История героя: Приквел
Шрифт:
Последующие дни в жизни Сяо-Фаня были, как и предупреждал Уся-цзы, наполнены болью и тяжким трудом. Днем, он или тренировался, стоя под водопадом, или восстанавливался после тренировок. С лиц доктора Шэня и Сянъюнь, приглашенных для помощи юному воителю, не сходили укоризна и неодобрение: доктор и его дочь искренне считали, что Ван Фань мучит себя совершенно зря, и настолько спешить с развитием ему нет никакой необходимости. Юноша не пытался их разубеждать - он и сам не мог объяснить, отчего им вновь овладела неясная тревога и желание как можно скорее усилиться. Он победил Кукловода Мертвых лишь благодаря помощи друзей,
В день возвращения Гу Юэсюаня, Уся-цзы строго наказал Сяо-Фаню прекратить тренировки под водопадом. Тот хотел было запротестовать, но, подумав, оставил эту мысль, принявшись вместо этого за освоение Божественного Меча Шести Меридианов. Когда старший ученик Уся-цзы отыскал младшего, ему предстала странная и даже несколько пугающая картина - Ван Фань водил протянутой вперед рукой по воздуху, медленно и плавно, и в такт его движениям, скала, перед которой он стоял, распадалась на куски, без труда разрезаемая невидимым, но очень острым клинком.
– Ты освоил некое могущественное умение, Сяо-Фань?
– с легким удивлением спросил Гу Юэсюань.
– Да, брат, - спокойно ответил тот, прекращая свое необычное упражнение.
– Теперь, я буду готов к самым разным неожиданностям, а наши враги - нет.
Утром следующего дня, друзья, вновь воссоединившись, выступили в путь. На сей раз, он лежал в направлении берегов Восточного Моря, к Ханчжоу, и тамошним делам прихвостней Восточной Канцелярии.
***
Путь Гу Юэсюаня с товарищами в Ханчжоу прервался незадолго до его завершения - Сяо-Фань, вглядевшись в выбитые на придорожном камне символы, резко натянул поводья своего мерина.
– Село Лунцзин!
– с радостным удивлением воскликнул он.
– Друзья! Дорога привела нас к селу Лунцзин, и мы просто обязаны его посетить!
– Родина чая лунцзин?
– приподнял бровь Сяо Фу.
– Ты прав, маленький брат, это было бы приятным и интересным опытом. Говорят, по-настоящему свежий лунцзин превосходит то, чем торгуют перекупщики, как благородный нефрит превосходит медь.
– Почему бы и не сделать небольшой привал?
– задумчиво ответил Гу Юэсюань, и потянул за поводья своего мерина.
– Поворачиваем, друзья.
– Помнится мне, ты отказался задержаться подольше в селе Дукан, Юэсюань, - с показным недовольством промолвил Фу Цзяньхань.
– А ведь напиток, которым славно то селение, много полезнее и приятнее какого-то чая.
– Мы не останемся надолго и здесь, - терпеливо ответил старший ученик Уся-цзы.
– К тому же, ты приобрел в селе Дукан четыре больших меха с вином, Цзяньхань. Какие еще нужды могли задержать тебя там?
– Одно дело - пить из родника, и совсем другое - из походной фляги, - возразил юный любитель горячительного.
–
– Настоящий мужчина выше подобных мелочей.
Село Лунцзин показалось из-за шелестящего зеленого частокола бамбуковых стволов совсем скоро. Склоны холмов, между которыми угнездились скромные домишки сельчан, были покрыты аккуратными рядами чайных посадок. Над ними трудились работники в соломенных шляпах, тканых масках, и плотных рукавицах, призванных сохранять чистоту чайных листьев. Сельчане весело переговаривались, либо же распевали протяжные песни, восхваляющие их труд. Пройдя мимо каменной плиты с высеченным на ней названием села, товарищи спешились и привязали коней во дворе небольшой чайной, чей владелец, а заодно и единственный работник, с готовностью принял их заказ.
– Сказать по правде, лунцзин - достойный чай, но мне более по душе баньшаньский улун, - высказался Гу Юэсюань, провожая взглядом суетящегося держателя чайной.
– Его сильный и насыщенный вкус и сам по себе способен вселить бодрость в усталое тело.
– Эта смесь дегтя и кузнечных отходов?
– оскорбился Ван Фань.
– Лунцзин - нектар, достойный нефритовых чаш бессмертных, и несравним с той ужасной горечью, что ты, брат, опрометчиво прославляешь.
– Улун своеобразен, но все же не настолько плох, как ты говоришь, Сяо-Фань, - примирительно высказался Сяо Фу.
– Мне самому больше по душе мягкая сладость юньнаньского шу пуэра, но и многообразие оттенков вкуса разных сортов улун также интересно.
– Если уж говорить о сладости, мало что может сравниться с дунтинским билочунем, - присоединилась к беседе Ши Янь.
– Его вкус нежен, словно персики из сада Нефритового Императора. Правильно приготовленный, этот чай дарит в равной мере бодрость и негу наслаждения.
– В твоих словах есть правда, сестрица, но мне больше по душе хуаншаньский цимэнь, - ответила подруге Вэй Цзылин.
– Сладостью и ароматом он не уступит никакому другому чаю, но одна его чашка надолго отгоняет дрему.
– Чай он и есть чай, - пренебрежительно фыркнул Цзин Цзи.
– Чего зря болтать о нем? Он нужен для того, чтобы утолять жажду и нести бодрость, так какая разница, на которой из гор выросли его листья? Тем более, что его сладость всегда идет от сахара.
– Кое в чем ты прав, А Цзи, но вы все забываете о напитке, что в равной мере несет сладость, прибавление сил, великолепный своими оттенками вкус, и расслабляющую лёгкость в теле, а именно, о вине!
– провозгласил Фу Цзяньхань, воздевая к небу руку с тыквой-горлянкой.
– Еще великий Ли Бо сказал:
– Мне показалось, когда свой кубок
– До самого дна осушил,
– Что горы и реки бы уместились
– В глубинах моей души!
Едва дочитав четверостишие, юный мастер меча приложился к верной тыкве, и торжествующе воззрился на соратников.
– Воистину, твой разум уже туманен, словно у мудреца, и ясен, словно у бессмертного[1], Цзяньхань, - насмешливо ответила на это Цзылин.
– Прочитанные тобой строки - из поэмы Лу Ю, а не Ли Бо.
– Пусть так, - не смутился тот.
– Моя ошибка не делает их менее правдивыми.