История и культура гуннов
Шрифт:
Когда
Источник Приска неизвестен. Если, как я склонен думать, strava – славянское слово, его информатором мог быть спасшийся военнопленный или один из тех «гуннов», которые после 453 г. служили в армии Восточной империи. Приск мог слышать песню от гота, которому она была переведена с гуннского и который передал ее на греческом языке. Песню перевели не меньше одного раза, скорее – два, возможно, и три – до того как Кассиодор или Иордан придали ей нынешнюю форму. «Реконструкции» предположительно готского текста из версии довольно-таки далекой от оригинала столь же причудливы, как попытки отыскать его в мировоззрении древних тюрков.
Моммзен говорил о красоте песни. В пустыне прозы Иордана она, несомненно, является оазисом, но небольшим. Хвастливая похвальба гуннов тем, что их царь «выжал» много денег из римлян, вполне может быть искренней. Она звучит, mutatis mutandis [120] , как эпитафия американскому гангстеру времен сухого закона, остальное – банальности. Не гуннский поэт, а Кассиодор и Иордан назвали Аттилу царем царей, rex omnium regum. Конечно, сразу приходит в голову аналогия с персидскими царями, однако еще в I в. до н. э. Фарнак, правитель Боспорского царства, назвал себя так же. Аттила являлся «повелителем гуннов и племен почти всей Скифии, единственным правителем мира» («Hunnorum omnius dominus et paenetotius Scytjiae gentium solus in mundo regnator»). Однако Германарих веком раньше уже был правителем «всех народов Скифии и Германии». Non fraude suorum звучит так, словно взято у Аммиана (XXV. 3, 20), где император Юлиан благодарит божество за то, что не умер clandestinis insidiis. Subdere вместо subicere и написание имени Mundzuco говорят о том, что Иордан внес некоторые изменения в текст Кассиодора. Короче говоря, песня проливает довольно-таки тусклый свет на поэзию гуннов.
120
С заменой того, что подлежит замене (лат.). (Примеч. пер.)
Аутентичность повествования Приска о похоронных обрядах не может быть подвергнута сомнениям, хотя в сокращенной версии «Гетики» многие темы представлены сжатыми. Сомнительно, правда, как всадники могли ездить кругами вокруг шатра и одновременно петь. В оригинале речь могла идти о скачках, которые так часто и у самых разных народов связаны с погребальными обрядами. То здесь, то там некая черта
Гуннские ритуалы, должно быть, напомнили Приску об аналогичных ритуалах, известных ему от Гомера. Фракийцы, сообщил Геродот (V. 8), подготавливали тело к погребению в течение трех дней, потом, убив всех жертв и оплакав усопшего, устраивали пиршество. После этого они или предавали тело огню, или закапывали его в землю и, соорудив холм, устраивали разные состязания. Приск мог слышать о запоях и скачках, которыми othtrysae чествовали мертвых. Ассоциация похорон и игр известна от Греции до Никобарских островов, от бедуинов Синайского полуострова до волжских башкир.
В гуннских обрядах нет ничего, чему нельзя было бы найти аналогию в других частях Евразии. Утверждение, что гунны хоронили своих усопших, как готы, так же необоснованно, как обратное – что ни один из обрядов на похоронах Аттилы не может считаться германским. Смешение горя и радости свойственно и германцам, и негерманцам. Поиск параллелей бесполезен, и гипотезы, что гунны хоронили своих умерших царей по готским, сарматским, славянским или любым другим негуннским обычаям, несостоятельны. Тень Аттилы, пишет Иордан, почиталась «его племенем» (a sua gente), как тому и было свойственно (ut gentis illius mos est). Strava – обычай гуннов, который они провели над его могилой с большим почтением.
Утверждают, что гунны поклонялись священному мечу. Римским послам при дворе Аттилы рассказывали следующую историю.
Некий пастух заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах.
Иордан прочитал эту историю у Кассиодора, источником которого был Приск. Кассиодор укоротил отрывок, но все же не до такой степени, каким мы имеем его сейчас в выборках Константиниана. Там он фактически сжат до безликого («найден при посредстве коровы»), но сам меч описан точнее, чем в «Гетике». Он был «священным и почитался среди скифских царей, преданных покровителю войн. И канул в неизвестность еще в древние времена».
Все это представляется комбинацией народных преданий, перенесенных на Аттилу. Геродот (IV. 62) писал: «Скифы поклоняются Аресу в виде ятагана, установленного на платформе из пучков хвороста». Заявление Геродота повторялось довольно часто в разных источниках. Оно встречается у Евдоксия Книдского, Аполлодора, Мелы, Лукиана, Солина и как процитированное из вторичных источников – даже в трудах церковных историков.
Постепенно скифов сменили новые племена. Хикесий приписал поклонение священному мечу савроматам, Дионисий – меотийцам, а Аммиан – аланам. По его словам (XXXI. 2, 23), «они втыкают обнаженный меч в землю и почтительно поклоняются ему, как Марсу, главному божеству земель, на которых они живут». Если бы, однако, Аммиан действительно ссылался на аланов своего времени, можно было бы предположить, что гунны переняли старый иранский культ.
С другой стороны, хунну периода Хань тоже поклонялись мечу. Ching-lu – это одновременно меч, tao, и бог, shen, которому приносились в жертву военнопленные. Кроме того, еще по меньшей мере три «алтайских» народа считали меч настолько святым, что клялись на нем. Аварский каган делал это на манер его народа – на обнаженном мече, так же как и булгары и даже сам великий Сулейман, безусловно следуя древнему обычаю.