История Левино Алигьери
Шрифт:
– Я еще не думал, – виновато ответил я.
Она быстро перевела взгляд на мужа. Тот пристально смотрел на меня, в глазах его играли блики свечей. Я не мог понять, что он думает.
– Что ж, – снова отразив на своем лице добродушную улыбку, фыркнула она, – у вас еще будет время определиться. Но вы знаете, дорогой Левино, – слышать подобное из ее уст было дико, – мне кажется, что человеку, всю жизнь прожившем в этом скучном месте, просто должно не терпеться его покинуть.
– Отнюдь, – не согласился я, эта женщина начинала меня все больше раздражать.
– И все же, это так увлекательно
– Вы хотите сказать, что давно не путешествовали? – подавив желание съязвить, спокойно парировал я.
– Что? Я? – возмутилась она. – Место женщины в доме, – твердо пояснила она. – Муж, дети, дом – вот главное в жизни праведной супруги. Поддерживать положение мужа в обществе, защищать и оберегать его интересы – ее цель.
Теперь мне стало ясно, чего она добивалась. Своим присутствием в этом доме, я отбрасывал, хоть и жалкую, но все же тень на репутацию ее супруга, словно пятнышко грязи на белоснежной сорочке.
– Прошу прощения, я не очень хорошо себя чувствую, – извинился я, в надежде откланяться.
На лице Шарлотты отразился ужас, бут-то я заявил, что болею оспой. Она кинула обеспокоенный взгляд на детей.
– Если вы заболели, зачем же согласились составить нам компанию? – негодующе возмутилась она.
– Нет, нет, я просто устал. Почти не спал ночью и… я лучше вас оставлю, – промямлил я, уставившись на брата, хранившего молчание все это время.
Тот кивнул в знак согласия. Я все еще не мог понять его чувств. На лице играла едва заметная полуулыбка – полу ухмылка, которую можно было трактовать как угодно. Я прочитал в ней самодовольство, словно эта ситуация его забавляла. Однако, когда он кивал, в его глазах промелькнуло нечто, похожее на жалость, затем он отвел глаза в сторону.
Я поднялся наверх в комнату, ощущая себя оплеванным, уязвленным, разделся и лег в кровать. Почему-то она больше не казалась мне уютной. Одеяло непрестанно сползало, а на перине постоянно что-то мешало и я без конца ворочался, раздражаясь все больше. Меня все время терзали разные чувства, мысли бесчисленным роем жалили мой мозг. Было глубоко за полночь, когда я спрыгнул с кровати, пытаясь стряхнуть с себя раздражение. Пытаясь вымотать свое тело я ходил по комнате по кругу пока ноги не начали ныть и от усталости я не свалился в кресло у окна. Вид за окном завораживал, но как я не старался, успокоиться не мог. Уснуть удалось только к утру, когда предрассветная дымка накрыла сад. Можно сказать я не уснул, а скорее впал в бессознательное состояние от бессилия.
Следующие несколько дней прошли не лучшим образом. Я мало ел и меня терзала бессонница. Жизнь так же осложняла жена Винченцо. На следующий день после злосчастного ужина она пришла в комнату ко мне проведать. На самом же деле, едва ее нога переступила порог, Шарлотта скорчила лицо, словно лизнула лимон и предложила, точнее активно настаивала, сделать ремонт и здесь, что влекло незамедлительный мой переезд в другое место. При последующих наших столкновениях в доме она не отказывала себе в замечаниях по поводу моего болезненного вида и состояния с последующими пожеланиями отправиться подлечиться в другой город.
Брат не возражал ей, я вообще его практически не видел, только за ужином, остальное время он проводил
Но и ужины становились для меня все большей пыткой, кусок не лез в горло, хотя стол ломился от разных яств. Не удивительно, что спустя пару недель я заболел. Правда это не усмирило нрав жены Винченцо. Для меня вызвали врача, которому она не затруднилась пожаловаться, как ей тяжело живется в бесконечных заботах о муже, детях, а тут еще я. После этого, я не видел её полторы недели. Прислуга приносила мне еду и лекарства, иногда перекидываясь со мной парой фраз, полных сочувствия и жалости, затем я снова оставался один.
Наконец, в отсутствии бесчисленных упреков и укоризненных взглядов членов семьи Винченцо, я пошел на поправку, когда же мне стало настолько лучше, что я смог выходить из комнаты, брат пригласил меня в кабинет, еще недавно считающийся отцовским.
Я боялся того, что он мог мне сказать, но глубоко в душе жаждал его, так как он был способен положить конец моим мучениям.
Время было вечернее, сумерки уже накрыли дом и его окрестности. Я спустился вниз, собираясь в очередной раз поужинать с семьей брата, и уже направлялся к столовой, когда меня окликнул знакомый голос.
– Кхм! – брат стоял в дверях кабинета, опиравшись о косяк и скрестив руки на груди. По лицу его было сложно что-либо прочитать. – Зайди в кабинет, нужно поговорить, – беспрекословно обратился он, как только я его заметил.
– Л-ладно, – тихо согласился я, но Винченцо уже зашел в кабинет. Я послушно направился за ним.
В кабинете было темно, лишь пару свечей на столе разбавляло полумрак. Приглядевшись я смог различить зеленую тональность стен, покрытых явно дорогой в крупную полоску с золотыми и серебряными нитями тканью. На них отбрасывая угрожающие тени висело несколько кованых светильников с огарками свечей. Шкафы изменились, стали более утонченными, а у массивного стола расположилось хозяйское кресло с высокой спинкой, напротив которого по другую сторону стола было кресло со спинкой пониже. Винченцо жестом указал мне занять его.
Я занял кресло, тут же почувствовав повисшее в воздухе напряжение, к тому же кресло сжимало меня как тиски, было неудобно и постоянно хотелось встать.
– Итак, – начал Винченцо, – я хотел с тобой поговорить о твоем дальнейшем положении в доме. Я и вся моя семья гостеприимно приняли твое решение задержаться в этом доме.
"Иначе и не скажешь, как "гостеприимно" – подумал я, но решил промолчать.
– И думаю, что мы соблюли все рамки приличия. – Он многозначительно уставился на меня. Я молчал, внимательно смотря ему в глаза. – Иными словами, твое пребывание в моем доме более не желательно.
Я молчал и на лице брата понемногу начало проявляться раздражение: – Выражусь яснее, через три дня ты должен будешь покинуть этот дом… – я оцепенел. – … навсегда. – и более мягким тоном добавил, – Я великодушно разрешу тебе отправиться с одним из моих судов куда скажешь.
Последняя фраза вернула меня в чувства.
– Кажется речь шла о том, что бы покинуть дом, а не город, – холодно заметил я.
– Три дня, – твердо повторил брат, приблизив ко мне лицо и жестко глядя мне в глаза. Затем Винченцо стремительно покинул кабинет.