История морских разбойников
Шрифт:
Так как кельи, прибавленные к первоначальному жилищу его, не освещались наружным светом, то он приказал развесить в них серебряные и хрустальные лампы, которые питались сами собой посредством масла, приготовлению которого научила его «книга пирамид» и которое горело не сгорая с амиантовой светильней, распространяя восхитительный запах.
— Увы, — говорил он, — лучи солнца вредны для глаз бедного ученого, проведшего в пещерах жизнь в размышлениях, подвергаясь всем ненастьям. Слабый свет этих ламп дозволит старому Ибрагиму продолжать еще несколько времени розыскания, которым он посвятил себя для блага человечества!..
А между тем, несмотря на скромность и самоотвержение, которыми хвалился египетский чародей, отделка его кельи стоила огромных сумм. Казнохранитель
Алжирского пашу неприятно поразила огромность сумм, которых стоили скромные желания его друга-астролога, но он отвечал хазену-арджи: «Я обязался перед этим человеком своим словом и должен сносить, чего уже переменить нельзя. Притом же, город Алжир, защищенный отныне против всякого покушения врагов, вдесятеро вознаградит в короткое время морскими набегами суммы, взятые из казнохранилища для обеспечения его блеска и будущности. Кроме того, скажу тебе по доверенности, под печатью молчания, что ученый Ибрагим намерен создать в моих владениях совершенно сходную копию чудесной внутренности египетских пирамид, и я полагаю, что, по истечении еще нескольких дней, ему не останется желать ничего более».
— Дай-то Бог! — возразил хазен-арджи. — И да соделает пророк, чтобы этот мудрый египтянин, так искусно овладевший полной твоей доверенностью, не был ненасытимой пиявкой на горле алжирцев.
Сбылось то, что предвидел Эль-Хаджи-Мехеми. Убежище чародея вмещало в себя все, что находится самого драгоценного во дворцах величайших государей. Однажды явился он к казнохранителю и сказал ему с улыбкой: «Теперь, любезнейший, все мои желания об успокоении исполнились, я живой похороню себя в своем милом уединении и посвящу наукам последние дни свои. Не требую более никакой прибавки великолепия, но желал бы добыть безделицу, которая развлекала бы меня среди важных занятий».
— Да исполнятся все твои желания, — отвечал, кланяясь до земли, казнохранитель, — ибо такова воля моего государя, чтобы тебе не было отказано ни в чем, а я только раб его, который обязан повиноваться каждому, кто приобрел его благорасположение.
— Итак, — продолжал мудрец, — мне хотелось бы иметь несколько танцовщиц, прелестных во всех отношениях.
— Танцовщиц! — воскликнул казнохранитель, пораженный изумлением, услышав желание, так мало сообразное с привычками человека, посвятившего себя созерцанию и сношениям с высшими существами.
— Да, танцовщиц, — холодно отвечал Ибрагим, — впрочем, да не покажется тебе трудным исполнение этой прихоти, уверяю тебя, что на первое время мне достаточно весьма небольшого числа хорошеньких девушек. Вкус мой очень прост, я люблю созерцать великого зиждителя вселенной в его прекраснейших созданиях. Притом же, тебе известно, что вид юности и красоты возрождает утраченные силы стариков.
И в этом отношении исполнили желание почтенного друга алжирского паши, и в продолжение долгих дней, которые он проводил в своем кудиат-эль-сабунском убежище в совершенном затворничестве, Эль-Хаджи-Мехеми навещал его каждый раз, когда серебряный всадник обращался в ту или другую сторону, и поражал врагов множеством столь же легких побед, какова была первая. Игра эта до того полюбилась наконец поседевшему в боях воину, что он часто оскорблял своих соседей в долине и в горах. Вскоре все племена алжирской территории, ужасаясь беспрерывных неудач, бывших всегда и везде результатом внезапного панического страха, решили, что Эль-Хаджи-Мехеми находится под покровительством сверхъестественной силы и решились лучше переносить его притеснения, чем увеличивать свое бедственное положение бесполезным сопротивлением. В продолжение нескольких месяцев, серебряный всадник оставался неподвижен, обратив лицо к Алжиру в знак мира, и вся страна, казалось, наслаждалась спокойствием, которого,
Эль-Хаджи-Мехеми тотчас побежал к астрологу и взошел с ним на башню, чтобы выиграть здесь, как полагал, победу, достойную славнейших подвигов эпохи Барберуссов. Но каково было его удивление, когда он застал солдатиков окна, обращенного к западу, в совершенной неподвижности! Сильно обеспокоенный этим и молчанием Ибрагима, не дававшего ему удовлетворительного объяснения, он отправил отряд янычар для обозрения окрестностей по оранской дороге.
Посланные воротились через трое суток, проведенных в бесполезных поисках.
— Государь, — сказал начальник их паше, — по твоему повелению осмотрели мы все дороги, обыскали пропасти, горы и долины, но нигде не видали блеска оружия: вся страна погружена в совершенный покой. Только возвращаясь, мы нашли чудно прелестную девушку, прикованную к скале на взморье. Вдали мелькала барка, освещаемая лунным светом, но мы не могли распознать людей, на ней находившихся, и не имели средств преследовать их.
— А что сделали вы с этой девушкой?
— Мы привезли ее на самом кротком коне, скажи слово, и она будет тебе представлена, это цветок, достойный украшать гарем верховного султана.
Старый паша вздрогнул на своем диване, глаза его метнули молнии. Он забыл все и помышлял только об открытии этого сокровища.
— Молодая девушка чудно прелестная!.. Да это и есть настоящий талисман старика! Приведите ее сюда без покрывала.
Приказание было исполнено немедленно и Эль-Хаджи-Мехеми увидел девушку лет около шестнадцати, красота которой превосходила все, что может создать воображение. Она вошла в павильон Дженины покрытая бурнусом из тонкой белой шерсти, по знаку паши, бурнус упал к ногам ее и прелестная пленница явилась во всей очаровательной девической наготе, краснея и бледнея от стыда.
Когда взоры этой восхитительной девушки боязливо обратились на того, в чьих руках была судьба ее, Эль-Хаджи-Мехеми был проникнут электрическим пламенем.
— О, прелестнейшее создание Всевышнего! — воскликнул он наконец. — Кто ты? Где твоя отчизна? Гурия небес, какое имя носишь ты между женщинами земными?..
Незнакомка отвечала самым сладостным голосом:
— Государь, я не та, за кого ты меня принимаешь, но твое великодушие может сравниться с моим несчастием. Ты видишь перед собой дочь Оранского губернатора. Отец мой вверил меня одному из своих капитанов, поручив отвезти меня в Испанию на время экспедиции, которую намеревался предпринять против Алжира. Но этот неверный друг воспылал ко мне преступной страстью и хотел употребить против меня насилие на корабле, долженствовавшем отвезти меня в Испанию. Взбешенный моим сопротивлением, он решился отомстить за себя другим злодеянием и, переменив путь, высадил меня на пустынном берегу, оставляя таким образом в добычу хищным зверям или мучениям неверных. Сообщники его приковали меня к скале и несколько минут после их отъезда нашли меня твои воины. Неужели они спасли меня от ужасной смерти единственно для того, чтобы подвергнуть другим бедствиям?
Эта трогательная жалоба и слезы красавицы только еще больше разожгли чувства паши, который пожирал глазами свою будущую одалиску. Ибрагим-бен-Абу-Агиб пристально наблюдал за ним и, наклонясь, шепнул ему:
— Не доверяй льстивым словам этой женщины и рассказу ее. Наука открывает мне, что мнимая дочь оранского губернатора очень может быть одной из тех северных волшебниц, которые облекаются в самые обольстительные формы, чтобы поймать в свои сети неосторожных. Во взорах и даже в малейших ее движениях нахожу я что-то необыкновенное, что необходимо должно произвести неодолимое очарование на слабые души. Нет сомнения, что эта встреча связана с колдовством. Эта красавица и есть враг, против которого обратился серебряный всадник, но сила копья, вверенного тебе мною, не может сделать ничего против подобных противников.