История Нового Каллена — Недосягаемая
Шрифт:
Едва заметная фигура неслышно порхала по комнатам, развешивая разноцветные кленовые листья, весьма правдоподобные папье-маше в виде пауков и летучих мышей и растягивая длинные гирлянды из белых и оранжевых фонариков, что освещали темные уголки, в которых затаились желтые глаза пугающих тыквенных лиц.
— Выглядит довольно зловеще, дорогая, — тихий голос, легкое объятие и нежный поцелуй.
— Как прошло дежурство? — ладонь неторопливо коснулась щеки и несколько секунд они не отрывали друг от друга глаз, в миллионный раз все с той же силой ощущая любовь, соединяющую их немые сердца.
— Один острый аппендицит, неудачное падение на льду и еще я забрал с почты посылку — не много ли конфет в этом году? — его губ коснулась снисходительная улыбка и перед глазами отчетливо появился образ счастливой внучки.
Он
— Ренесме обязательно пригласит к нам в гости Квилетов, и тогда от большей части сладостей останутся одни обертки, — улыбка появилась на губах женщины и она осторожно убрала прядь волос с глаз доктора, который любовался ей словно в первый раз.
Под тихий аккомпанемент из произведений Рахманинова, что лились из аудиосистемы, посреди оранжево-черной гостиной, в кругу ярко горящих свечей мистер и миссис Каллен коснулись губ друг друга.
Если бы не праздничное убранство дома, не горящие глаза десятков тыкв, они были бы похожи на величественных актеров немого кино, которым не требовались слова, чтобы выразить ту гамму чувств и эмоций, что залегала между ними.
Тихая трель телефона разлилась по залу, нарушая уединение мистера и миссис Каллен.
Карлайл мягко отстранился и легко провел ладонью по щеке жены, за долю секунды откликаясь на звонок и размеренным шагом возвращаясь обратно к супруге. На экране высветился знакомый номер — прошло много времени с тех пор, как они говорили в последний раз.
— Здравствуй, Таня, — звучный голос Карлайла разнесся по зале — даже несмотря на свой трехсотлетний опыт, его не покидала надежда, что этот звонок имеет лишь дружественный характер.
Эсме обратилась в слух, не переставая однако поправлять цветочную композицию, что разместилась внутри пухлой тыквы в середине обеденного стола.
— Карлайл, давно же мы не созванивались, — Таня попыталась произнести это как можно более радостно, но её голос показался тихим и даже немного встревоженным.
— Действительно, — доктор мысленно уже воспроизвел в памяти ту короткую беседу по телефону год назад, из которой обнаружилось лишь наличие у Тани сильнейшего увлечения. — Все же рад тебя слышать. У вас все в порядке?
— Мне, правда, очень хотелось бы сказать, что это так… — она глубоко вздохнула, в её тоне чувствовалась вина. — Но сложилась какая-то негласная традиция в час опасности искать помощи друг у друга, — она замолчала, словно собираясь с мыслями и решаясь окончательно — взваливать ли это на плечи семьи?
— Продолжай, пожалуйста, — доктор встревоженно оглядел жену, которая теперь уже настороженно вслушивалась в смятенный голос на другой стороне провода, крепко сжимая ладонь мужа.
— Едва ли причина моего отказа приехать на Рождество была тогда вразумительна… — она несколько замялась, словно прислушиваясь к чему-то. — Точнее, кто послужил тому причиной, — Таня произнесла это так быстро, словно боялась одними своими словами навлечь опасность на того самого члена своей семьи.
Карлайл и Эсме терпеливо ждали продолжения рассказа — внутри каждый из них тайно надеялся, что Танино тысячелетнее одиночество, наконец, подошло к концу.
— Её зовут Лиззи. И она — человек, — едва слышно закончила вампиресса.
На лицах вампиров мелькнуло секундное изумление, Эсме подалась вперед, тревожно заглядывая в глаза мужу, который мгновенно посерьезнел и взял себя в руки — уж он-то прекрасно знал, насколько огромно число всех факторов, что могут губительно повлиять на хрупкую человеческую жизнь.
— Чем мы можем помочь, Таня?
Она коротко, но весьма облегченно вздохнула и словно приготовилась к новому раунду.
— Около двух лет назад в нашем национальном парке завелись браконьеры — весьма жестоко и совершенно безбоязненно они охотились за рогами оленей карибу, оставляя едва ли не стада забитых животных в самых… труднодоступных лесистых местах, — тихо начала она, будто возвращаясь в прошлое. — У нас не так-то много дорог, я бы сказала даже одна — но это официально. Главное знать, куда свернуть, тем более люди все больше и больше
Карлайл и Эсме прекрасно представляли себе необъятные просторы Национального парка Денали, где жизнь вампиров близилась едва ли не к идеальной. Абсурдность подобной встречи была очевидна.
— Я не могла просто проехать мимо, — в её голосе слышался безотчетный страх.
Карлайл вздохнул и облокотился о книжный шкаф, выслушивая невероятно живой и подробный рассказ Тани о том, как посреди зимнего леса она опустилась на корточки перед потерянным ребенком с таким мертвенно бледным лицом. Ни одна даже самая теплая парка не смогла бы согреть ее в тот лютый холод. Словно своими глазами видел, как хрупкое тело содрогалось, свернувшись на сухих еловых иголках под массивными ветвями — единственной преградой от снега, что пушистыми хлопьями опускался на землю.
— Я даже не раздумывала! — Таня произнесла это с таким рвением, словно готова была повторить свои действия еще не раз. — Начинать поиски её семьи я собиралась потом.
На лице Эсме отражалось искреннее сопереживание и понимание — она на месте Тани поступила бы точно так же. Карлайл же направил свой задумчивый взгляд на темные воды реки Сол Дак, берега которой только-только начал сковывать первый лед.
— Её парка настолько промерзла и заледенела, что мне пришлось разрывать её на части — тогда она впервые пришла в себя. Ее глаза раскраснелись, когда-то голубой цвет помутнел — губы растрескались до крови, а где-то в районе виска запеклась кровь от свежей раны. Если бы ее нашла не я, то учуял бы гризли… — она воспроизводила свои воспоминания едва слышно, в то время как эта картина становилась все отчетливее для ее внимательных слушателей. — Я попыталась заговорить, выяснить как она здесь оказалась и представилась одним из смотрителей парка, одновременно пытаясь закутать это хрупкое тело в свою шубу. Ответа не последовало — глаза закрылись и она будто отключилась. Еще немного, и она замерзла бы насмерть. Я неслась в машину с едва живым ребенком на руках и вслушивалась в мерное биение ее сердца; молилась, чтобы мне не пришлось ее обращать. Печка работала на максимуме, сухие ветки скрежетали по крыше машины, бились в окна; колеса прокручивались в рыхлом снегу и двигатель рычал как дикий зверь, когда я пыталась выбраться на большую дорогу — что-то заставило меня отвезти ее домой. И это было самым правильным решением… Как я не пыталась сосредоточиться на дороге, чтобы как можно скорее вызволить нас из этой непроходимой глуши… Я все время возвращалась к этому еще такому детскому лицу, на котором лежала печать безграничной печали, хотя она не произнесла ни единого слова, лишь ее сухие губы неслышно произносили какие-то слова, — Таня закончила практически беззвучно, глубоко переживая эти эмоции вновь.
На несколько секунд на обоих концах провода повисла гробовая тишина — Таня пыталась справиться с собой, а Карлайл терпеливо ждал продолжения, совсем по-человечески крутя в руках ручку от какой-то безысходности и потерянности.
— Её семья погибла в тот день, — мертвенным голосом прошептала она. — В авиакатастрофе, — добавила она, и ладонь Эсме прижалась ко рту — на лице отразился подлинный ужас. — Есть лишь одно несоответствие во всем моем рассказе, — она хмыкнула и должно быть даже покачала головой. — Лиззи тоже была на борту того злополучного рейса, — Карлайл изумленно покачал головой от абсурдности услышанного и стал мерить шагами гостиную, слишком долго всматриваясь внутрь тыквенных голов — будто внутри них он мог найти недостающий фрагмент этой истории. — Но я рассказала это вовсе не для того, чтобы вы начали вместе с нами ломать голову над тем, как такое могло произойти.