаясь коммунизма, он заявляет, что и все должны быть на коммунистической стороне.

Если под "атомистическим индивидуализмом" мы подразумеваем доктрину, что не существует общеобязательного морального закона и ценностей, не создаваемых индивидуальным выбором, то философия Сартра определенно является атомистическим индивидуализмом. Более того, мне кажется, что представление о выборе и легитимации идеально для всех людей и никоим образом не преуменьшает индивидуализма, скрытого в системе. Ибо если выбор с чувством социальной ответственности есть ценность, то индивид создает эту ценность, как

следует из предпосылок Сартра. Если кто-то не рассматривает это как ценность и делает произвольный выбор без всякого чувства социальной ответственности, то я могу не одобрять его с позиции тех ценностей, которые выбрал я; однако, если я последователь Сартра, я должен признать, что по большому счету ценности любого другого человека так же хороши, как и мои. Можно возразить, что мне не только нет нужды признавать это, но я и не могу это сделать. Ибо я уже выбрал собственный набор ценностей, и я не могу не судить ценности других людей с позиции своих собственных. Однако либо возможно, либо невозможно принять точку зрения философии Сартра. И если возможно принять его метафизическую точку зрения, то возможно принять и то, что по большому счету ни один набор ценностей не является существенно превосходящим все другие. И если я действительно принимаю метафизическую точку зрения Сартра, то мне кажется, что я должен принять это. И если я принимаю это, никакие ссылки на идеально подходящие легитимации для всех людей не смогут

изменить фундаментальный индивидуализм теории. Кто-то, возможно, склонен говорить, что сартровская точка зрения верна. Однако это замечание будет неуместно. Сейчас я не обсуждаю, является ли метаэтика Сартра истинной или ложной; меня интересует, что это такое. И хотя я, конечно, очень далек от того, чтобы быть марксистом, я полагаю, что марксистское описание ее в терминах атомистического индивидуализма очень соответствует действительности.

В заключение мне хотелось бы добавить, что философские работы Сартра содержат длинные феноменологические анализы, которые обнаруживают большую виртуозность и ум. Его талант как романиста и драматурга, конечно, не должен повлечь недооценку его как философа или мысль, что он дилетант. Он никоим образом не является дилетантом. Мы не можем рассматривать его в терминах экзистенциалистских кафе. Однако можно обладать великим талантом и все же представить наиболее неадекватную картину человеческого существования и человеческого опыта.

У меня уже был случай отметить сартровское описание человека как бесполезной страсти. Я также упоминал его взгляд, что Бытие есть беспричинное, de trop. Опыт Рокантена в отношении такого характера Бытия в муниципальном саду Бувиля в "Тошноте" хорошо известен. Можно сказать, следовательно, что для Сартра мир и человеческое существование "абсурдны". Однако он не погружается глубоко в эту тему. Философом абсурда является скорее Альбер Камю, который, подобно Сартру, является одаренным романистом и драматургом. Известно, что Камю пренебрегает определением "экзистенциалист" и полагает, что философ типа Ясперса — это эскапист. Однако он представляется мне принадлежащим к некоторому общему направлению мысли, к которому принадлежит Сартр, и говорящим для людей, которые находятся в сходной духовной ситуации с теми, для кого в первую очередь предназначено послание Сартра.

В своей пьесе "Le malentendu" Камю вкладывает в уста матери следующие слова: "Однако этот мир сам по себе не разумен, и я могу сказать так, я, которая попробовала мир от творения до разрушения". Мир неразумен, и в нем нельзя найти никакого значения. Человеческий разум естественно обречен искать ясности о значении мира, человеческой жизни и истории в частности; однако он не может найти никакого значения ни в мире вне человека, ни в самой человеческой жизни. И через восприятие этого факта возникает чувство абсурда. "Я сказал, что мир был абсурден, однако я поторопился. Этот мир сам по себе неразумен, можно сказать о нем. Однако абсурд — противостояние этого иррационального мира отчаянному стремлению к ясности, призыв которого отдается в глубинах человека… Абсурдность возникает из этого противостояния человеческого призыва иррациональному молчанию мира… Иррациональное: человеческая ностальгия и абсурд, который возникает из их встречи лицом к лицу, является тремя персонажами драмы" ("Миф о Сизифе").

Чувство абсурда может возникнуть различными способами: от восприятия "бесчеловечности" или безразличия природы до реализации временности человека или смерти, которая открывает бесполезность человеческого существования, или от бесмысленности ежедневной жизни и ее рутины. "Подъем, трамвай, 4 часа в офисе или на заводе, обед, трамвай, 4 часа работы, ужин, сон и понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота — в одном и том же ритме мы следуем этой дорогой легко почти всегда. В один прекрасный день, однако, возникает вопрос "Зачем?" ("Миф о Сизифе"). Но чувство абсурда не есть то же самое, что понятие или уверенность в абсурде, хотя она является его основанием: убежденность в абсурде принадлежит к сфере чистого сознания. Более того, это сознание сущностно для существования абсурда. Однако уничтожьте один из терминов, и абсурд будет уничтожен. Поэтому абсурд, как и все, смертен. Только через человека абсурд появляется и не может существовать вне его: мир сам по себе не абсурден, а просто иррационален. Но, оставляя технические выражения, можно сказать, что для Камю мир и человеческая жизнь абсурдны. Или, по крайней мере, кажутся абсурдными, поскольку отчетливо осознается их иррациональный и лишенный значения характер.

Такой взгляд, естественно, неприемлем для человека. В пьесе Камю "Калигула" Херея утверждает, что он отрицает тот мир, как Калигула видит его, и что император должен "исчезнуть", "потому что я хочу жить и быть счастливым. Я верю, что никто не может ни жить ни быть счастливым, если доводит абсурд до всех его заключений"; далее: "потерять жизнь — это немного, у меня есть мужество сделать это,

если будет необходимо, однако видеть, как исчезает значение этой жизни, видеть, как исчезает наше понимание сущего, вот что непереносимо. Никто не может жить без смысла". Мыслители, которых Камю называет экзистенциальными философами, пытаются избежать этого посредством "прыжка". Кьеркегор, например, делает "прыжок" веры, его мысль воспаряет над миром и человеческой жизнью, как они даны в восприятии, к утверждению Бога, к которому не ведет разум. Ясперс делает "прыжок" к трансцендентному, некоторому расплывчатому трансцендентному, однако все же трансцендентному. Шестов делает "прыжок" к Богу, который выше понимания. В действительности для всех экзистенциальных мыслителей "разум" есть просто инструмент "мысли" и мысль человека есть прежде всего его тоска, его сердечное влечение. Разум отрицает самого себя, когда он совершает прыжок; он уступает место желательному мышлению. Стремление избежать абсурда выводит этих мыслителей за пределы разума, тогда как в действительности нет ничего вне разума. Мир l'esprit absurde (абсурдного разума) — это мир без Бога и мир, в котором нет абсолютных объективных ценностей. Все же именно в таком мире, по Камю, должны жить люди, по крайней мере те, у кого есть мужество сделать это. И убежденность человека в абсурдности мира должна руководить его поведением. Поэтому Камю поднимает вопрос о самоубийстве. Однако он делает это только для того, чтобы отрицать самоубийство как решение. Он отрицает его не потому, что оно имморально, но потому, что оно означает капитуляцию перед абсурдностью, сдачу ей мира и человеческой жизни. Однако абсурд не имеет значения, пока человек держит себя вне его и борется с ним: если кто-то полностью погружается в него, как в случае самоубийства, то его бытие перестает быть абсурдным. Правильное поведение человека, сознающего абсурд, заключается в жизни в абсурде, в восстании против него, без совершения самоубийства или, с другой стороны, иррационального прыжка. Эта борьба делает жизнь достойной того, чтобы жить. И выдержанная на протяжении всей жизни, она выдает свое величие: "зрелище человеческой гордости не может сравниться ни с чем". "Этот мир лишен значения, — говорит Калигула, — и тот, кто осознает этот факт, получает свободу". L'homme absurde (то есть человек, который ясно сознает абсурд и живет в манере, совместимой с этим сознанием) отрицает все отдельные утешения и надежды, его разум просвещен, и его воля — это его собственная воля.

Однако какую жизнь ведет "человек абсурда"? Очевидно, нельзя предложить нечто, что он должен делать, в смысле моральных обязательств. Поскольку в лишенном значения мире все разрешено. Однако это не означает, что поощряется преступление. "То, что все разрешено, не означает, что все запрещено. Абсурд просто делает последствия этих действий эквивалентными. Он не поощряет преступление; это было бы по-детски; однако он показывает бесполезность угрызений совести. Точно так же, поскольку все опыты безразличны, то один долг ничем не лучше другого. Можно быть добродетельным по капризу" ("Миф о Сизифе"). В своем романе "Чума" Камю поднимает вопрос, может ли быть святым атеист. Некоторые действия действительно аналогичны для l'esprit absurde и в этом смысле они "запрещены", однако не существует моральных обязательств. Человек абсурда, следовательно, свободен от моральных обязательств; однако у него есть его собственная этика, скорее количественная, чем качественная. Значимо лишь жить наиболее полной жизнью. Боец, который, осознавая бессмысленность истории, выбирает участие в соответствующей исторической ситуации (сражаясь, например, в Сопротивлении), художник, осознающий, что и он сам, и его творение неизбежно обречены на смерть, однако все же придающий выражение своим интуициям мира; все эти типы — это люди абсурда. Человек, например, участвующий в движении сопротивления тирану, зная или веря, что его дело проиграно и что в любом случае однажды история сведет и тот и другой исход к одному и тому же, к ничто, живет в абсурде, однако в то же время борется с ним и с его судьбой, провозглашает свою свободу, добавляя величие жизни. Действительно, завоевание — это не вопрос географии; оно состоит в борьбе и жертве без будущего. Этика Камю поэтому не просто рекомендация следовать горацианскому "Carpe diem". Нет причины, по которой, следует предпочитать эпикурейство горацианского типа, хотя эпикурейство, разумеется, не исключено, как возможность. Абсурд призван скорее для того, чтобы жертвовать собой в данной исторической ситуации, при условии осознания предельного равенства всех поступков, чем в пренебрежении насколько возможно любым самопожертвованием.

Мне кажется ясным, что и Сартр и Камю говорят о человеке и для человека, который потерял или никогда не имел веры в Бога и который в то же время не в состоянии удовлетвориться тем удобным представлением, что атеизм не делает различия между человеческим существованием и его проблемами. Они оба пытаются показать последствия атеизма, как они их видят, и объяснить одинокому и отчужденному индивиду ситуацию, в которой он находится. Что, однако, следует сделать? Как следует жить человеку в мире, где нет заранее заданного значения? Как он может придать какое-то значение своей жизни? И Сартр и Камю проповедуют этику самопожертвования, вовлеченности.

Хотя оба автора демонстрируют очень реалистическое мышление и взгляд на вещи, мышление, которое, несомненно, является одной из примет нашего времени, вовсе не значит, что кто-то из них дает адекватное теоретическое обоснование этого способа мышления и взгляда. Действительно, Сартр пытается сделать это. Однако Камю, как мне кажется, начинает с утверждения, что мир "иррационален". И за аргументами Сартра в пользу атеизма можно различить первоначальный выбор. Можно сказать, конечно, что теизм авторов типа Кьеркегора и Ясперса также, в конце концов, основан на вере. Можно даже сказать, что какое-то решение вообще зависит только от веры. Однако также может оказаться, что исключительное место выбора является одной из основных слабостей экзистенциалистской философии. Этот вопрос относится скорее к следующей и заключительной лекции.