История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Теккерей Уильям Мейкпис

Многообразны силы, движущие поступками человека, и у каждого свои причины, которые одного толкают на безрассудства, а другого на подвиг. Был однажды у Эсмонда приятель, поручик ирландец из полка Хэндисайда, славный малый, который столько задолжал полковому маркитанту, что принялся ухаживать за его дочерью, рассчитывая таким путем погасить свой долг; в битве при Мальплакэ, гонимый желанием избавиться и от кредиторов и от девицы, он с такой яростью врезался в гущу французов, что тут же получил повышение в чине; и, выйдя из боя капитаном, принужден был все-таки жениться на дочери маркитанта, которая вместо приданого принесла ему погашение долга ее отцу. Чтобы спастись от векселя и брачного контракта, бедный Роджер кинулся на неприятельские пики и, не встретив желанной смерти, вновь угодил

из Сциллы в Харибду. Наш великий герцог в этой же битве сражался не против французов, а против английских тори и рисковал собственной жизнью и жизнью своих солдат не для блага родины, а ради своих чинов и денежных выгод, да еще из страха перед женой, единственным в мире существом, которого он боялся. Я беседовал со многими солдатами своей роты (во время войны мы то и дело получали пополнения из деревенских парней, сменивших плуг на саблю), и оказалось, что добрая половина из них очутилась под боевыми знаменами из-за женщины; одного бросила жена, и он с горя надел военный мундир; другой, напротив, сам бросил девушку и бежал от нее и от приходских властей в походную палатку, где закон был против него бессилен. Да что множить примеры: ни одному из сыновей Адама и Евы не избежать того пути любви и страданий, на который впервые ступили их отец и мать. О внук мой! Близится к концу рассказ о той поре моей жизни, которую я провел среди великих людей и событий Англии и Европы; лета мои перешли предел, положенный иудейским песнопевцем, и я говорю тебе: все мои радости и несчастья происходили от женщины; и так будет и с тобой, когда настанет твой час. Женщина сделала из меня солдата, женщина толкнула потом на путь политических интриг; и пожелай она, чтобы я ткал шелк для ее нарядов, я, вероятно, делал бы и это; все помыслы мои принадлежали ей. У каждого мужчины бывает в жизни своя Омфала и Далила. Моя забавлялась мною на берегах Темзы, в доброй старой Англии; ты, быть может, повстречаешь свою у истоков Раппахэннока.

В угоду одной женщине я сначала искал боевой славы, а потом стремился отличиться на литературном или политическом поприще, точно так же как в угоду другой я готов был надеть пасторское облачение и белый воротник и не сделал этого лишь благодаря вмешательству судьбы. И сдается мне, то, что было сказано о солдатах роты капитана Эсмонда, можно приложить ко всем мужчинам на свете; если проследить путь каждого в жизни, непременно найдется женщина, которая или висит на нем тяжелым грузом, или цепляется за него, мешая идти; или подбодряет и гонит вперед, или, поманив его пальцем из окна кареты, заставляет сойти с круга, предоставив выигрывать скачку другим; или протягивает ему яблоко и говорит: "Ешь"; или вкладывает в руку кинжал и шепчет: "Убей! Вот перед тобой Дункан, вот венец и скипетр!"

Старания вашего деда на политическом поприще увенчались большими успехами, нежели на литературном; питая личную вражду к великому герцогу как за собственные обиды, так и за оскорбления, нанесенные его генералу, и будучи осведомлен в военных делах более, нежели иные сочинители, никогда не нюхавшие другого дыма, кроме табачного дыма в кофейне Уилла, он мог принести немалую пользу делу, которому решил себя посвятить, иначе говоря, мистеру Сент-Джону и его партии. Но ему противен был бранчливый тон, в который охотно впадали некоторые сочинители из лагеря тори, - доктор Свифт, например, не задумывавшийся подвергать сомнению прославленное мужество герцога Мальборо и даже его талант полководца; и писания мистера Эсмонда (хотя, разумеется, они не могли вредить герцогу в глазах народа так, как это делали злобные нападки Свифта, искусно рассчитанные на то, чтобы очернить его и унизить) не проигрывали в силе оттого, что в них открыто и честно говорилось обо всем, о чем автор хотел и почитал себя вправе говорить не таясь, ибо не носил более военного мундира, и оттого, что он, обличая себялюбие и жадность главнокомандующего, всегда отдавал должное его удивительному бесстрашию и боевому искусству.

Как-то раз полковнику Эсмонду, только что написавшему статью для "Почтальона", одной из торийских газет, случилось быть в рядах, так как госпоже Беатрисе понадобилась пара перчаток или, может быть, веер, и, находясь поблизости, он

зашел к типографщику, чтобы выправить корректуру (статья была о Бушене, о которой весь город говорил целых два дня, покуда приезд итальянского певца не доставил новой пищи для разговоров). В это же время туда явился доктор Свифт со своим слугою-ирландцем, который постоянно шагал перед портшезом своего господина и весьма важно выкрикивал его имя.

В ожидании типографщика (жена отправилась за ним в соседнюю таверну) мистер Эсмонд занимался тем, что рисовал солдата верхом для забавы сынишки типографщика, хорошенького и невероятно грязного мальчугана, которого мать оставила на его попечение.

– Вы, верно, издатель "Почтальона", сэр?
– спросил доктор скрипучим голосом, слегка гнусавя на ирландский манер; из-под мохнатых бровей уставилась на полковника пара очень ясных голубых глаз. Он был довольно тучен, с двойным подбородком и землистым цветом лица. На нем была поношенная сутана, потрепанная шляпа криво сидела на его черном парике; он вытащил из кармана огромные золотые часы и сердито взглянул на них.

– Нет, доктор Свифт, я всего лишь автор, - отвечал Эсмонд, не двигаясь с места. Он сидел, держа мальчика на коленях, спиною к окну, и доктор не мог разглядеть его лица.

– Откуда вы знаете, что я доктор Свифт?
– спросил доктор, смерив его надменным взглядом.

– Слуга вашего преподобия выкрикнул ваше имя, - отвечал полковник. Он, видимо, родом из Ирландии.

– А какое вам дело, сэр, до того, откуда родом мой слуга? Я желаю говорить с вашим хозяином, мистером Личем. Потрудитесь сходить за ним и привести его сюда.

– Где твой папа, Томми?
– спросил полковник маленького замарашку.

Вместо ответа тот заревел благим матом: должно быть, доктор своим видом испугал малыша.

– Бросьте этого визгливого щенка, сэр, и делайте, что вам приказано, сказал доктор.

– Я прежде должен дорисовать Томми картинку, - смеясь, сказал полковник.
– Ты как хочешь, Томми, чтобы у нас всадник был с бородой или без бороды?

– С болодой, - сказал Томми, целиком поглощенный рисунком.

– Да вы кто такой, черт вас дери, сэр?
– закричал доктор.
– Служите вы тут или нет?

– Чтобы выяснить этот вопрос, ваше преподобие могли бы обойтись и без черта, - сказал полковник Эсмонд.
– Скажи-ка, Томми, слыхал ты когда-нибудь про доктора Фауста? А про монаха Бэкона, который выдумал порох и море зажег?

Мистер Свифт густо покраснел, почти побагровел.

– Я не имел намерения обидеть вас, сэр, - сказал он.

– Да, надеюсь, вы сделали это не преднамеренно, сэр, - сухо ответил Эсмонд.

– Но кто же вы такой? Известно ли вам, кто перед вами? Вы, верно, из той своры писак с Граб-стрит, которую мой друг, государственный секретарь, недавно отправил куда следует. Как смеете вы говорить со мною подобным тоном?
– кричал расходившийся доктор.

– Смиренно прошу прощения у вашей чести, если я чем-либо обидел вашу честь, - сказал Эсмонд тоном крайнего унижения.
– Я на все готов, только бы не угодить за решетку или к позорному столбу. Видите ли, миссис Лич, жена типографщика, просила меня присмотреть за Томми, покуда она сбегает за мужем в таверну, а если его оставить одного, он может свалиться в камин; но, может быть, вашему преподобию угодно будет подержать его...

– Мне возиться с этим пащенком!
– вскричал доктор, подпрыгнув на месте.
– Меня ждут дела поважнее, любезный. Передайте мистеру Личу, что когда уговариваются о встрече с доктором Свифтом, то не заставляют его дожидаться, понятно? А вам, сэр, советую поменьше распускать язык в разговоре с такой особой, как я.

– Я всего лишь бедный солдат, сэр, - сказал полковник.
– Но я видывал лучшие дни, хоть теперь вот и пришлось взяться за перо ради куска хлеба. Судьба, сэр, ничего не поделаешь.

– Понимаю, вы тот человек, про которого мне говорил мистер Лич. Так вот, потрудитесь отвечать вежливо, когда к вам обращаются; и скажите Личу, пусть нынче в десять часов вечера придет ко мне на Бэри-стрит со всеми корректурами. А вы теперь уже знаете, с кем имеете дело, и в другой раз будете повежливей, мистер Кемп.