История Кармап Тибета
Шрифт:
Он жил там три недели и давал очень много посвящений и передач. На этот раз он сказал: «Приобретите еще соседний дом». Спустя пару лет нам удалось и это. Все, к чему он прикасался, росло, все, о чем он говорил, сбывалось.
На севере Дании у нас есть замечательное место для медитации, которое называется Родбю. Оно расположено на маршруте перелетных птиц. Во время приезда Кармапы оно представляло собой старый разрушенный хутор. Мы приобрели этот участок земли с домом всего за 30 000 марок, совсем дешево. Кармапе это место очень понравилось. Осмотревшись, он по собственной инициативе провел там церемонию Черной короны. Он дал также посвящение Миларепы, самого знаменитого йогина в нашей линии передачи. Кармапа сказал, что тысяча Будд либо возникнут там, либо посетят это место. Не совсем ясен был перевод. Но совершенно понятно, что Родбю – наша большая драгоценность, там всегда присутствует
Необычным было отношение Кармапы к животным, прежде всего к птицам. Ему дарили сотни птиц, и, когда эти птицы умирали, это всегда выглядело так, будто они застывали, задрав клюв кверху. Кармапа тогда говорил: «Они сейчас медитируют». Или: «Вот сейчас важный момент, не мешайте».
Спустя некоторое время они превращались, как и все остальные птицы, в небольшой комок перьев, и тогда можно было их хоронить.
Он всегда говорил: «Смотрите, они не клюют зернышек, внутри которых есть червяки, чтобы не причинить им боли, и помогают друг другу, когда болеют». Кармапа всегда испытывал к птицам такие особенные чувства.
И собаки, которых ему тоже дарили, были особенными.
Они как будто становились продолжением его силового поля.
Когда Кармапа надевал Черную корону и входил в глубокую медитацию, казалось, что эти собаки наполнялись электричеством, словно через них проводили ток. Они начинали подскакивать вверх, а когда все заканчивалось, снова спокойно усаживались на свое место.
Мы часто проезжали через разные города вместе с Кармапой – я был его водителем и защитником одновременно.
Иногда Кармапа вдруг говорил: «Останови здесь!» – и всегда находилось место для парковки. Он брал нас за руку, заводил куда-нибудь за угол, и, пройдя пол-улицы, мы оказывались у самого большого зоомагазина в городе. Никто не может сказать, как он его находил, ведь Кармапа не мог читать вывески и наверняка впервые посещал этот город. Он входил и начинал наблюдать за птицами. Как будто прислушиваясь к ним, говорил: «Вот этот говорит ерунду, а этот очень умный». Затем он засовывал руку в клетку, птица сама к нему подлетала, и он ее забирал. Затем, в 12 часов ночи, заканчивая принимать людей, он всегда усаживался и начинал дуть на птицу то холодным, то теплым воздухом и говорить мантры. Мы смотрели на то, что он делает, и он пояснял: «Я обучаю ее медитации». Очевидно, птицы учились хорошо, поскольку потом, когда умирали, они все застывали с клювом, задранным вверх. Некоторое время они оставались в таком положении, а затем уходили. Замечательно то, что некоторые вещи, оставленные Кармапой, все еще обладают силой вводить существ в подобное состояние.
Кончина Кармапы была подобна землетрясению в буддизме. Это было нечто такое, к чему невозможно подготовиться.
Это событие действительно всех потрясло, и оно сказывается до сих пор.
Его Святейшество умер слишком рано. Ему было тогда 58 лет, и года за три-четыре до смерти в Индии ему сделали операцию по поводу рака желудка. После этого он приезжал к нам в 1980 году. Он приземлился в Лондоне, куда мы взяли с собой всех своих людей, и оттуда улетел в Америку. Чуть позже мы тоже полетели туда и были там с ним. К старым его болезням прибавлялись новые – одностороннее воспаление лица и многие другие. Было совершенно очевидно, что по мере приближения времени оставить тело Кармапа сознательно принимал на себя все болезни, какие только мог принять, чтобы удалить их из своего круга силы и тем самым защитить от них своих учеников. Как губка, он впитал в себя недуги, трудности и боль, и я уверен, что он защищает нас этим до сих пор.
Последний раз мы с Ханной видели Шестнадцатого Кармапу в Колорадо, в Боулдере. Он жил в доме одной организации, которая постоянно действовала вопреки его пожеланиям, но которой он вследствие давних тибетских связей не мог позволить окончательно упасть. У него было тогда это одностороннее воспаление – я не знаю точно, как оно называется, потому что у меня никогда не хватало ни времени, ни фантазии на болезни. Мы сидели у Кармапы. Его недуг готов был вот-вот разразиться снова: время от времени заглядывал врач, чтобы посмотреть, как дела. Кармапа заговорил с нами, сказав, что теперь нашей задачей будет заботиться о его молодых орлах, которые вылетают в мир. Он имел в виду четырех держателей линии преемственности – Шамара, Ситу, Гьялцаба и Джамгёна Конгтрула Ринпоче. Он поручил это главным образом Ханне. Я же должен был основать как можно больше центров на Западе, и нам вместе следовало позаботиться о том, чтобы эти учителя также могли передавать свое знание в наших странах. Затем мы с ним
Мы с Ханной уходили, ощущая некоторое беспокойство внутри. Мы никак не могли переварить то, что Кармапа действительно болен и положение серьезное, поскольку привыкли видеть в нем бомбу радости, слышать его громкий голос и чувствовать исходящее от него сильнейшее благословение. На самом деле он нередко болел и раньше, поскольку у него было и высокое содержание сахара в крови, и всякие другие проблемы, но это ускользало от моего восприятия – такой образ
Кармапы не укладывался в моем уме. Для меня Кармапа – богатырь, благословляющий мир.
Это была наша последняя встреча с Его Святейшеством.
Оставалось почти полтора года до назначенного приезда в
Сикким. А пока до нас доходили самые разные слухи: то о том, что он болен, то о том, как он не спал по трое суток и давал огромные посвящения. Все рассказывали что-то новое.
Для нас Кармапа все равно был больше чем просто человек. Мы все время чувствовали его силовое поле, его благословение, и не хотели понимать, что нашему учителю недолго оставалось жить, что он скоро расстанется с нами, уйдет из этого мира. Мы осознали это только тогда, когда со ста восемью друзьями осматривали Бодхгайю. Вдруг нам сообщили о том, что Кармапа при смерти. Ему прекратили оказывать помощь в Гонконге и доставили самолетом в Америку, чтобы еще в одной больнице врачи посмотрели, можно ли что-то сделать.
Очевидно, он был сильно поражен раком, ему удалили многие внутренние органы. Он принял на себя очень много болезней и страданий отовсюду. При этом у него было, конечно же, отличное настроение, и он все время шутил и улыбался.
Я могу только пересказать историю о том, что происходило в Америке, поскольку сам я в тот момент был в Сиккиме со своими ста восемью учениками. Мы с Ханной заботились о тибетцах, которые были почти в шоке, и слышали рассказы врачей, ухаживавших за Кармапой. Они сообщали необычные вещи. Кармапа думал только о других, ни мгновения не уделяя самому себе. Он позволял вводить себе самые сильные болеутоляющие средства и демонстрировал, что это никак не влияет на его состояние ума. С ним могли делать все что угодно, он же оставался таким, каким хотел быть. К нему вошли ночью пятого ноября и увидели, что он сидит в медитации прямо со всеми прицепленными к нему трубками. Все аппараты, по-видимому, отключились сами. Врачи уже привыкли к тому, что он выкидывает разные штуки, и подумали сначала:
«Ага, опять он с нами шутит». Как только они так подумали, аппараты включились, поработали минут пять и снова остановились. После этого все закончилось. Его хотели убрать с кровати, но присутствовавшие там учителя спросили: «А он в самом деле мертв?» Очевидно, это было не так, поскольку недоставало двух признаков смерти. Его тело не окоченело и оставалось теплым, особенно – сердечный центр.
Через четверо суток, в течение которых он все еще сидел в кровати без какой-либо окоченелости и теплый, тело Кармапы на самолете перенесли через полмира в Сикким, где мы его ждали. Меня, как первого западного ученика, попросили внести Кармапу в верхний зал монастыря. Там я мог остаться с ним наедине и сказать «до свидания». У датчан не очень хорошо получается устраивать драмы и произносить высокие фразы, и единственное, что пришло мне в голову, – это прижаться макушкой к его ноге, поблагодарив от всего сердца.
И я могу сказать, что тогда, спустя пять дней после смерти, его тело все еще оставалось теплым и эластичным, было ощущение живой ткани. Его усадили в помещении, полном микробов.
Никакого бальзамирования не проводилось. Он просидел там сорок дней и за это время сжал свое тело до размеров ребенка.
Тело поместили в ящик, в котором имелось смотровое окошко, и я заглянул туда. Большинство людей не хотело смотреть на господина, просидевшего после смерти сорок дней в теплом помещении, но я подумал, что мне нужно будет обо всем рассказывать. Тело его было действительно маленьким: голова – две трети прежней величины, а туловище – как у грудного младенца.