История и культура гуннов
Шрифт:
Единственными гуннами, которых знал Сальвиан, были те, кто служил при римлянах в Галлии. Но гуннские цари определенно не набирали только язычников во вспомогательные войска, которые посылали своим римским «друзьям». Гунны, как народ, оставались такими же язычниками в середине V в., как и были, когда переправились через Дон.
Мнение Сальвиана отличается от заявлений Иеронима и Орозия. Более того, оно противоречит часто цитируемому фрагменту из Феодорита об успехах духовенства, которое Иоанн Златоуст якобы послал к гуннам. Никета (Никтита) из Ремезианы тоже, как утверждают, вел миссионерскую деятельность за Дунаем в стране гуннов. Таким образом, ближайшее рассмотрение свидетельства приводит к выводу, что оно или ненадежно, или неправильно понято.
В 399 г. Иероним назвал гуннов «дикими зверями». Но, описывая в письме вскоре
Гунны, писал Орозий в 418 г., заполняли церкви Запада и Востока. Это заявление теолога. Ранняя вера христиан в неминуемый конец света подразумевала уверенность в том, что Евангелие будет доведено до всех народов. Что Тертуллиан и другие поборники христианства III в. говорили о распространении христианства скифам, парфянам и индийцам, было выводами, сделанными на основании Священного Писания. Знали бы они гуннов, непременно включили бы их в число крещеных варваров. Если списки обращенных варваров у Тертуллиана и Арнобия были продуктами экзегезы, постникеевские отцы увлекались риторикой. Поэтам и теологам нравились экзотические названия. Скифы, массагеты, савроматы, гелоны, мавры, эфиопы, бактрийцы и кимбры теперь стали христианами. Орозий был учеником святого Августина, который радовался тому, что «все, что пока закрыто для тех, кто сражается с железом в руках, теперь открылось ему, кто сражается с деревянным крестом». В каком-то смысле Орозий был прав: гунны действительно заполняли церкви, но только для того, чтобы их грабить. На востоке, во Фракии, они убивали монахов, насиловали монахинь и жгли церкви, но сначала, разумеется, выносили все ценное. Они занимались тем же самым на западе, в Галлии.
Об отношениях между гуннами и христианскими священнослужителями в пограничных провинциях только у Созомена (VII. 26, 6–8) есть для нас информация: «…Церковью Томиса и прочей Скифии управлял Феотим, родом скиф, человек, воспитанный в любомудрии, которого придунайские варвары, гунны, дивясь его добродетели, называли римским Богом, потому что и в самом деле видели от него опыты дел божественных. Рассказывают, например, что однажды он путешествовал по тамошней стране варваров и встретил несколько туземцев, шедших в Томис. Бывшие с ним стали плакать, полагая, что они будут убиты; но он, сошедши с лошади, начал молиться, – и варвары миновали их, не заметив ни его самого, ни спутников его, ни лошадей, с которых они сошли».
Отрывок, который касается последних лет правления Феодосия I, не только бросает свет на неэффективность пограничной обороны, но также показывает, что император не мог иметь такого успеха с гуннами, как утверждалось. Миссионер, который должен сделаться невидимым, встречая того, кого обязан обращать, не сможет окрестить многих. Если бы Феотим (Феотимий) [116] , его преемники или любой другой епископ в Восточной империи сумели обратить в христианство больше, чем единичных гуннов, историки византийской церкви не преминули бы доложить об этом успехе.
116
Почему гунны назвали Феотимия римским Богом, совершенно непонятно. Он был скифом, возможно, готом. Возможно, его называли не богом (готское слово guh), а священником, gudja римлян.
Некоторые ученые приводят поэму, в которой Полен из Нолы восхваляет рвение своего друга Никеты из Ремезианы за распространение Евангелия среди скифов, гетов и даков, как еще одно доказательство обращения в христианство гуннских племен к северу от Дуная. Но ведь скифы, геты и даки – всего лишь устаревшие названия бессов и других племен, живших в Балканских горах и Родопах.
Остается Феодорит. Иоанн Златоуст, константинопольский епископ, говорит Феодорит в своей «Церковной истории» (V. 31), знал, что некие скифы-кочевники, ставившие свои палатки вдоль берегов Истра, жаждали спасения, но некому было
Скифы-кочевники – это, предположительно, гунны. Правда, в другом отрывке Феодорит называет кочевых скифов гуннами (V. 37), но из этого вовсе не следует, что все скифы-кочевники обязательно были гуннами. Астерий Амасийский, современник Иоанна Златоуста, писал о скифах-кочевниках Киммерийского Боспора и Рейна. Перечисляя народы, среди которых распространилась слава Симеона Столпника, Феодорит назвал, помимо персов, индийцев и эфиопов, также кочевых скифов. Ясно, что это собирательный термин, лишенный четкого этнического или лингвистического деления. В Vita Athonitae (Житие святого Афанасия Афонского) мадьяры были названы скифами-кочевниками. В одной из речей об Иоанне Златоусте Феодорит снова упомянул скифов, которых обратил епископ, ставший святым. Там он их назвал жителями кибиток – еще одним стереотипом, касающимся скифов, который переходил от одного автора к другому. В «Церковной истории» Феодорит писал о руководстве, в котором скифы продолжают нуждаться. В речи они уже примерные христиане: «Варвар слез с лошади, научился преклонять колени, и он, кого не трогали слезы пленников, научился плакать над грехами». Феодорит не удовлетворился всего лишь одним народом, обращенным в христианство его героем. Он позволил ему принести Евангелие еще и к персам, и они тоже стали поклоняться Христу.
Но рассказ Феодорита нельзя просто отбросить, посчитав выдумкой. Он, конечно, приукрасил то немногое, что знал, но у него имеется по крайней мере один достоверный источник информации – письмо Иоанна к Леонтию. Его Феодорит придумать не мог. Содержание письма представляется странным, а получатель – непригодным для такого допущения. Таким образом, Иоанн писал письмо в Константинополь между февралем 398 г. и июнем 404 г., вероятнее всего ближе к последней дате, поскольку в первые годы своего епископства он был слишком занят реформами в столице. Леонтий играл важную роль в интригах, результатом которых стало падение Иоанна. Ненависть коварного негодяя едва не стоила Иоанну жизни во время путешествия в Кукус. Значит, должны были существовать веские причины, заставившие константинопольского епископа просить епископа Галатии послать священников к варварам на Дунай. Почему люди этой провинции в Малой Азии были лучше приспособлены для такой работы, чем духовенство диоцеза самого Иоанна?
На мой взгляд, существует только один возможный ответ на такой вопрос. Иоанн, должно быть, считал, что из всей Восточной империи только галаты могли проповедовать «кочевникам-скифам» Евангелие на их собственном языке. Миссионеры, которых Иоанн посылал к готам, говорили на том же языке, что и они.
Помимо греческого, в конце IV столетия не так уж мало галатов говорило на кельтском языке. Иероним признавал тесную связь языка гагатов и кельтского диалекта, который он слышал в Трире. Был всего лишь один народ на Дунае, говоривший на языке гагатов, – это бастарны. За исключением Страбона, у которого имелись некоторые сомнения, все греческие авторы считали их кельтами. Плутарх говорил о «гагатах на Истре, которых еще называют бастарнами».
За несколько лет до того, как Иоанн написал Леонтию, бастарны, готы и аланы переправились через Дуная и разграбили Фракию [117] . После 400 г. бастарны нигде не упоминаются, но – название крепости, построенной Юстинианом II в Мёзии на Дунае, показывает, что они пребывали на Северных Балканах, сохраняя свою этническую индивидуальность, до VI в.
Более поздние авторы были озадачены «кельтами», обращенными Иоанном Златоустом. Они отождествляли их с арианскими готами, хотя, конечно, ни один автор V в. не спутал бы готов и кельтов. На границах Восточной империи не жили другие кельты, кроме галатов, «говоривших на языке скифов-кочевников», бастарнов.
117
Не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Письмо Леонтия не доказывает, что бастарны являлись кельтами. Оно доказывает лишь то, что Иоанн Златоуст считал их кельтами.