История моей жизни, или Полено для преисподней
Шрифт:
И пишет, пишет…
Случалось мне бывать и на Гомельском литературном салоне, что собирается в каждую последнюю среду месяца. Гомельской культурной элитой стихи мои воспринимаются не без воодушевления. И даже хвалимы. Но до сих пор ни единой строчки не напечатано ни в одном из местных изданий. Посему видно, что Гомель – воистину моё отечество.
Семейные скандалы
Семейные
Вот почему даже со стороны самых тихо-живущих интеллигентных и культурных соседей то и дело раздаются звероподобные вопли; доносится шум беготни, грохот падающей мебели и звон разбиваемой посуды.
Вот и мне с малых лет довелось быть свидетелем бурных родительских ссор, не слишком частых – с периодичностью в два-три года. Был случай в Черткове, когда мама, защищаясь, пустила в ход лежащее возле печки берёзовое полено и серьёзно поранила плечо отца. Впрочем, сама тут же обработала рану йодом и перебинтовала.
А в Бобровичах дело и вовсе дошло до сбора чемоданов… Разъезд? Развод?
Отец на коленях умолял маму о прощении. Помирились. На всю драму хватило одного дня. Темперамент родителей и добрая их отходчивость в молодую пору не предусматривали более длительных коллизий. Однако прецедент не забылся, и при случае мама напоминала отцу об его униженных мольбах и своей тогдашней решимости расстаться.
Естественно, что рукоприкладство, чаще всего исходившее от родителя, вызывало у детей страх и сочувствие маме. Конец семейным потасовкам положил брат. Невысокий ростом, был он широк в плечах и силён. Ещё в школьную пору занимался классической борьбой и на ковре «работал» где-то по первому мужскому разряду.
И вот однажды во время нашего проживания в Нижнеудинске, когда Саше было только шестнадцать, он в некий горячий момент вступился за маму, повалил отца на пол и потребовал, чтобы тот больше не смел её бить. Об этом, конечно же, ужасном поступке своего старшего сына отец помнил всю жизнь и вряд ли до конца простил, но руки на маму уже никогда не поднимал.
Отныне родительские ссоры ограничивались словесной перебранкой, в которой
Участниками семейных скандалов, а иногда и главными их героями доводилось быть и нам, детям. Впрочем, старшие – сестра и брат – вскоре оставили дом: сначала для учёбы в институтах, а потом для проживания в собственных семьях. Как же я скучал, как томился! Даже стихи, посвященные разлуке с ними, писал. Но и когда кто-либо из них навещал нас, мучения мои прекращались не сразу. Ведь после дороги им полагалось выспаться, отдохнуть. Затем – побеседовать с родителями. Общение со мной – в последнюю очередь. И как же я ждал этого общения, как радовался ему!
Куда всё уходит? Мы повзрослели и даже постарели. Преотлично живём в разных городах и, кажется, не очень-то скучаем. Ороговели? Очерствели? Пожалуй, так. Но ещё и отчуждение изрядное накопилось. А всё из-за мелких и крупных ссор, а также сопровождавшей их перебранки и взаимных оскорблений.
Люди, люди! Помним ли мы, понимаем ли, что в бестолковой ругани нашей угасает всё самое светлое, и охлаждается всё самое искреннее, самое сердечное, что связывает близких, родных? Вот на что размениваются наша дружба и любовь прежде того, как напрочь исчезнуть. И во всём этом виноваты наши главные пороки: невоспитанность и распущенность. Сколько прекрасных и по-настоящему возвышенных чувств оказались жертвой невыдержанности и пустого, обидного сквернословия?
Поначалу, в младенчестве, был я на стороне отца. Но с годами, начиная понимать, что мама и слабее, и беззащитнее, перешёл на её сторону. Этому, разумеется, способствовало и то, что отец частенько оскорблял и нас, своих детей. Разумеется, в состоянии раздражения.
В добром же расположении духа, похоже, что и гордился своими отпрысками. В особенности дочерью – золотой медалисткой, которая в институте получала персональную стипендию имени Чехова, а впоследствии стала доктором филологических наук, профессором, автором двух десятков учебников.
Конец ознакомительного фрагмента.