История морских разбойников
Шрифт:
Дон Альфонс Кордовский, сын графа Алкодетты, командовал Оранским гарнизоном. Турецкая армия расположилась недалеко от башни Святых, которую взяла после непродолжительного сопротивления, потом Гассан-Паша, флот которого занял гавань Мерс-эль-Кебира, отрядил часть своего войска к форту Св. Михаила, защищавшему город со стороны земли. Здесь ожидало его отчаянное сопротивление. Парламентер, приглашавший испанцев сдаться на капитуляцию, был убит из аркебузы. Разгневанный этим, паша приказывает идти на приступ, не дожидаясь даже, пока артиллерия флота пробьет брешь. После сильного напора турки отбиты; лестницы, приставленные ими к стенам, опрокинуты испанскими солдатами, мужество которых усиливалось сознанием, что им не будет пощады, и более 500 янычар лишились жизни в этой бесплодной попытке. Гассан-Паша втайне радовался этой неудаче, освобождавшей его от значительной части личных врагов, которым, под предлогом отличить их, он назначил самые опасные посты, и, нисколько не тревожась об успехе экспедиции, он окружил себя укрепленным лагерем, приказал свезти на берег пушки и 4 мая открыл огонь, который разрушил часть стен форта Св. Михаила. Христиане отстаивали уже одни только развалины, а между тем защищались все так же упорно. После нескольких постоянно отбитых приступов, янычары, стыдясь, что их останавливает горсть храбрых, бросились в брешь, взобрались на стену и водрузили на ней свое знамя, но еще раз железная и огненная стена уничтожила их натиск: дождь гранат, кипящего масла и других веществ сбросил их в ров. Гассан-Паша, раненный в лицо, собирает оставшихся в живых и еще раз ведет на приступ, но только для того, чтобы видеть окончательное поражение своих янычар.
Такой
Схватка была ужасная, и испанцы, несмотря на отчаянное сопротивление, вскоре увидели мусульманские знамена в уровень с гласисом. Один бастион был уже во власти осаждающих, когда, по-видимому, само небо явилось на помощь храбрым защитникам Мерс-эль-Кебира. Сильная буря, сопровождаемая потоками дождя, залила груды тел, наваленных во рвах; бушующее море начало окачивать волнами своими кровавую грязь, и алжирцы, принужденные возвратиться в свой лагерь после больших потерь, уже начинали отчаиваться в успехе своего предприятия, когда вдруг изменник, тайком вышедший из Мерс-эль-Кебира, открыл паше слабый пункт укрепления, и советовал сделать еще приступ к новой гавани. Пользуясь этим открытием, Гассан велел отряду в 300 человек занять скалу между Мерс-эль-Кебиром и Ораном и, поставив на ней новую батарею, еще теснее сдвинул осадные операции. Дон Альфонс Кордовский, губернатор Орана, с самого начала враждебных действий беспрестанно писал в Испанию и просил помощи, но ничто не было готово к его подкреплению: галеры его сильно потерпели от бури, часть экипажа и начальник его погибли при этом случае 29 мая, однако же, два маленьких фрегата, пользуясь густым туманом, прошли через блокадную линию алжирской флотилии и известили сына графа Алкодетты, что к нему спешат сильные подкрепления и что их остается ждать не более трех суток. Преданный человек, несмотря на бдительность неприятеля, сообщил это счастливое известие дону Мартину Кордовскому, храброму коменданту Мерс-эль-Кебира. Гассан-Паша, со своей стороны, получил от перебежчиков те же сведения и, сообразив, что времени тратить некогда, решился соединить все свои силы и попытаться на решительный приступ против Мерс-эль-Кебира. Созвав войска, оставленные для наблюдения за Ораном, и не участвовавшие еще в борьбе, он приказал им первым идти на приступ, между тем, как тысяча стрелков, посаженных на галеры, должны были в то же время произвести атаку с моря. В первой битве, после пятичасовых неслыханных усилий, стоивших VIM огромных потерь, алжирцы снова были отбиты. Тогда Гассан-Паша, взбешенный этой неудачей, кое-как собрал рассеянных воинов своих и, желая показать пример неслыханного мужества, стал во главе их, подошел под самые стены, сотрясавшиеся от пушечных выстрелов, и, бросив свою чалму в ров, воскликнул: «Какой стыд для нас, что горсть людей останавливает избраннейших воинов мусульманских!» Несмотря на то, турки, потеряв мужество, напали слабо и были по-прежнему отражены. Ярость и отчаяние овладели сыном Хеир-Эддина при этом зрелище, он вынимает меч и бросается в брешь, где хочет умереть… Тщетные усилия! Бесполезная ярость! Пламеннейшая храбрость имеет свои пределы и самые мужественные воины устают сражаться при виде неудачи. Янычары, ряды которых поредели от 20 битв, отказываются от предприятия, бесплодность которого понимают. Один Гассан-Паша хранит последнюю надежду, ибо если месть его удовлетворена смертью, пожравшей тайных врагов его, — то и слава его гибнет. Он не может решиться принести в Алжир известие о неудаче и, вооружась тем упорством, которое иногда служит залогом торжества, возвращается в лагерь свой только для того, чтобы приказать приготовиться к последнему приступу, который на другое утро сделает для него Мерс-эль-Кебир добычей или могилой. Но в то время, когда этот гордый завоеватель рассчитывал еще на перемену счастья, христианский флот в 35 галер, собранных в Италии и Испании, на всех парусах летел на помощь Орану. Главнокомандующим его был Франческо де-Мендоза, а под его начальством находился Андреа Дориа Сначала совместничество двух начальников готово было уничтожить успех экспедиции. Завидев вершины гор, соседних к Орану, флот спустил паруса, чтобы не быть замеченным; по совету Дориа, он должен был маневрировать так, чтобы до рассвета подъехать к самому Мерс-эль-Кебиру. Если бы последовали этому плану, то алжирский флот, блокировавший мерс-эль-кебирскую гавань, был бы взят врасплох и уничтожен, но ночью Франческо де-Мендоза, завидуя влиянию Дориа, отдал такие нелепые приказания, что при восходе солнца очутились еще в шести милях от берега. По сигналу, поданному с передового турецкого галиона, пушечным выстрелом алжирский флот распустил паруса и вышел в море так, что невозможно было преследовать его. Гассан-Паша, убедившись, что намерение его уже неисполнимо, поспешно снял осаду Мерс-эль-Кебира и в добром порядке отступил к Мостаганему. По возвращении его в Алжир, тревога и траур распространились по всему городу, где встречали только жен, оплакивающих мужей своих, и отцов, сожалеющих о смерти сыновей, погибших в этом пагубном походе. Паша, по-видимому, участвовал в этой всеобщей печали, но внутренно радовался, не видя более вокруг себя дерзких воинов, отправивших его, отягченного цепями, в Константинополь. За эту цену неудача казалась ему выгоднее легкой победы — потери свои он мог вознаградить в несколько дней, месть его совершилась никем не подозреваемая… Ему оставалась будущность.
Блистательная защита Мерс-эль-Кебира вознаградила мазагранское поражение и возвратила испанцам часть той смелости и предприимчивости, которые, по-видимому, оставили их. Обольщенный этим успехом, король Филипп II немедленно отправил к Франческо де-Мендозе повеление употребить флот на взятие Велезского форта на мароккском прибрежье, насупротив Гибралтара и берегов Малаги. Но испанский адмирал, которому дано было это поручение, встретил неожиданные препятствия. Ренегаты, с которыми он вступил в переговоры и которые должны были предать ему форт, заключили с ним условие, которого не могли исполнить, подступ к Велезу был почти невозможен, и мавры, собравшиеся в большом числе, покрывали единственное место, где испанцы могли сойти на берег. Адмирал не осмеливался на высадку, которая угрожала ему чувствительной потерей, притом же, волнение устрашало его и он, проехав на пушечный выстрел мимо гавани, возвратился в Испанию, не сделав ни одного выстрела. Король, недовольный этими проволочками, на следующий год снарядил новую экспедицию, приготовления к которой делались в величайшей тайне. Несмотря, однако, на эти предосторожности, алжирцы проведали кое-что и тотчас приступили к усилению Велезского форта и к укреплению всех пунктов африканского берега, захват которых мог содействовать вторжению. 1 августа 1564 года, флот из 94 судов, частью галер, частью транспортов, явился в виду Велеза и 14'000 солдат, набранных в Неаполе, Сицилии, Мальте, Португалии и Испании, под предводительством дона Гарсиа Толедского, вице-короля Каталонии, высадились без сопротивления со стороны мавров. Устроив на берегу обширный ретраншамент для обезопасения съестных и воинских припасов, главнокомандующий занял соседние высоты и потом выступил против маленького городка Велеза, занятие которого казалось необходимым прежде осады крепости. Дорога туда была очень затруднительна, но христиане шли в добром порядке, охраняемые справа и слева рядами застрельщиков, и несмотря на несколько легких нападений на фланги и арьергард, прибыли через несколько часов в Велез, оставленный всеми жителями. Дон Гарсиа, заняв город, тотчас велел рекогносцировать Пеньон, и, не тратя драгоценного времени в медленной блокаде, решился на приступ. Турецкий гарнизон, оставленный трусом-начальником, едва оборонялся и сдался скоро.
Это гнездо пиратов, так скоро оставленное, долго могло бы противостоять всем усилиям флота и войска: слабость одного человека, в этом случае, сделала более вреда, нежели смогла бы сделать, быть может, целая армия.
Отвратим теперь взоры наши от тесного круга происшествий на твердой земле. Между тем, как Гассан-Паша, лучший политик, нежели воин, предпочитал, по-видимому, около конца своего царствования власть
Глава 7.
ДРАГУТ-РЕИС
В 1547 году, при первом известии о смерти Хеир-Эддина, Драгут находился на Желвском острове, в водах Туниса. Кроме желания достигнуть когда-нибудь могущества своего прежнего покровителя, он давно питал величайшую ненависть ко всему, что носило на себе имя христианское. Память о трех годах рабства и жестоком обращении с ним на галерах Дориа, ждала только случая, чтобы разразиться местью. С первых же месяцев следующего года, он является во главе флотилии из двадцати четырех бригантин. Желвские пираты и множество тунисцев становятся под его начальство. Предводительствуя этими значительными силами, он вдруг является в Неаполитанском и Пуццольском заливах, берет галеру, нагруженную золотом и принадлежавшую мальтийским рыцарям, ночью неожиданно нападает на небольшой город Кастелламаре и жителей его заковывает в цепи, потом опустошает берега Калабрии и отступает с огромной добычей перед 43 галерами под начальством Дориа, который преследует его и не может настигнуть до самого Желва, на который не осмеливается высадиться.
Безнаказанность, в которую Драгут стал верить с этих пор, еще усилила его дерзость. Ремесло пенителя моря уже не удовлетворяло обширности его замыслов. Прикованный к берегам Желва дурной погодой, он замышлял завоевание Мегедии, значительного в то время города, сооруженного в счастливые дни арабского могущества в Африке.
Жители этого города долгое время жили под зависимостью тунисских владетелей, но, со времени взятия Туниса Карлом V, преобразовались в республику и чрезвычайно дорожили своей независимостью, которую считали непобедимой. Драгут сообразил все препятствия, могущие ниспровергнуть его планы завоевания, а между тем, обладание таким хорошо укрепленным городом представляло флоту почти непобедимое убежище и защиту. Отчаиваясь взять город силой, он прибегнул к хитрости. Известия, собранные преданными лазутчиками, убедили его, что внутренние политические несогласия разделяли город на несколько партий. Он воспользовался этим для скрытных переговоров с одним из первых правительственных лиц, Ибрагимом-бен-Бараком, и, удостоверясь в его содействии за обещание вверить ему управление Мегедией, выступил из Желва с 30 гребными галерами, взял врасплох города Сузу и Монастер и укрепился в них. Тогда Ибрагим-бен-Барак представил мирным гражданам, что было бы полезно уговорить Драгута принять участие в их интересах и что союз с этим корсаром доставит им возможность противопоставить нарушителям народного спокойствия грозную опору. Решились впустить Драгута ночью в город, но только с двенадцатью турками, и переговорить с ним в мечети. На этом свидании, Драгут казался проникнутым самыми благонамеренными мыслями, он просил только права гражданства и позволения укрывать свои корабли на рейде, обещая за то защищать город против всех врагов внутренних и внешних. Но это обещание возбудило недоверие мегедийцев, пример Алжира и Туниса служил им живым предостережением — не давать убежища чужестранцам, которые не замедлят променять титул союзников на титул деспотов, поэтому они отвергли предложения Драгута и обвинили Ибрагима-бен-Барака в замышлении тайной измены. Не успев в своем плане, Драгут отправился в Сфакс, маленькое местечко на прибрежьи, обитаемое мастеровыми и искателями приключений, и стал ждать там результата других более решительных мер.
Ибрагим-бен-Барак опасался мести мегедийцев, необходимость обезопасить свою свободу связывала его с Драгутом, и они придумали наконец уловку, которая должна была предать в руки их часть городских стен. В день, назначенный для исполнения замысла, изменник, под предлогом тревоги, перевел на противоположную сторону часть стражи на стенах, между тем, как Драгут, с 600 отборными воинами, явился на оставленный пункт. Приступ был сделан за два часа до солнечного восхода. Незамеченные никем, пираты приставили лестницы, взобрались без малейшего сопротивления на верх стен, и овладели двумя башнями, пушки которых тотчас обратили на город. При первых выстрелах, народ схватился за оружие, битва кровопролитная переходила из улицы в улицу, из дома в дом, но когда прибыл отряд, оставленный Драгутом в резерве, мегедийцы увидели, что, окруженные изменой и беспощадным неприятелем, они могут спастись только безусловной, немедленной покорностью. Таким-то образом смелый разбойник в несколько часов сделался обладателем города, отказавшего ему в звании своего гражданина. Менаду тем, он, после своей победы, довольствуясь иметь заложниками знатнейших жителей, которых перевез на свои корабли, оставил начальство над городом своему племяннику Гез-Реису, с гарнизоном в 400 турков. Что же касается до предателя Ибрагима-бен-Барака, то он велел посадить его на кол, отвечая на его мольбы о пощаде, что не может полагаться на верность человека, предавшего свое отечество.
Взятие Мегедии поразило ужасом Сицилию и Италию. Карл V, измерив одним взглядом всю опасность, которая произойдет из того, если дать Драгуту время утвердиться в такой выгодной позиции, немедленно собрал флот в 60 кораблей, чтобы отнять у него добычу. Дориа, начальствовавший экспедицией, хотел ехать в Тунис, губернатор которого, Перес-де-Варгас, мог доставить ему все необходимые сведения о состоянии Мегедии и силах Драгута. Но противные ветры не дали ему исполнить этого намерения и буря отнесла его именно к прибрежью Мегедии. Генуэзский адмирал предложил тогда высадку и открытый приступ, но начальники различных отрядов единодушно воспротивились начатию неприятельских действий до вернейших сведений, которые можно было получить от Переса де-Варгас. Дориа, приведенный в отчаяние этой остановкой, снялся с якоря и уехал в гулеттскую гавань. Гез-Реис воспользовался этим отступлением, чтобы принять сильные меры. Драгут, уведомленный о движении христианского флота, отправил три корабля с воинами и припасами на подкрепление Мегедии.
Перес де-Варгас советовал Дориа не предпринимать ничего с армией, которую считал слишком слабой и начальников которой, по-видимому, разделяло соперничество, кроме того, он полагал, что необходимо приобрести содействие арабского шейха Каируна. Этот шейх, опасавшийся соседства Драгута, в самом деле обещал вывести в поле своих всадников и снабжать христианскую армию съестными припасами. Дориа отправил в Сицилию Альвареса-де-Вега просить у отца, вице-короля, подкреплений. Дон Гарсиа Толедский, сын короля неаполитанского, уехал также, чтобы поторопить новые приготовления. Вскоре к флоту присоединились 24 галеры, и дон Хуан де-Вега, вице-король Сицилии, сперва осуждавший эту экспедицию, объявил, что принимает начальство над сухопутной армией. Высокий сан давал ему на это право, и один только сын короля неаполитанского осмелился громко выразить на это свое неудовольствие.
26 июня 1550 года флот бросил якоря на востоке от Мегедии. Сицилийский вице-король счел необходимым заспорить о праве главного начальства войском с Дориа, однако остерегся слишком настаивать и приказал созвать военный совет, в котором занял место президента. Осада города была решена единодушно.
На другой день, на рассвете, христианская армия совершила высадку. Турки спокойно смотрели на это со стен города и не шевелились, они рассчитывали на жар и тягости осады для ослабления сил неприятеля и поражения его. Первым действием осаждающих было — овладеть пригорком, господствующим над Мегедией с юга, две колонны, одна из неаполитанских, другая из сицилийских солдат и мальтийских рыцарей, защищаемые с флангов аркебузирами и стрелками, взяли эту слабо защищаемую позицию и оттеснили оборонявших ее к самым городским воротам. Потом отрыли траншеи и снабдили их батареями, но на таком расстоянии, что огонь их не мог вредить городским стенам. Истратив огромное количество снарядов, наконец-таки, открыли небольшую брешь и дон Хуан де-Вега послал осмотреть ее. Офицер, которому дано было это поручение, отправился в такое время дня, когда палящий зной ослаблял бдительность неприятеля. Дойдя до бреши, он заметил, что стена, будучи очень широка, доставит возможность удержаться на ней, — лишь бы на нее взобраться. Дон Хуан де-Вега решился было уже на приступ, когда два беглеца-ренегата подали ему другой совет. Турки, говорили они, приготовили такие средства защиты, которых нельзя было и подозревать снаружи: широкий ров, вооруженный кольями, волчьими ямами и покрытый дерном, должен был, в случае штурма, поглотить осаждающих, которые, овладев стеной, захотят соскочить в город. Самая стена была наполнена минами, а батареи, направленные вдоль рва, готовились уничтожить осадную колонну в ту самую минуту, когда она будет совершенно уверена в успехе.