История города Рима в Средние века
Шрифт:
Защищая свою независимость, тиволийцы убили герцога Маццолина, которого Оттон послал правителем в Тиволи. Тогда Оттон обложил город; последний оказал сначала сопротивление, но затем мужество покинуло жителей, и Сильвестру и Бернварду удалось уговорить город покориться императору. Самые знатные граждане одетые в рубище, каждый с мечом и пучком розог в руках, вышли на встречу Оттону и просили у него пощады. Оттон помиловал город, велел разрушить только часть стен и взял заложников. Таким образом император считал себя полным властителем римской области, а папа, местный государь Тиволи, явился лишь посредником, благодаря которому город был пощажен. Это обстоятельство привело римлян в раздражение. Можно было бы усомниться в их отчаянной ненависти к Тиволи, но история подтверждает существование такой ненависти, и еще в 1142 г. такая же пощада, оказанная этому небольшому городу, привела к крупной революции. Своими мечтательными порывами Оттон сам содействовал возникновению в римлянах ошибочного сознания своего могущества; они уже помышляли о восстановлении прав сената и предъявляли притязания на управление
В последние годы царствования Оттона III римские магнаты склонны были поддерживать его власть. Когда Оттон решил перенести свою резиденцию в Рим, римляне также возмечтали о новом величии римского народа и стали надеяться, что им удастся на место папской власти поставить свою собственную власть. Возможно, что император обещал уступить им имения Тиволи; но папа предупредил разорение города, имея в виду сохранить для себя его достояние. Когда римляне увидели себя таким образом обманутыми, их ненависть к игу саксов снова пробудилась, и они последовали примеру Тиволи: ворота были заперты, несколько лиц из числа императорских людей были изрублены и дворец на Авентине осажден. Запертый здесь в течение трех дней, Оттон решил пробиться к своим войскам. Епископ Бернвард причастил всех тех, кто еще оставался верным императору, и затем, держа в руке священное копье, стал во главе осажденных, готовившихся сделать вылазку. Тем временем герцоги Генрих и Гуго вели у ворот города переговоры с римлянами; после долгих усилий герцогам и Бернварду удалось успокоить восставших. Римляне отступили от Авентина и впустили в город Генриха и Гуго, а на следующий день, по призыву Оттона, собрались перед дворцом, готовые заключить мир. Стоя на башне, Оттон обратился к римлянам с речью. Горькое разочарование сделало несчастного юношу пламенным оратором: «Не называл ли я вас своими римлянами? для вас ли я отказался от своей отчизны и своих близких? Из любви к вам я жертвовал саксами, всеми германцами и даже собою; я водил вас в те далекие земли нашей империи, в которые никогда не приходили ваши отцы, когда весь мир принадлежал им. Ваше имя и вашу славу я хотел распространить до последних пределов земли; вы были моими излюбленными детьми; отдавая себя вам, я поселил во всех других ненависть к себе и зависть. И теперь, в благодарность, вы отпадаете от вашего отца; вы предали жестокой смерти лиц, облеченных моим доверием, а меня самого исключаете из вашей среды; но сделать это не в ваших силах: те, к кому я питаю отеческую любовь, не могут быть вырваны из моего сердца. Я знаю виновников восстания, и довольно одного моего взгляда, чтобы уличить этих людей, нагло смотрящих всем в лицо; а те, кто остался мне верен, чья невиновность наполняет меня радостным ликованием, – те осуждены затеряться среди преступных людей; такое положение поистине позорно». Речь императора произвела потрясающее впечатление; все стояли в глубоком молчании; затем раздался общий крик; виновники восстания, Бенило и другие, были схвачены, втащены по лестнице на башню и полумертвые брошены к ногам императора.
Мечты Оттона были, однако, уже разбиты, и он впал в глубокую меланхолию. Как некогда Теодорих, Оттон увидел, что он в горячо любимом им Риме чужой среди чужих. Римляне сложили оружие, но город все-таки оставался неспокойным. Неблагодарный Григорий Тускуланский смущал народ; говорили о том, чтобы напасть на императора, так как небольшое войско его помещалось отчасти вне города. Генрих, Гуго и Бернвард убедили Оттона подумать о своем спасении, и несчастный император в сопровождении их и папы покинул Рим 16 февраля 1001 г. Отъезд Оттона походил на бегство; в Риме осталось много германцев, удержанных римлянами в качестве заложников. Рим был теперь опять свободен; главой освободившегося народа явился Григорий Тускуланский, внук знаменитого Альберика, род которого был вновь возвышен Оттоном; в руки этого Григория и перешло правление городом.
Оттон направился к северу. Отослав Бернварда и Генриха в Германию, откуда должны были быть приведены свежие войска, сам Оттон остался праздновать Пасху в монастыре Классиса близ Равенны. Уже на свое бегство из Рима Оттон мог бы смотреть как на самое тяжелое паломничество, посланное ему судьбой; тем не менее он снова облекся в рубище кающегося грешника. Этой разбитой душе Ромуальд дал у себя приют, увлекаясь надеждой одержать одну из самых великих своих побед; он уже похитил у мира дожа и теперь страстно желал превратить императора 8 монаха. Мечтательная натура Оттона, однако, могла отдаться мистицизму монашеского существования на недели, но не навсегда, и император опять сбросил одежду отшельника. Когда Оттон украдкой посетил Венецию, Пир Орсеоло II – сын дожа, принявшего монашество, – показал ему юную царицу моря во всем ее блеске и пленил императора своими государственными способностями и своим мудрым правлением.
Собрав войска, Оттон двинулся на Рим, горя желанием отмщения. Нам неизвестно, был ли взят город штурмом; мы знаем только, что 4 июня Оттон был в базилике Св. Павла, 19 июля – в Албанских горах, 30 июля – в Патерно. Если бы ворота Рима оставались открытыми, было бы невероятно, чтобы Оттон не вступил в город. Войско у Оттона было невелико, так как он все еще ждал прихода боевых сил архиепископа кельнского Гериберта; а римляне, из робости отпустив германских заложников, должны были по необходимости предпочесть самую тяжкую осаду сдаче города, так как с ней их постигла бы участь Кресцентия. Император то появлялся перед городом, то опустошал римскую область, где в каждом замке таились его враги. Главной квартирой ему служило Патерно у Соракте близ Civita Castellana. Затем Оттона заставили
Наступил 1002 г. Император получил поразившую его весть о том, что в Германии недовольство росло все больше и что народ уже грозил на место своего короля, пропавшего без вести в Италии, избрать другого государя. Не менее тревожило Оттона также неприбытие вспомогательных войск. Изнуряемый лихорадкой, он удалился в январе в замок Патерно, владетелем которого был граф Тамм, брат Бернварда, и сюда же прибыл из Павии со своими воинами патриций Зиазо. Оттону казалось, что вся Италия объята пламенем восстания. Император, мечтавший о восстановлении всемирной Римской империи, теперь умирал, запертый в небольшом замке, страдая от голода и преследуемый высокомерием римских вассалов. Оттону, однако, довелось увидеть Гериберта с его войском; затем папа Сильвестр причастил императора, и он умер на руках своих друзей 23 января 1002 г., имея всего 22 года от роду.
Смерть Оттона, как и его жизнь, очень скоро стала легендарной. Рассказывали, что новая Медея в лице вдовы Кресцентия опутала Оттона своими чарами; желая будто бы вылечить императора, она, по одним сказаниям, завернула его в отравленную оленью шкуру, по другим – подмешала к его питью яд, по третьим – надела ему на палец отравленное кольцо и таким образом отомстила за смерть своего мужа. Умирая, император выразил желание быть погребенным в Ахене; оставаясь всю свою жизнь равнодушным к Германии, Оттон по смерти вернулся в страну своих предков. Кончина Оттона и кортеж с его телом, поспешно покидающий Италию, представляются нам глубокой трагедией, в которой тщетность высоких стремлений смертного сказалась так же образно, как и в древней поэтической легенде об Икаре. Унося с собою гроб, в котором лежало тело императора, германцы быстро проследовали через Тусцию. Епископы люттихский, кельнский, аугсбургский и констанцский, герцог Нижней Лотарингии Оттон и другие знатные лица, остававшиеся верными императору, скрывали его смерть до тех пор, пока не были собраны войска, и только тогда уже объявили о ней. Окружив процессию и сомкнувшись в ряды, храбрые германцы прокладывали путь своими мечами. Среди воинственных кликов, теснимый толпами римлян, следовал гроб с телом императора по полям, по которым некогда этот император, горячо любивший Рим, шел во главе своих войск, вдохновленный смелыми планами.
Оттон III является, быть может, самой крупной исторической жертвой восторженного отношения германцев к Италии, прекрасной стране юга, куда их неизменно увлекали идеалистические стремления. Другие народы древнего и нового времени шли на чужбину, движимые политическими соображениями; германским приобретением была исключительно одна Италия, страна истории, красоты и поэзии, страна, которая сама неоднократно призывала их. Глубокое религиозное чувство сделало германцев защитниками римской церкви и силой необходимости приковало их к Риму. Стремление к знанию привело германцев к сокровищницам древности и сделало Италию и Рим навсегда дорогими для них.
Политическими условиями была создана идея империи, и носительницей этой идеи явилась Германия. Ради церкви и империи, этих всеобщих форм, которыми должны были быть установлены и охраняемы мирные отношения между народами, германцы поступились собственной национальностью. Предводительствуемые своими королями, в продолжении нескольких веков ходили они в Рим, переправляясь через Альпы, чтобы отдать свою жизнь за религиозно-политический идеал, и это сделало германцев избранным народом. Стремясь всегда к достижению высших целей человеческого существования, Германия стала в Европе центром освободительной духовной работы. В лице своих Оттонов, подвизавшихся в Риме, эта страна восстановила непрерывность исторического хода событий, сняла печати с могил древности, связала друг с другом культуры древнего и христианского миров, сочетала романское начало с германским, положив этим основание новейшей образованности, подняла церковь, глубоко павшую, и вложила в нее дух реформы. Рим привлекал к себе Германию, как какой-нибудь духовный магнит; но потомки тех самых саксонских королей, которыми центр отечественной истории был перенесен в Рим, снова оторвали Германию от Рима, когда оказалось, что этого разрыва требует свобода духа.
Оттон III, хотя и старался быть то греком, то римлянином, в действительности был германцем от головы до пят. Самый разлад, который носил в своей душе Оттон, увлекаемый то классической древностью, то христианством, был присущ германцу. Те силы, которые двигали в то время мир, – Германия, Рим и Восток, – оказывали свое воздействие на Оттона в одно и то же время. Десятый век, завершенный Оттоном, в его лице и в лице его друга Сильвестра, свидетельствовал о том, что в культуру Европы внесены живительные начала древности и Востока. Но государственной мудрости Карла Великого и геройского духа Оттона I нельзя было ждать от государя, который закончил свой жизненный путь в таком возрасте, когда короли еще не способны править государством и даже обыкновенный гражданин еще не может считаться освоившимся с самыми простыми своими обязанностями. Образ этого юноши, душа которого отзывалась на все великое, составляет достояние скорее поэзии, чем истории, в которой существование Оттона не оставило никаких крупных следов. Соотечественники Оттона похоронили его тело в соборе Карла Великого, а предание увековечило память об Оттоне как об одном из чудес мира.