История куртизанок
Шрифт:
Генри никогда не обещал Муй, что женится на ней. Вскоре после знакомства он ей сообщил, что состоит в браке, но они с женой живут раздельно. Однако Муй всегда говорила о нем как о своем муже. Может быть, она так делала, чтобы ускорить свой путь к свободе или избежать записи о незаконном рождении в документах своих детей. Во вьетнамском обществе, где большое значение придается расовой чистоте, жизнь детей, рожденных от союзов американцев и азиаток, и без того весьма непроста, а у ребенка, родившегося вне законного брака от вражеского солдата, жизнь складывается вдвойне сложнее. Что касается Муй, ее никто не мог бы упрекнуть в том, что она шлюха, если бы Генри был ее мужем.
Тысячи американских военнослужащих относились к своим вьетнамским сожительницам так же, как Генри Хиггинс: они любили их,
Сожительницы военного времени в период любого завоевания сталкиваются с ужасными проблемами. Самая очевидная из них связана с тем, что женщин осуждают за общение с захватчиками или, как в случае с Южным Вьетнамом, с иноземными союзниками. Но в условиях, когда война разрушает экономику и общественные институты, представители гражданского населения совершают отчаянные, порой не поддающиеся осмыслению шаги.
Выдуманная «мисс Сайгон» — новая ипостась «мадам Баттерфляй» — мало чем отличалась от Ле Ли и Муй. Это невинная сельская девушка по имени Ким, которая была обручена, и вскоре ее ждало замужество. В 1975 г. она приехала в Сайгон, где ей встретился современный вариант лейтенанта Пинкертона. Им оказался Крис — рядовой, разочарованный исступленной и циничной похотливостью города. Они с Ким занимались любовью, и оба пережили мощный эмоциональный подъем. Перед вьетнамской церемонией их бракосочетания объявился озлобленный бывший жених Ким: он стал их преследовать. Вскоре после того, как Сайгон пал, Ким и Крис расстались и больше никогда вновь не встретились друг с другом.
К 1978 г. Крис вернулся в Соединенные Штаты. Он женился на Эллен, но его постоянно преследовали воспоминания о Ким. Тем временем она родила от него сына, Тама. Ей приходилось зарабатывать на содержание ребенка проституцией в клубах, где царили пьянство и разврат, — в злачных местах, которые ненавидел Крис, когда жил в Сайгоне. Она мечтала о встрече с Крисом, надеясь, что однажды он вернется и освободит ее.
Друг Криса Джон начал кампанию по воссоединению родившихся в Азии от американцев детей с их отцами. Крис и Эллен приехали к нему в Сайгон, где Эллен узнала о Ким, а Ким узнала об Эллен. Встреча обрекла на муки их всех, потому что Крис понял, что любит обеих женщин. Ким оценила ситуацию и решила, что Там будет по-настоящему счастлив в Соединенных Штатах со своим отцом. Как и мадам Баттерфляй, она кончает жизнь самоубийством.
Жизненный путь «мисс Сайгон» оказывается не таким изменчивым, как судьба Ле Ли или Муй, но только потому, что создатель мюзикла избегал запутанных сюжетных линий и скучных деталей, стремясь к достижению драматической кульминации и развязки. В действительности она тоже могла бы влачить жалкое существование и закончить жизнь измученной, поседевшей и состарившейся, как Ле Ли, Муй и несметное число других женщин, образы которых не столь обаятельны, как образ мисс Сайгон, но гораздо более правдоподобны.
ГЛАВА 7. Межрасовые сексуальные союзы в рамках «особого института»
Рабство черных африканцев в Америке было настолько «особым» институтом, что оно и по сей день отбрасывает мрачную тень на историю страны {184}. С самого начала XVI в. вплоть до его отмены в XIX в. рабство негров определялось традицией и местными обычаями, политическими и экономическими реалиями и обстоятельными законами штатов, известными под названием «Черные кодексы». «Черные кодексы» регулировали положение рабов (а также свободных и освобожденных негров), эти законодательные акты постоянно пересматривали и совершенствовали каждый раз, когда возникали новые ситуации и новые проблемы. Так, например, «Черные кодексы» объявляли вне закона сексуальные отношения между представителями разных рас и «жуткий» побочный продукт таких связей — детей смешанного происхождения. Когда стало ясно, что законодательство не в состоянии решить эту проблему,
Рабство в Новом Свете основывалось на псевдонаучных и псевдорелигиозных взглядах на расовую принадлежность, суровость системы рабовладения оправдывалась тем, что Господь предоставил белой расе право господствовать над расой негроидной. Считалось, что негры подобны детям, в плане продолжения рода их уподобляли животным, их поведение было принято считать аморальным. Даже в Библии сказано о том, что чернокожие африканцы, сыны Хама, должны находиться в услужении.
В связи с этим рабам систематически отказывали в правах, даже в праве на жизнь. Так происходило не только потому, что разъяренные хозяева или надсмотрщики могли их замучить или запороть хлыстами до смерти. В XVIII и XIX вв. многие плантаторы во Французской и Британской Вест-Индии, и в меньшей степени в Соединенных Штатах, придерживались того мнения, что наиболее продуктивно рабы работают тогда, когда им дают минимальное количество пищи, самую дешевую одежду и крышу над головой, безжалостно заставляя их с раннего утра до позднего вечера обрабатывать плантации сахарного тростника, риса или хлопка. Эти истощенные и доведенные до состояния животных мужчины и женщины умирали в среднем через семь лет после прибытия из Африки, потому что было дешевле заменять их новыми рабами, чем заботиться о продлении их жизни за счет обеспечения им лучших условий жизни и труда. В романе «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу отразила такой подход в образе порочного отрицательного героя Саймона Легри, систематически издевавшегося над рабами, которые тяжело работали под палящими лучами солнца на его хлопковой плантации в Луизиане.
Чаще применялись менее жестокие системы отношений с рабами. Однако не существовало никаких гарантий того, что добрый господин, столкнувшись с финансовыми трудностями, не продаст своих рабов более жестокому хозяину. Даже самые прилежные рабы могли внезапно оказаться «на аукционе, где их продавали тому, кто предлагал лучшую цену, а потом навсегда далеко увозили от тех, кто был им дороже жизни, — любимой жены и нежных, но беспомощных детей», горько жаловался один бывший раб{185}.
Такая незащищенность лежала в основе рабства определенной расы. Положения «Черных кодексов», ограничивавших права и свободы чернокожих, распространялись даже на свободных или освобожденных негров, а также на людей смешанного происхождения.
В этих условиях межрасовые сексуальные связи были чреваты потенциальной угрозой существовавшему порядку вещей. Наиболее типичная ситуация предполагала, что белого мужчину привлекала симпатичная рабыня, хотя некоторые белые женщины также склоняли рабов-мужчин к эпизодическим связям. Единственным опасным фактором таких союзов становилась любовь. Она могла внушить рабу крамольные мысли (и подтолкнуть к соответствующим действиям) относительно подчиненной роли негров. Это случалось тогда, когда белые мужчины влюблялись в своих темнокожих любовниц и начинали к ним относиться как к равным себе человеческим существам или когда они признавали своими детей со смешанной кровью. Когда отдельные влюбленные мужчины пытались узаконить положение, считавшееся обществом незаконным, они тем самым подрывали устои рабовладельческих порядков.
И тем не менее, насколько нам известно из разных источников, включая многие рассказы очевидцев, такие незаконные близкие отношения были распространены повсеместно. Часто цитируемая Мэри Бойкин Честнат, жена плантатора из Чарльстона, штат Южная Каролина, с горечью писала в дневнике:
[14 марта 1861 г.] Господи, прости нас, но система наша чудовищна, неправильна и несправедлива! Как патриархи былых времен, наши мужчины живут в одном доме с женами и сожительницами; и в каждой семье видишь мулатов, слегка походящих на белых детей. Любая дама готова сказать вам, кто отец всех детей-мулатов в каждом доме, кроме ее собственного. Там, как ей кажется, они падают с облаков. Отвращению моему нет предела{186}.