История изнутри. Мемуары британского агента.
Шрифт:
По непонятной причине на Бориса Савинкова англичане смотрели как на человека действия и, следовательно как на героя. Больше, чем другие русские, Савинков был теоретиком, человеком, который мог просидеть всю ночь за водкой, обсуждая, что он сделает завтра, а когда это завтра приходило, он предоставлял действовать дру гим. Нельзя отрицать его талантов: он написал несколько прекрасных романов, он понимал революционный темпе рамент лучше коголибо и знал, как сыграть на нем для собственной выгоды Он столько общался со шпионами и провокаторами, что, подобно герою одного из своих романов, он сам не знал, предает ли он себя или тех, кого он хотел предать. Как и большинство русских, он был одаренным оратором и производил впечатление на слу шателя. Както раз он совсем покорил мистера Черчилля, увидевшего в нем русского Бонапарта. Однако в нем были роковые недостатки. Он любил пышность, несмотря на честолюбие он не хотел пожертвовать своими слабостями ради этого честолюбия.
Период правления Керенского был самым несчастливым в моей служебной карьере. Я потерял надежду, а вместе с ней и внутреннее равновесие. Я искал отдыха и развлечений в материальных удовольствиях. Я был ненасытен и разнуздан. Война, наложившая клеймо на многих моих сверстников, отняла у меня мою прежнюю энергию. Я затосковал по деревенской тишине и мирной прохладе полей и, не имея возможности обрести их, я предался соблазнам города. Я неуклонно катился вниз.
Когда английские министры поняли, чем грозит русская революция, они стали прилагать все усилия, чтобы образумить русских и сурово напоминать им об их обязательствах по отношению к союзникам. Какойто умник выдвинул идею посылки франкобританской социалиста : ческой делегации с целью убедить русских товарищей не прекращать войну. И в середине апреля Месье, Мута, Кашэн и Лафонт — представители французских социалистов и мистеры Джим ОТрэди, Уилл Торн и В. В. Сандерс — активные британские лейбористы при были в С.Петербург для проповеди Советам мудрости и патриотизма. Французы были интеллигентами. Муте — адвокат, Кашэн и Лафонт — профессора философии, а из англичан — Сандерс был тогда секретарем Фабианского общества. ОТрэди и Торн не нуждаются в представлении английским читателям.
С самого начала поездка носила характер фарса. Делегаты честно выполнили задание, но, как и следовало ожидать, они совершенно потерялись в дебрях русской революционной фразеологии. Они были сбиты с толку бесконечными дискуссиями об условиях мира. Они разби рались в жаргоне русских социалистов гораздо хуже меня. Незнание русского языка делало их положение еще более затруднительным. Но хуже всего то, что им так и не удалось завоевать доверия даже умеренных социалистов, с самого начала смотревших на них как на лакеев своих правительств.
Если делегаты не произвели никакого впечатления на русских, то они поистине изумительно реагировали на революцию. ОТрэди и Торн — особенно последний были неподражаемы. Никогда не забуду завтрак в посольстве, где этот простодушный великан развлекал нас рассказами о своих приключениях. Он чисто по английски презирал пустословие, и болтовня на чужом языке его раздражала. Ему хотелось пустить в ход свои сильные руки и стукнуть по головам болтливых товарищей.
Союзные делегаты прибыли в Москву. Побывали на фронте. Произнесли — при помощи переводчика — не сметное количество патриотических речей и наконец уехали, поумнев и расстроившись. Последствия этой поездки были весьма забавны. ОТрэди стал сэром Джем сом ОТрэди и правителем колоний. Уилл Торн теперь лейбористский старшина в Палате общин и остался тем, чем был всегда, — вождем тредюнионов. Мистер Сан дерс в 1929 году был членом лейбористского прави тельства. Он тоже, только чутьчуть розоват. Из францу зов Лафонт вошел и вышел из коммунизма; Муте все еще умеренный социалист, Кашэн — из всей шестерки самый убежденный патриот, человек, со слезами в голосе умо лявший Советы не выходить из войны до окончательной победы Антанты, — теперь целиком отдался Москве и является оплотом большевизма во Франции.
События сменялись быстро. Через несколько дней после приезда франкобританской рабочей делегации и почти одновременно с возвращением Ленина в Россию, сюда приехал М. Альбер Тома, французский министр снабжения. Он тоже был послан французским прави тельством, по традиции претендующим на особое знание революции и жаждущим обеспечить сотрудничество
Я довольно часто встречался с Тома — общительным бородатым человеком, обладающим чувством юмора и здоровым аппетитом буржуа. Он подружился с сэром Джорджем Бьюкененом. Он поддерживал в Керенском
верность войне. Он бывал на фронте, произносил перед войсками патриотические речи, жирно уснащенные рево люционным пафосом. Тома спорил с Советами. И он оказал Антанте одну весьма существенную в то время услугу. Советы заняты были отвлеченным дискутирова нном условий мира. Они изобрели формулу: «Мир без аннексий и контрибуций», и эта фраза, повторяемая на тысячах митингах, в окопах и деревнях, разнеслась по стране, как пламя пожара. Этот лозунг был весьма невыгоден и неприятен для английского и французского правительств, заранее поделивших еще незавоеванную добычу в виде и аннексий и контрибуций.
французскому послу и сэру Джорджу Бьюкеиену бы ло поручено обойти хитростью эту новую весьма опасную форму пацифизма. Задание было тонкое и трудное. Казалось, из тупика нlb было выхода, и в отчаянии они обратились за советом к Тома. Веселый социалист рас смеялся.
— Я знаю своих социалистов, — сказал он. — Оящ / будут драться до последней капли крови за лозунг. Hj/tri жно принять его, но изменить его толкование.
Так аннексии превратились в возмещение убытков, щ\ контрибуции — в репарации. Кажется, именно тогда ^ слово «репарация» впервые получило официальное при менение. И именно Тома удалось убедить Советы при нять пункт о возмещении убытков ЭльзасЛотарингией. В то время это казалось большим достижением. По существу же, поскольку меньшевики и эсеры, поддавшие ся на уловку Тома, скоро сошли со сцены, это не состави ло никакой разницы.
А. Тома был самым заметным из всех французских и английских социалистов, приезжавших в Россию за этот период первой революции. Он хорошо говорил. Он умел приспособиться. Он был смел. Но достижения были не значительны. Его речи были не убедительнее речей наших военных атташе, полковников Нокса и Торнхилла, более искренно убеждавших русского солдата не покидать своих союзников, воюющих в другом конце Европы. Для большевиков Тома, конечно, был ренегатом, социа листомпредателем, продавшимся буржуазии, и его изо бличали и верхи и низы революции.
Положение союзных делегаций в России на самом Деле быстро становилось невыносимым. Все старались Убедить русских продолжать войну, хотя они только что
сбросили режим, отказавшийся дать им мир. Капля здра вого смысла могла подсказать каждому, что в данных условиях победа большевиков — лишь вопрос времени.
По горячим следам А. Тома приехал мистер Артур Гендерсон, посланный мистером Ллойд Джорджем с ана логичной миссией. Мистер Гендерсон также привез в кармане приказ об отозвании. Строго говоря, приказа этого не было в дорожном чемодане Гендерсона. Дело обстояло так: когда мистер Гендерсон, который был первым в истории Англии лейбористом, добившимся ми нистерского портфеля, был уже на пути в С.Пе тербург, Министерство иностранных дел послало теле грамму сэру Джорджу Бьюкенену, где превозносило его работу и предлагало отдохнуть. Другими словами, его отзывали, и пост передавался мистеру Гендерсону.
Расшифровав телеграмму и даже не посоветовавшись с послом, «Бенджи» Брюс, глава канцелярии, полетел к Сазонову, получил от него подтверждение тому, что Те рещенко, министр иностранных дел во Временном прави тельстве, будет очень сожалеть об отставке сэра Джорд жа Бьюкенена. Вернувшись в посольство, он послал длинную частную зашифрованную телеграмму Джорджу Клерку в Министерство иностранных дел о том, что назначение Гендерсона повлечет за собой катастрофу.
Как выяснилось потом, эта смелая инициатива подчи ненного была излишней. Мистеру Гендерсону была дана оценка (одним из его лейбористских коллег) величайшего министра иностранных дел во всей истории Англии. Пра вда, доктор Дальтон, дававший эту замечательную оцен ку, был первым помощником мистера Гендерсона по работе в области внешней политики Великобритании, и, восхваляя своего шефа, он попадал под отраженные лучи его славы. Тем не менее во время поездки в Россию мистер Гендерсон выказал поистине достойную удивле ния осторожность. Вместе с Джорджем Юнгом он оста новился в отеле «Европа», служившем пышным кровом для лорда Мильнера, Джорджа Клерка, сэра Гэнри Виль сона и многих других знатных гостей России. По пригла шению посла я явился. Мы обедали с ним в его личном кабинете. Весь долгий летний вечер мы бродили с ним по Невскому, по площади Зимнего Дворца, по Дворцовой набережной. Под золотыми отблесками арки Адмирал тейства я услышал всю историю гендерсоновской карье ры. Я сопровождал его в Москву. Я водил его на тор