История города Рима в Средние века
Шрифт:
Ужасающий мрак, окутывавший Рим, стал исчезать уже в последней трети X века. Ряд пап был, наконец, завершен немцем и французом, освободившими Латеран от варварства. Если бы правление получившего образование Григория V было более продолжительным и более спокойным, его реформаторская деятельность охватила бы и все то, что могло способствовать росту науки; еще в большей мере следует сказать это о Сильвестре II – Герберт был в Риме как бы одиноким факелом в темную ночь. Век величайшего невежества довольно неожиданно закончился появлением выдающегося человека, и тот же самый Сильвестр ознаменовал собой начало XI века, предсказав, как пророк, крестовые походы. На долю Рима выпадает, конечно, только та честь, что он в течение нескольких тревожных лет служил Сильвестру местом, где он мог вести свои ученые занятия; но эти занятия не находили в Риме никакого отзвука. Видя, как Сильвестр, поднявшись в свою обсерваторию, рассматривал звезды, как он в своих покоях, окруженный пергаментами, чертил геометрические фигуры, как собственными руками мастерил солнечнее часы или изучал астрономический глобус, сделанный из лошадиной кожи, римляне, может быть, уже тогда приходили к мысли, что их седой папа заключил союз с дьяволом. Тиару, казалось, носил второй Птолемей, и личностью Сильвестра II
Знакомству с греческой философией Сильвестр был обязан Боэтию, одному из последних древних римлян, и это обстоятельство может быть поставлено в заслугу Риму. Переводы произведений Аристотеля и Платона, сделанные Боэтием, и его комментарии к ним так же, как и принадлежащие ему изложения математиков Архимеда, Евклида и Никомаха, твердо оберегали славу этого сенатора. В X веке он сверкал, как звезда первой величины, и его читали с таким же усердием, как Теренция и Вергилия. Нетрудно убедиться, что философское утешение Боэтия служило образцом даже Лиутпранду, который точно так же охотно вводил в свою прозу стихотворный размер. Эту же книгу перевел на англосаксонский язык Альфред Великий, а еще позднее ее комментировал Фома Аквинский. Сам Герберт, подобно Боэтию, соединял в себе разнообразные таланты и познания. Своему учителю он написал в стихах хвалебное слово, и замечательно, что это было сделано по настоянию Оттона III. Тот самый император, который увез из Беневента мощи св. Варфоломея и положил в своей базилике останки св. Адальберта, нашел также необходимым воздвигнуть в Павии мраморный памятник философу Боэтию, и на этот именно случай были, вероятно, написаны Гербертом вышеупомянутые прекрасные стихи.
Итальянская историография обязана тому времени некоторыми произведениями В Северной Италии писал Лиутпранд, и его труды не лишены живого интереса и мысли. В Венеции была написана ее самая древняя летопись – драгоценный труд диакона Иоанна, министра Петра Орсеоло II. В Кампаньи явилось продолжение истории Павла Диакона, известное под именем Летописи Анонима Салернского. Точно так же и в Риме, и по соседству с ним были написаны исторические труды. Настоящую хронику написал при Оттонах Бенедикт, монах монастыря Св. Андрея in Fiumine на Соракте. Невежественному монаху хотелось написать всемирную летопись; первая часть ее заимствована из различных книг, как то; Анастасия, Беды, Павла Диакона, Эгингарда и некоторых летописцев Германии и Италии. По отношению к ближайшему времени Бенедикт пользовался продолжением Liber Pontiticalis и затем заносил в свою хронику все то, что слышал, так как сам он был очевидцем только немногих событий; но и в тех случаях, когда он пишет как современник, его указания имеют сомнительную цену и часто оказываются почерпнутыми из недостоверных источников. Как произведение крайне невежественное летопись Бенедикта свидетельствует, как низко мог пасть язык Цицерона. Если бы Бенедикт написал свою книгу тем итальянским языком, которым он говорил, его труд явился бы важным памятником linguae volgare того времени; но Бенедикт пожелал писать по-латыни, и в результате не вышло ничего. Таким образом, Для истории образования итальянского языка эта летопись имеет меньше значения, нежели другие письменные памятники, как, например, документы того времени.
Латинский язык в летописи Андрея Бергамского напоминает те грубые скульптурные украшения в церквях, которые принадлежат X и XI векам и в которых каждый листок и каждая фигура утратили свои естественные контуры.
Бенедикт воспользовался, между прочим, трактатом «Об императорской власти в Риме», написанным его современником. В этом замечательном произведении прославляется императорская власть Каролингов, излагается ее значение и оплакивается упадок ее со времени коронования Карла Лысого. Автор делает множество ошибок, говоря о состоянии Рима до Карла Великого; точно так же и некоторые другие его указания возбуждают сомнения. Отрывочное изложение беспорядочно, но язык легкий. Трудно предположить, чтобы автор был римлянин, более вероятно, что он был лангобард и писал или в имперском монастыре Фарфе, или в Сорактском монастыре, когда императорская власть еще не была восстановлена Оттоном I. Если оно было написано в Фарфе, то оно было бы, конечно, единственным литературным произведением этого монастыря, подвергавшегося в X веке таким жестоким опустошениям, и уже только в XI веке, когда общий порядок был восстановлен, мы будем иметь случай отметить заслуживающие полного внимания литературные труды аббата Гуго и выдающуюся деятельность Григория Катинского.
В самом Риме в X веке было возобновлено продолжение неоценимой книги пап, прерванной на жизнеописании Стефана V, – именно в форме кратких таблиц, называемых каталогами. Так как теперь уже не приходилось сообщать ни о постройках, ни о приношениях, то в каталогах обозначены лишь имена пап, их происхождение, время правления и затем приложено коротенькое изложение отдельных событий. Ничто не свидетельствует так ясно о варварстве Рима в X веке, как продолжение знаменитой Liber Pontificalis в ее первоначальной, крайне несовершенной форме.
Вскоре после смерти св. Адальберта была написана по желанию Оттона его история; автором этой небольшой книги считают Иоанна Каннапария, аббата монастыря Св. Бонифация, римлянина по происхождению. Таким образом, самым крупным литературным произведением в Риме в X веке является описание жизни славянского апостола. Этот труд знакомит нас отчасти с тем временем, так как автору были известны главные действующие лица той эпохи. Автор увлечен идеями Оттона III о величии Рима и в своем изложении порою воодушевляется так же, как Иоанн Диакон в жизнеописании Григория. Автор, конечно, не располагает разносторонними сведениями Иоанна Диакона, но пишет он хорошим языком, лишь местами вдается в библейскую напыщенность и стоит неизмеримо выше св. Бруно Кверфуртского, который в 1004 г. написал более подробную биографию св. Адальберта, в которой находим лишь набор трескучих фраз.
3. Описание города. – Аноним Эйнзидельнский. – Римские легенды. – Звучащие статуи на Капитолии. – Сказание о постройке Пантеона. – Graphia золотого города Рима. – Memoria Юлия Цезаря
Больше, чем все упомянутые выше сочинения, представляют интерес те литературные произведения, которые, возникнув первоначально в Риме, имели вполне местное значение и позднее сохранили его, хотя в создании этих произведении приняли участие также и иноземцы. Мы имеем в виду книги, которые составились
Двойственный характер Рима наложил особую печать на произведения этого рода, так как в них надлежало сказать и о древнем, и о христианском Риме. По отношению к первому источниками служили Notitia и Curiosum; о втором имелись сведения в тех перечнях странноприимных домов, кладбищ и базилик, которые составлялись для руководства пилигримов. К этим перечням добавлялись сказания о святых и церквях, устанавливавшие связь языческого Рима с христианским, и затем даже заметки о папских и императорских дворцах. Так мало-помалу создавались Graphia и Mirabilia г. Рима.
Топографическая литература города, разросшаяся в настоящее время до размеров целой библиотеки, началась, как мы видели, с официальных окружных списков, и мы воспользовались ими при изложении событий, относящихся к пятому веку, Затем на протяжении целых четырех столетии мы не встретили ничего подобного этим спискам, и только уже при Карле Великом вместе с оживлением Рима и классической науки снова появляются такого рода описания, Стали составляться списки римских кладбищ и церквей; появилось также и собрание надписей, составитель которого известен под именем Анонима Эйнзидельнского. Оно было найдено в Эйнзидельнском монастыре Мабилльоном и впервые издано им. Составление этого известного сборника относится к концу VIII или началу IX в., когда Леонина еще не была воздвигнута. На двух листах двумя столбцами автор записал, не вдаваясь в описание, названия памятников в том порядке, в каком они встречались ему справа и слева, когда он проходил по Риму до городских ворот. Очевидно, что при этой работе автору служил пособием план города. К перечню названий приложены и надписи, списанные с памятников и церквей. Таким образом было положено начало эпиграфике, и это первое небольшое собрание древних надписей, труд образованного северного странника, оставалось до начала XV века единственным известным нам произведением такого рода. Древние окружные списки знакомят нас только с языческим Римом; но Аноним Эйнзидельнский отмечает и древние, и христианские здания и таким образом дает топографическое описание Рима времен Карла Великого. Как человек образованный автор заимствует названия памятников из Notitia; он избегает даже употреблять название Колизей, заменяя его амфитеатром, но в то же время называет некоторые развалины национальным словом «palatium», хотя они вовсе не были развалинами дворцов. Приводя надписи, он дает также арке Тита название «VII. Lucernarum» – то, под которым она была известна в народе, называвшем ее так по изображенному на ней светильнику о 7 ветвях. Далее автором отмечена большая часть терм, от которых многое еще оставалось в то время. Forum Roraanuui и forum Trajani названы их именами, но о других форумах не упомянуто. Цирк Фламиния, Circus Maximus и театр Помпея отмечены. Приведена также надпись конной статуи Константина на Капитолии и упомянута даже Umbilicus Romae. Автору довелось проходить также через портики на via Lata и видеть водопроводы Virgo и Claudius, Nymphaeum Александра и Septizonium, название которого все еще сохранялось. Ворота и дороги названы у автора их древними именами; сведения о числе всех башен, зубцов, выходных ворот и бойниц на возобновленных стенах Аврелиана заимствованы из древнего официального описания. Во всем изложении мы не находим ни малейших следов вымысла, и этот сухой перечень говорит нам скорее о том, что автор был ученым схоластом, хорошо изучившим Notitia. Помимо нее, источниками должны были служить автору также официальные сведения составленные, может быть, по приказанию папы Адриана или папы Льва III. Возможно, что в то время уже чертились планы города или топографические карты, на которые наносились главные улицы и более значительные здания. По крайней мере, было бы трудно понять, каким образом, помимо таких карт, могли быть изготовлены драгоценные столы с изображениями Рима и Константинополя, полученные Карлом Великим в подарок, вероятно, от папы и от императрицы Ирины. Без таких официальных документов не было бы вообще возможности ни ознакомиться вполне с Римом, ни описать его.
Как только памятники подвергаются забвению, о них слагаются сказания. Чудеса Рима уже давно были окутаны покровом предания, внесшего в народ много легенд и имен, и чем дальше отходила эпоха древности, тем больше являлось сказаний о языческих памятниках. То же самое происходило по отношению к христианским церквям. Эти обе музы народного предания – родные сестры, и в силу двойственного характера города в их созданиях часто сказывалось изумительное смешение языческого с христианским. Уже в 1000 г. должно было существовать много местных римских легенд, вполне сложившихся, и потому мы, не колеблясь, относим именно к этому времени сказание о мраморных лошадях и о конной статуе Марка Аврелия. Другая легенда наводит нас па мысль, что в X веке и даже еще. раньше могли сложиться также и такие сказания, которые мы находим уже в позднейших Mirabia. Аноним Салернский, писавший в 980 г., рассказывает, что древние римляне воздвигли на Капитолии в честь всех народов 70 бронзовых статуй. На груди каждой статуи было написано имя народа, который она изображала, а на шее висел колокольчик; день и ночь при этих статуях сторожили по очереди жрецы. Когда в какой-нибудь провинции империи происходили возмущение, соответствующая статуя приходила в движение, колокольчик звонил, и жрецы извещали об этом императора. Летописец добавляет к этому, однако, еще следующее: в незапамятные времена статуи были перенесены в Константинополь, и Александр, сын императора Василия и брат Льва Мудрого, желая почтить их, надел на них шелковые одежды; тогда к Александру ночью явился разгневанный св. Петр и сказал ему: «Я царь римлян». И на следующее утро император оказался мертвым.