История Фридриха Великого.

Кони Федор Алексеевич

Рано утром, 5-го ноября, французский генерал граф Сен-Жермен с 6.000 человек расположился против Росбахского лагеря, при Гресте, чтобы отрезать пруссаков, находившихся в Мерзебурге. Остальное французское войско пошло вправо, на Бутштет, в намерении обогнуть левое крыло прусской армии, чтобы ударить на нее в тыл в случае ее отступления на Вейсенфельс. Один только корпус остался неподвижен против пруссаков. Все эти движения совершались явно, с песнями, при громкой, веселой музыке и с барабанным боем.

Фридрих спокойно смотрел все утро на движения неприятелей. В двенадцать

часов прусские солдаты стали обедать. Король также сел за стол со своими генералами. Разговор шел о посторонних предметах, ни слова -- о предстоящей опасности. Сердца пруссаков бились от страшного ожидания, но никто не смел заикнуться о положении войска. Все взоры были устремлены с надеждой и упованием на короля, в голове которого созревал уже план битвы. Французы дивились равнодушию пруссаков и приписывали его совершенной безнадежности. "Несчастные хотят нам отдаться в плен, {297} не потеряв заряда!" -- говорили они и продолжали свой марш. В два часа Фридрих встал из-за стола, спокойно вынул зрительную трубу, окинул взором все диспозиции неприятеля и велел ударить тревогу. В несколько минут поле было убрано и очищено, обозы отошли назад, артиллерия выдвинулась, войска стояли в строю. Королю подвели коня. Как молния, пролетел он перед рядами, приветствуя солдат. В середине он остановился, махнул рукой и около него образовался полукруг генералов и офицеров.

"Друзья!
– - сказал он громко, обращаясь к войску.
– - Настала минута, в которую все для нас драгоценное зависит от нашего оружия и нашей храбрости. Время дорого. Я могу сказать вам только несколько слов, да много говорить и не для чего. Вы знаете: все нужды, голод, холод, бессонные ночи, кровавые сечи -- я делил с вами доныне по-братски, а теперь я готов для вас и за вас пожертвовать даже жизнью. Требую от вас такого же залога любви и верности, какой сам даю вам. Прибавлю одно: не для поощрения, а в воздаяние оказанных вами подвигов, отныне до тех пор, пока мы вступим на зимние квартиры, жалованье ваше удваивается. Вот все! Не робеть, дети! С Богом!"

Громкие клики прервали благоговейную тишину, с которой солдаты внимали своему вождю. Ряды зашевелились и, как под электрическим ударом, колонны встрепенулись и двинулись вперед.

Французы были изумлены быстрой переменой в прусском лагере. "Да это настоящее оперное превращение!
– - восклицали они.
– - Наконец, очнулись! Они хотят бежать, но нет, мы их не упустим!" И крылья их пошли с удвоенной быстротой.

Сейдлиц вел прусский авангард, состоящий из легкой конницы. Ряд холмов скрыл его от взоров неприятеля. Быстро прошел он влево и стал в стороне, выжидая, пока с ним поравняется обходящий левое крыло неприятель. Между тем на высоты холмов въехала прусская артиллерия. Вдруг громы ее раздались над беспечными головами французов, строи их поредели. Французские пушки плохо действовали из долины, ядра их перелетали через ряды пруссаков. Но вот Сейдлиц улучил удобную минуту для нападения: перед ним открыт фланг неприятеля. Эскадроны его стоят, как вкопанные, не шевелясь, не давая шевельнуться лошадям, удерживая дыхание. Бодро выезжает Сейдлиц перед фронтом. "За мной, друзья!" -- кричит он, наконец, не дожидаясь пехоты, и бросает свою трубку в воздух, в знак атаки. {298}

Как стая ласточек, взвилась легкая прусская конница и вслед за своим молодым вождем ударила во фланг беспечно идущего неприятеля. Здесь совершается событие, небывалое в летописях войн. Легкая конница, гусары, мнут и опрокидывают тяжелую кавалерию французов, побивают и гонят знаменитых французских жандармов. Субиз посылает им на подмогу свой резерв, но пораженные, гонимые жандармы врываются в беспамятстве в ряды своей подмоги. В общей суматохе нельзя построиться, нельзя стать в боевой порядок, и резервные полки бегут вместе с разбитыми. Пруссаки гонятся за ними с неистовством -- легкие ласточки стали хищными коршунами. Горное ущелье останавливает их геройский порыв, и сотни бегущих сдаются

им в плен.

Между тем разбитая кавалерия обнажила свою пехоту. Сейдлиц у ней в тылу. В то же время к ней подходит прусская пехота с правого фланга. Страшный залп из пушек приветствует ее. За ним открывается правильный ружейный огонь, а потом атака в штыки. Пруссаки движутся спокойно, действуют хладнокровно, как на учении. Субиз поспешно строит свою инфантерию в колонны, во-{299}одушевляет своих солдат -- ничто не помогает: колонны его рассеяны, картечный и ружейный огонь производят в рядах страшное опустошение. Наконец, прусская кавалерия мнет его пехоту, и все войско ищет спасения в бегстве. Солдаты бросают оружие, чтобы скорее ускользнуть от преследования -- напрасно: их берут в плен целыми батальонами. Граф Сен-Жермен с несколькими швейцарскими полками прикрывает беспорядочную ретираду, он один остается на поле до конца битвы. Наступившая ночь спасла французов от совершенной погибели. На следующий день их преследовали до Инструта.

При первом нападении пруссаков воины знаменитой исполнительной армии принца Гильбурггаузенского побросали оружие и попрятались по окрестным болотам и лесам. Одни французы защищались в продолжение двух часов. Потеря их простиралась до 10.000 человек; 7.000 попали в плен и, между ними, девять генералов и 326 офицеров. Кроме того, пруссаки отбили 63 пушки, 25 знамен и штандартов. Фридрих лишился только 165 человек убитыми и 376 ранеными. Корпус принца Фердинанда Брауншвейгского даже совсем не участвовал в сражении. Сейдлиц был ранен пулей в руку. В награду за отличие Фридрих тут же пожаловал его из младших генерал-майоров в генерал-лейтенанты и надел на него орден Черного Орла.

Французы приписали свое страшное поражение трусости имперцев, которые своим воплем и бегством нагнали панический страх и на французских солдат.

Итак, поле битвы, близ которого пал великий Густав-Адольф, защищая свободу Германии, снова огласилось победными криками германцев! Французы, которые всюду ознаменовывали себя грабительством и насилием, возбудили ненависть всех немцев -- и союзников, и врагов. При входе в Саксонию они не пощадили даже землю союзного государя, опустошали деревни и города, покрывали позором и оскорблениями саксонских сановников, надругались над святынями храмов. Зато известие о их поражении при Росбахе привело в восторг всех германцев, без исключения. Тюрингенские крестьяне, разоренные ими, теперь воспользовались минутой мщения. Они собирались толпами, вооружались чем могли и, захватывая бегущих французов, без жалости подвергали их самым страшным истязаниям. {300}

Сами австрийцы, которые действовали заодно с французами, ненавидели их за непомерную гордость и хвастовство. Во время Росбахской битвы прусский гусар напал на француза и хотел его полонить. Но в самую решительную минуту увидел позади себя австрийского кирасира, который занес над его головой саблю.

– - Брат немец!
– - закричал пруссак.
– - Будь друг, оставь мне этого француза!

– - Бери!
– - отвечал австриец и во весь опор поскакал прочь. Но Фридрих очень ласково обошелся с пленными французами. Он сам осматривал раненых и утешал их. Встретив между ними очень молодого офицера с перевязанной рукой, он спросил:

– - И вы ранены?

Француз ловко поклонился:

– - Вашим храбрым гусарам обязан я этой раной и счастьем видеть вблизи великого монарха и полководца, которому удивлялся издали.

– - Очень сожалею о первом, -- отвечал король, -- но надеюсь, что вы скоро поправитесь, а чтобы доставить вам случай видеть меня чаще, прошу приходить ко мне обедать.

Между ранеными был также генерал Кюстин, который оказал чудеса храбрости в глазах Фридриха. Король послал к нему своих врачей, потом сам посетил его и старался, как мог, успокоить.