История одного филина
Шрифт:
— Я бы и сам с ним справился…
— Что греха таить, струхнул ты, старина Ху! Ну ничего, сейчас посмотрим, что за добыча.
Убитая птица лежала, распластав крылья по траве, голова ее завернулась набок, перья поникли. Полет, борьба, привольная жизнь — всему этому пришел конец.
— Жаль, — сказал агроном, — рассмотри я раньше…
— А хорошо, что мы его сшибли, — возразил Ферко, — чучело из него получится — заглядение.
— Ты прав, Ферко, чучело можно сделать красивое, но все же жаль. Ведь мы орла-змееяда убили…
— В нем, пожалуй, метра полтора будет,
— Может, и больше… да не следовало нам его убивать. Правда, сцепись они с филином…
— Полезная птица? — спросил Ферко.
— Очень! Здесь, в наших краях они не водятся, а только там, где много змей, гадюк…
— Что же, змеиный яд ему не вреден?
— Змееяд — на редкость проворная птица. Змею он хватает всегда за шею, возле затылка, и сразу дробит ей голову. С того и начинает охоту. А змеиный укус и для него так же опасен, как и для любой живой твари, но только змеи не успевают его ужалить. А в годы, когда много мышей, змееяд и их уничтожает. Да и мало этих птиц у нас… Жаль.
Три человека молча стояли над сраженным невзначай орлом, но жалел его только один агроном.
— Как ни смотри, а все-таки это орел, — вынес свое суждение Помози, — в наших краях такого еще никому не удавалось добыть.
Время близилось к полудню. Уложив добычу, охотники затолкали филина в клетку и двинулись к повозке.
— Значит, так: двадцать две вороны, один ястреб да еще орел, — подсчитывал вслух Ферко.
Охотники вышли из леса. На жнивье ласковым паром млел август, а отдохнувшие лошади едва дожидались, чтобы тронуться в путь, потому что под навесом пустой конюшни их донимали слепни.
— Можно трогать…
Повозка повернула со двора, и лошади, наконец-то избавленные от полчищ жалящих мух, легко, игривой трусцой припустили по полого наклонной дороге.
В поднебесье высоко над ними круг за кругом описывали два сарыча, изредка до людей долетал их приглушенный клекот; за повозкой стлалось облако пыли, далекий горизонт заволокло сизой дымкой, и приподнятое настроение всех троих — и агронома, и Ферко, и молодого Помози — подогревала мысль о ждущем их воскресном обеде и о том, как славно будет после обеда вздремнуть на сытый желудок.
На следующий день Ферко должен был держать экзамен на тракториста. По этому случаю он разоделся во все «городское», то есть натянул брюки и выпросил у дядюшки Бицо его кожаную фуражку: чтобы у экзаменаторов даже и мысли не мелькнуло, что кандидат в трактористы — всего-навсего выездной кучер. Агроном улыбнулся, а Помози, тот прямо оторопел от изумления при виде эдакого шика.
— Ни дать, ни взять, старший механик, — заметил он. — Когда придет мой черед экзаменоваться, то попрошу я у вас, дядя Ферко, всю эту амуницию…
Однако благодушное настроение у Помози продержалось недолго: неожиданно сзади взревела автомашина, Ветерок понес, и повозка едва не опрокинулась в канаву.
— Вот те и готов экзамен! — крякнул с досадой Ферко. — Ведь тысячу раз я тебе твердил, что Ветерка надо держать в узде…
— Шофер, скотина, должен бы посигналить сначала!
— Оба
Ну, а главным событием дня было то, что Ферко успешно сдал экзамен на тракториста и даже удостоился похвалы, что и было удостоверено письменным документом, а Ветерок на следующее же утро получил возможность почувствовать, что повод вернулся в прежние руки.
Старый Бицо на этот раз лишь чуть улыбнулся, когда агроном привез и нему Йошку.
— Вот вам еще один ученик, дядя Бицо!
— Сколько ж их там?
— Обещаю, больше не будет…
Ху давно слышит, как человек расхаживает по двору, как он кличет собаку, но всем своим видом показывает, будто приход гостей разбудил его и что побеспокоили его совсем некстати. Он топорщит перья и грозно щелкает клювом.
— Когда же, наконец, мне дадут выспаться?
— Полно тебе сердиться, — и Ферко бросает филину ворон, — ты уже сутки не ел, и думаю, мясо этих разбойников придется тебе по вкусу. Я выбрал каких помоложе.
Мацко остановился у проволочной сетки и дружелюбно колотит хвостом.
— Сам убедишься, Ху, — означает это виляние в переводе со звериного, — человек заботится о тебе.
— Пустите меня на волю, — вновь щелкает клювом филин, — и я сам выберу добычу по вкусу!
— Сейчас тебе принесу и водички, — говорит заботливый Ферко, приметив, что Ху, купаясь, расплескал всю воду из цементного корытца. — Стоять здесь, Мацко!
И Мацко ждет, настолько-то он понимает: если человек говорит «стоять», значит, нельзя бежать вскачь за ним. Пес стоит у проволочной дверцы и знай себе почесывается.
— Там, в конюшне, целая гора этих крикливых птиц.
— Мы охотились, — надувается важностью Ху. — Правда, это не та охота, какую мы любим, но все же охота; очень многие из вороньего племени напали на меня, а человек из куста бил их грохочущей палкой.
— Человек умеет охотиться даже издалека, — почесывается Мацко. — Как-то в одного моего приятеля вошло бешенство, а человек только издали показал на него какой-то палкой, один раз громыхнул ею, и собаке пришел конец.
— Верю, верю, — захлопал глазищами Ху, — потому что сам видел… Человек просунул эту палку в просвет куста, и вороны так и попадали, пришел им конец. Точно так же человек поступил и с ястребом, и даже убил орла, а ведь орел в два раза крупнее меня…
Тут вернулся с ведерком Ферко и наполнил водой корытце.
— Вот тебе вода! — рассуждал вслух конюх. — Хочешь купайся, а хочешь пей. Чего же тебе еще не хватает?
Ферко осмотрелся по сторонам и, убедившись, что у филина есть теперь все необходимое, повернул к дому, — конечно же, в сопровождении Мацко, который считал своим долгом проводить Ферко до двери. Но только до двери, и ни шагу дальше. На прощание пес радушно махнул хвостом, а Ферко почесал ему за ухом.