История города Рима в Средние века
Шрифт:
С восшествием его на престол прекратилась городская власть короля Роберта; установлено было народное представительство из 13 капитанов кварталов с ректорами от обеих враждующих партий. Насколько велика была безурядица, показывает то, что король Роберт, даже еще в начале 1337 г., мог назначать викариев. Весь режим являлся временным и непрочным; беспрестанно колеблясь между правлением народа и аристократии, Dominium не было еще передаваемо папе; с отдачей этого драгоценного дара еще медлили, пока наконец в июне 1337 г. истерзанный народ не добился решения о предоставлении синьории Бенедикту XII. Римляне назначили его пожизненным сенатором и капитаном, синдиком и дефензором республики. Они надеялись побудить его этим к возвращению, ибо столь высоко было их мнение о неизмеримой ценности их свободы и о владычестве над грудой развалин Рима, что они серьезно воображали, что могут прельстить этим папу. Все-таки остается очевидным то, что римская республика оставалась вполне свободна и суверенна в отношении пап и что последние в своем качестве синьоров города не могли претендовать ни на какое к нему отношение, кроме как патрона и пожизненного высшего магистрата, подобно тому как иные вольные города имели обыкновение давать краткосрочно синьорию князьям или тиранам. Бенедикт XII с признательностью принял предложенную ему власть; он не передал ее королю Роберту, но назначил администраторами сената ректоров Патримониума и Кампании, а затем 15 октября 1337 г. поставил на год сенаторами
Между тем фамильная война возгорелась с новой яростью; Иаков Савелли штурмовал машинами церковь С.-Анджело, которой Иоанн Колонна был кардиналом, и разрушил его дворец. Затем папа повелел в августе 1337 г. возобновить мир на три года. Благочестивые люди устроили также примирение между народом и знатью, и это дело мира явилось среди неутолимой ненависти партий действием чуда небесных знамений. Бенедикт XII был в высшей степени обрадован замирением Рима, но не доверял его прочности; он повелел окружным городам не посылать никаких войск в Рим и не вмешиваться в распри партий. 2 октября 1338 г. назначил он на год сенаторами Матфея Орсини и Петра, сына Агапита Колонны. Они обнародовали амнистию, но не успокоили город, ибо в июне 1330 г. народ взял штурмом Капитолий, прогнал одного сенатора, вверг в темницу другого и сделал ректорами города Иордана Орсини и Стефана Колонну,
По просьбам римлян, уповавших теперь на установление порядка в своей республике благодаря демократическим постановлениям, цветущая Флоренция охотно командировала двух испытанных государственных деятелей для поучения своего старого родительского города искусству народного управления. При этом случае многие могли подивиться переменчивости времен и обстоятельств. Подати устроены были по флорентийскому образцу, затем назначены были 13 приоров из цехов, один хоругвеносец юстиции и капитан. Но папа протестовал против этих нововведений, повелел ректорам сложить свою власть, назначил временных вице-королей, а 1 марта 1340 г. сенаторами на шесть месяцев Тибальдо де С.-Евстафио и Мартина Стефанески. Для задобрения голодающего народа послал он для раздачи 5000 гульденов золотом, и действительно город оказался вскоре склонным к признанию его владычества, ибо Бенедикт XII был человек строгий и справедливый, исполненный миролюбия; он серьезно намеревался положить препоны тирании родовой знати; он оберегал также и притесняемые провинции церкви против разбойнического произвола их ректоров. Новые сенаторы энергично выступили теперь против некоторых магнатов, как то: Франциска де Альбертесцис де Цере и Анибальда де Монте Компатри; но Бертольд Орсини и Иаков Савелли вырвали виновных у юстиции, ворвались в Рим и овладели церковью Арачели. Сенаторы удалились с Капитолия, вслед за чем Бертольд и Павел Конти провозгласили себя капитанами народа. Когда, однако, папа командировал в Рим нунция действовать путем духовных цензур, то капитаны эти были народом изгнаны и снова восстановлен порядок. Затем сенаторство приняли на себя Орсо д'Ангильяра и Иордан Орсини. Таково было анархическое состояние Рима во время долгого отсутствия папы. Несчастный народ видел сокрушение всех попыток к достижению мира и к обузданию баронов и искал избавителя от нестерпимых бедствий. В эту-то страшную эпоху происходило замечательное празднество, коронование поэта на Капитолии, и способствовало пробуждению старых воспоминаний и зарождению из них непредвиденных событий.
Глава V
1. Франческо Петрарка. – Связи его с домом Колонна. – Влечение его к Риму и первое прибытие в город. – Впечатление Рима на него. – Венчание его в поэты-лауреаты на Капитолии. – Диплом сената
В течение авиньонского периода жизнь Петрарки, подобно Данте, тесно связана с историей Италии. Многие события находят освещение в его сочинениях и письмах, как документах того времени. Через посредство его, как гениального тогдашнего своего представителя, протестовала Италия против французских пап, и с него же началось национальное возрождение классической науки. Петрарка, как и Данте, был флорентинец, но родился в Ареццо (20 июля 1304 г.), куда отец его, как изгнанник, должен был переселиться. В 1313 г. переселилась вся семья в Авиньон, где в то время многие итальянцы искали счастья. Молодой Петрарка проходил курс учения в Карпентрасе, в Монпелье, и затем в Болоньи, откуда по смерти отца в 1326 г. возвратился в Авиньон. Здесь вошел он в прочную дружбу с самыми влиятельными членами дома Колонна. Из числа их находились там Иоанн де С.-Вито – брат, Иаков и Иоанн – сыновья знаменитого Стефана. Иаков Колонна, юный клирик, составивший себе имя своей смелой выходкой против Людовика Баварца в Риме, ныне епископ ломбский, был товарищем Петрарки по учению: он рекомендовал своего друга своему брату, кардиналу Иоанну, высоко почитаемому человеку за свое образование, богатство и за блеск дома, в гостеприимном дворце которого в Авиньоне собирались многие выдающиеся умы. Петрарка сделался его конфидентом и им рекомендован был маститому Стефану, когда тот приехал в 1331 г. к авиньонскому двору для совещаний с папой о средствах умиротворения Рима. Страстное влечение тянуло Петрарку увидеть Рим, герои, поэты и монументы которого с детства наполняли его душу столь необычным восторгом, что собственная его современность представлялась ему лишь в образах римского мира. Он писал к Иакову Ломбскому: «Трудно почти поверить, насколько сильно я жажду узреть этот город, хотя он заброшен и составляет лишь тень Древнего Рима. Мне рисуется ликование Сенеки, когда он пишет из виллы Сципиона Африканского Луцилию и считает за счастье, что видел место, где знаменитый этот человек жил в ссылке и где остался его разлученный с родиной прах. Если это мог чувствовать и говорить испанец, то можешь по этому судить, что чувствую я, итальянец. Не о вилле в Линтернуме идет дело, но о городе Риме, где Сципион родился и воспитывался, о том городе, которому никакой другой не был и не будет никогда равен». Он прибыл, наконец, в Рим из Капраники, замка графа Орсо д'Ангильяра, женатого на Агнесе Колонне, дочери Стефана.
Под эскортом своих друзей вступил он впервые в город 14 января 1337 г. Кардинал Иоанн отсоветовал ему посещать оный в виду того, что картина руин его настоящего разрушит высокий образ о нем, начертанный в фантазии поэта; но Петрарка был так поражен впечатлением Рима, что написал кардиналу, что все представилось ему здесь еще величественнее, чем он себе воображал. Он странствовал по Риму, водимый Иоанном де С.-Вито, принадлежавшим к семейству Колонн, которые соединяли в себе с гордостью звания римлян любовь к монументам города, в истории которого они, всеконечно, могли быть более сведущи, чем их необразованные сограждане. Петрарка краснел перед глубоким невежеством римлян; он нашел, что Рим нигде не был менее известен, как в самом Риме, и заметил своим друзьям, что город ранее не подымется из своей бедственности, чем пробудится снова его самосознание.
Интересно было видеть Петрарку и следовать за ним в блужданиях его по развалинам, в сопровождении знаменитейших римлян, имена которых настолько же неизгладимы в средневековой истории Рима, как Сципионов – в древности и которые нередко, присаживаясь на обломки колонн, оплакивали гибель пресветлого города. В этих-то уединенных прогулках не раз взор Петрарки приковывал к себе молодой
Появление Петрарки вносит в историю города Рима достойную замечания черту личной его жизни и вполне уже новейшей гуманности, которой впервые являются перед нами отмеченными действующие лица той эпохи во всей жизненной силе. Короткое его пребывание вдохновило его к поэтическому посланию к Бенедикту XII, которого он призывал к возвращению в запустелый город, виденный им теперь самолично во всем его беспредельном бедствии. Покидая еще ранее лета 1337 г. Рим, увозил он с собой окрепшую мечту – достигнуть высшей цели своих штудий и своего честолюбия, лаврового венка поэта; равно возымел он смелую идею поэмой о Сципионе Африканском сравниться славой с Вергилием. Это ныне не читаемое и давным-давно забытое стихотворение начал он в своем Воклюзском уединении в 1339 г. Оно еще не было известно, когда он уже был удостоен высшей для поэта почести. Лирические его стихотворения, поэтические эпистолы, его таланты и познания, наконец обширные связи с влиятельнейшими людьми того времени, прославили Петрарку во Франции и Италии как первоклассного гения. Мнение о его «божественном» таланте было в эпоху пламенного поклонения искусству поэзии столь высоко, что никому не приходил вопрос о том, действительно ли он трудами гения заслужил лавры Вергилия. Если для строгого суда потомства это и представлялось бы сомнительным, то тем не менее должно оно признать, что в необыкновенном этом человеке по всем правам и заслугам увенчан был дух науки нового времени.
30 августа 1340 г. получил Петрарка в Воклюзе одновременно от канцлера Парижского университета и от римского сената приглашение получить публично лавровый венец. Упоенный счастьем поэт колебался между знаменитой школой наук и цепенеющим в невежестве Капитолием, но решил принять лавры в Риме «над прахом старых певцов», и в этом патриотическом решении утвердил его кардинал Иоанн. Прекрасный обычай венчать чествуемых поэтов лаврами или дубовыми листьями перешел к римлянам от греков. Известно, что поэты были венчаемы на пятилетних Капитолийских играх, учрежденных Нероном и возобновленных Домицианом. Игры эти, само искусство поэзии и священный лавровый его венец исчезли в гибели Римской империи. Почетная статуя Клавдиана явилась в Риме последним монументом гения. Но старый обычай в итальянских городах возобновился с конца XIII века. Уже раньше Петрарки встречаем поэтов, которые были публично венчаны; в Падуе это были историк и поэт Альбертинус Муссатус и Бонатинус, в Прато – учитель Петрарки Конвенноле, да и сам великий Данте со страстным вожделением надеялся в изгнании своем узреть день, когда воспримет эту высшую награду в капелле Св. Иоанна во Флоренции.
Петрарка, жаждя славы, желал придать поэтическому своему коронованию наивозможную торжественность и ради этого подвергнуться предварительно публичному испытанию своего таланта и знания, каковое и решил сдать пред королем Робертом Неаполитанским, знаменитейшим того времени государем Италии, любившим науки, обладавшим даже схоластическою образованностью и писавшим трактаты или проповеди как о религиозных, так и о мирских вопросах. Петрарка, вступивший уже в общение с ним, с льстивостью куртизана величал его королем философов и поэтов. В феврале 1341 г. сел он на судно, чтобы плыть в Неаполь, где принят был с высокими почестями. Странный экзамен, сдаваемый поэтом перед королем, не отличался излишним педантизмом и для обоих был одинаково почетен; он должен был обратить на себя внимание всего ученого мира. После многодневного испытания ученый враг Генриха VII вручил кандидату на бессмертие адресованный на имя римского сената диплом, которым благовыдержавший признаваем был вполне достойным лавров. Тщетно убеждал мудрый монарх поэта принять этот венец славы из королевских его рук в самом Неаполе, где под лавровым деревом в легендарной могиле покоился Вергилий. Король Неаполя вооруженной силой воспротивился коронации императора в Риме, теперь же с горячей ревностью способствовал коронованию поэта. Он подарил Петрарке собственную одежду, чтобы надеть ее на Капитолии и отпустил его в сопровождении двух рыцарей, своих заместителей при торжестве.
6 апреля 1341 г. прибыл Петрарка в Рим. Сенаторами были в то время Иордан Орсини и Орсо д'Ангвильяра, друг поэта, прекраснейший человек, державшийся культа кротких муз даже среди неистовств кровосмесительных распрей. На Пасху, 8 апреля, назначено было в большой зале сената мирнейшее из всех коронований, виденных Римом. Суровый Капитолий, бывший дотоле лишь театром бурных парламентов или кровавых схваток, а за семь лет до того – ареной для Фра Вентурино и его братьев-»голубков», украсился сценой, впервые после свыше тысячи лет посвященной культу гения. К традиционным коронациям императоров и пап присоединилось совершенно новое венчание поэта. Воспоминание о прекраснейшей славе древности возбуждало поэтому во всех живое любопытство, а во многих даже фанатическое воодушевление. Желая принять лавры поэта лишь на Капитолии, Петрарка тем выражал, что этот как бы историей забвенный Рим есть священный алтарь, от которого Запад возжег свет своей цивилизации. Церемонии, празднества, действующие при этом или зрительствующие лица, сенаторы, магистраты, цеха, рыцари и народ, прекрасные женщины, герой дня, поэт в одеждах короля и старинный, коврами и цветами украшенный зал в Капитолии составили бы блистательную и изумительную картину, если бы мы были еще в силах в точности ее воспроизвести. Венчание совершено было с формами магистерской промоции в университетах. Шествие в залу ассектамента при трубных звуках открыло акт. Двенадцать в пурпур одетых пажей, сыновья патрицийских родов, выступали вперед и декламировали стихи Петрарки в честь римского народа. Затем явились шесть граждан, одетых в зеленое, несших венки различных цветов, затем сенатор Орсо с лавровым венком на голове, окруженный многими синьорами. Когда он опустился на кресло, герольд возгласил имя Петрарки; поэт держал короткую речь к римскому народу на тему одного изречения из Вергилия. В ней он сказал с искусным притворством, что не из суетного славолюбия искал чести лавров, но вообще для возбуждения умов примером своим к ревностному занятию науками и что, хотя и был приглашаем другими городами, но из благоговения избрал пресветлый Рим, дабы от него одного принять венец поэта. Речь свою заключил он возгласом: «Да здравствует римский народ и сенатор! Да хранит Бог их свободу!» Затем он опустился перед графом Орсо на колени; доблестный сенатор обратился к нему с несколькими словами о его славе, снял со своей главы лавровый венок и увенчал поэта. «Прими венец, – так сказал он, – он есть награда добродетели». Петрарка благодарил сонетом в честь древних римлян, а Стефан Колонна ответствовал на это хвалебной речью в честь поэта. Народ приветствовал кликом: «Да здравствует Капитолий и поэт!» Среди зрителей торжественного этого акта можно было зреть упоенного воспоминаниями энтузиаста Кола ди Риэнци, во второй раз увидевшего при этом Петрарку. Прошли еще немногие лишь годы, и неизвестный ранее Кола восседал в этой же самой капитолийской зале на кресле сенатора, фантастически увенчанный, причем аристократы из древнейших родов Рима стояли перед ним смиренно, с баретами в руках, а народ возглашал ему бесконечную славу как своему освободителю и спасителю; протекли немногие годы, и герой Стефан ходил взад и вперед по этому дворцу в глухую ночь, ожидая казни, хватаясь за двери и умоляя привратников этого юноши отпереть их ему для бегства.