История любви
Шрифт:
И было что-то символическое в этом возвращении, в этих трехстах ярдах, отделявших нас от поворота к моему дому. Во всяком случае, въезжая во владения Бэрреттов, я сбавил скорость. От Гротон Стрит до Доувер Хаус, по меньшей мере, полмили. А вдоль дороги, по обеим сторонам… ну, в общем, много чего понастроено. Думаю, все это выглядит достаточно внушительно, особенно поначалу.
— Ни фига себе! — проговорила Дженни.
— В чем дело?
— Притормози, Оливер. Я серьезно. Останови машину.
Я остановился. Она сидела, стиснув руки.
— Послушай, я не знала, что все это будет выглядеть так.
— Так —
— Ну, так величественно. Слушай, могу поспорить — у вас тут, наверное, и рабы есть.
Я хотел протянуть руку и дотронуться до нее, но ладони у меня были непривычно влажные, и тогда я попытался успокоить ее словами.
— Да ладно, Джен. Считай, что мы поехали проветриться.
— Разумеется, но почему мне вдруг захотелось, чтобы меня звали, скажем, Абигайль Адамс или Венди БАСП [7] ?
7
БАСП — белая, англосаксонка, протестантка
К дому мы подъехали в полном молчании. Потом припарковались, подошли к парадной двери, позвонили и стали ждать. Тут, в последнюю минуту, Дженни вдруг запаниковала.
— Давай убежим, — предложила она.
— Давай останемся и поборемся, — сказал я. Шутил ли кто-нибудь из нас? Дверь открыла Флоренс, верная старая служанка семейства Бэрреттов.
— О, мастер Оливер, — обрадовалась она. Боже, как я бешусь, когда меня называют «мастер», подразумевая унизительное для меня различие между мистером Камнелицым и мной!
Мои родители, как сообщила Флоренс, ожидали нас в библиотеке. Дженни была потрясена портретами, мимо которых мы проходили. И не только потому, что некоторые принадлежали кисти Джона Сингера Сарджента (в частности, знаменитый портрет Оливера Бэрретта II, иногда выставляемый в Бостонском музее).
— Господи Иисусе, — сказала Дженни, кивая на портреты. — Выходит, что они построили пол-Гарварда.
— Это все ерунда, — сообщил я.
— Значит, ты и к Сьюэл Боут Хаус имеешь отношение?
— Да, я происхожу из древнего рода каменщиков. Длинный ряд портретов заканчивался стеклянной витриной. В ней хранились трофеи. Спортивные трофеи.
— Потрясающе! — воскликнула Дженни. — Ничего подобного я не видела, и, главное, они прямо как из золота и серебра.
— Они из золота и серебра.
— Боже мой! Твои?
— Нет. Его.
Общеизвестно, что Оливер Бэрретт III не был призером Амстердамской Олимпиады. Тем не менее, на его долю все же выпадали гребные триумфы. Иногда. Довольно часто. И теперь Дженнифер стояла, ослепленная блестящими свидетельствами этих побед.
— У нас в Крэнстоне есть Лига кегельбанщиков, но даже там такие штуки не вручают. — И тут она решила бросить камешек в мой огород. — А у тебя есть трофеи, Оливер?
— Да.
— Под стеклом?
— В моей комнате, под кроватью.
Тут Дженни вдруг превратилась в пай-девочку и прошептала:
— Мы на них потом посмотрим, угу? Не успел я проникнуться смыслом этого заманчивого предложения насчет прогулки в мою комнату, как нас прервали.
— А-а, привет!
Вот сукинсынство. Это был Сукин Сын.
— О, здравствуйте, сэр. Знакомьтесь,
— А, привет!
Я еще не успел представить его Дженни, а он уже тряс ей руку. И еще я заметил, что вместо традиционного Костюма Банкира на Оливере III был модный кашемировый джемпер. А каменное выражение лица он сменил на пакостную улыбочку.
— Пойдемте, я познакомлю вас с миссис Бэрретт. Для Дженнифер был припасен еще один трепетно неповторимый миг: знакомство с Элисон Форбс «Типси» Бэрретт [8] . Иногда с патологическим упрямством я старался представить себе, как могло повлиять на нее это школьное прозвище, не стань она волею судеб истово-добродетельной попечительницей музея. Неважно, что Типси Форбс так и не закончила Смит Колледж. Она сбежала со второго курса, получив от родителей восторженное благословение на брак с Оливером Бэрреттом III.
8
Типси — tipsy — под хмельком (англ.)
— Это моя жена, Элисон, а это Дженнифер.
Он уже узурпировал мое право представлять Дженни.
— Калливери, — добавил я, поскольку Камнелицый не знал ее фамилии.
— Кавиллери, — вежливо поправила меня Дженни, так как я неверно произнес ее фамилию. Первый и последний раз в моей проклятой жизни…
Моя мать и Дженни обменялись рукопожатиями, а также традиционными для нашего дома банальными любезностями. Все сели и замолчали. Я пытался понять, что происходит. Несомненно, моя мать присматривалась к Дженни, оценивая ее костюм (сегодня в ней не было ничего богемного), ее позу, манеры и произношение. Должен сознаться, что, хоть Дженни и старалась придерживаться самого изысканного политеса, ее родной Крэнстон давал о себе знать. Очевидно, Дженни тоже приглядывалась к моей матери. Говорят, что так поступают все девушки. Наверное, таким образом они лучше узнают парней, за которых собираются выйти замуж. Вероятно, приглядывалась она и к Оливеру III. Интересно, заметила ли Дженни, что он выше меня? А что она думает про его кашемировый джемпер?
Конечно, Оливер III, как водится, сосредоточил весь свой огонь на мне.
— Ну, как живешь, сын?
Для человека, окончившего Гарвард, он удивительно нудный собеседник.
— Прекрасно, сэр. Прекрасно. Заботясь о равномерном течении беседы, моя мать спросила у Дженнифер:
— Надеюсь, вы хорошо доехали?
— Да, — ответила Дженни, — хорошо и быстро.
— Оливер всегда ездит быстро, — вмешался Камнелицый.
— Готов спорить, что не быстрее, чем ты, отец, — парировал я.
Интересно, что он на это скажет?
— М-да… Полагаю, не быстрее. Смотри, не проспорь свою задницу, отец. Моя мать, которая всегда и во всем принимала его сторону, тут же перевела разговор на более отвлеченные темы — живопись, музыка… Впрочем, я не прислушивался. Через какое-то время в моей руке оказалась чашка чаю.
— Спасибо, — поблагодарил я и добавил: — Мы скоро уже поедем.
— Что-что? — пробормотала Дженни. Кажется, они говорили о Пуччини или еще о чем-то в этом роде и мою реплику сочли несколько неуместной. Моя мать взглянула на меня (уникальное событие!).