История одного филина
Шрифт:
Мацко побрел в глубь двора, а Ху опять погрузился в грёзы, и вскоре вместе с холодным ветром подобрался рассвет.
С рассветом филин заснул по-настоящему, крепко, без сновидений, но и сон не мешал ему слышать, как северный ветер трогал камышовые стены, а что-то совсем незнакомое плавно падало сверху и мягко ложилось на крышу и землю у хижины.
Ветви деревьев вздрагивали на ветру, смородиновые кусты с трепетом гнулись и югу, а землю, с тихим шелестом, слышимым только филину, плотно засыпал снег.
И вот на следующее утро Ху увидел, что это такое снег — белый и чистый; холодное дыхание его
— Должно быть, невкусная пища — эта белая штука, — моргал Ху. Однако люди думали о снеге иначе.
— Этот снег надежно прикроет озимые, — сказал агроном.
— Хороший снег — хороший урожай, — добавил Бицо и великодушно отпустил Йошку домой — подъем зяби был закончен.
Неколебимый мир и покой воцарились в округе, ощущалась особая предрождественская тишина. Ветер дул редко, лишь снег продолжал валить. В лесу кружили мириады снежинок, путаясь в частом ельнике и в молодой дубраве, там кое-где на деревьях еще остались листья.
Ферко чистил и смазывал, готовя к зиме инвентарь, и думал при этом о своих нагулявших жир свиньях, когда в сарай заглянул агроном.
— Запрягай к десятичасовому скорому, Ферко. Дядя мой приезжает.
— Господин аптекарь?!
— Он самый.
— Полость взять?
— Для такой короткой поездки не стоит. Я думаю, раз-другой прогуляем и филина по лесу.
— А не замерзнет он?
— Думаешь, на воле филины надевают теплые подштанники? — рассмеялся агроном. — Да они и в тридцатиградусный мороз охотятся так же, как летом, а вот проволочную стенку у хижины заложи поплотнее камышовыми вязанками. Только дверцу оставь свободной. Словом, сделай все, чтобы хижину не продувало ветром, сквозняков даже птицы не любят.
— Слушаюсь, господин агроном. Вместе с Йошкой и сделаем.
— Да, скажи Помози, что и он с нами поедет, пока дядя у нас гостит, он будет сопровождать его при охоте. Так без четверти десять подъезжай к конторе.
Агроном ушел по делам, а Ферко снова принялся раскладывать инструменты по местам и довольно насвистывать под нос, потому как радовался гостю. Аптекарь не скупился на чаевые, а кроме того, держал в своей сумке такую палинку, какая, кроме этой сумки, имеется только в сказках, да в погребах монастырей.
Поезд прибыл без опоздания, и Помози с молодым задором подхватил объемистый багаж аптекаря. Паровоз с приглушенным тутуканием потянул вагоны дальше, в глубь мирно запорошенного снегом поля.
— Как тут вам живется? — спросил аптекарь, и агроном в ответ лишь махнул рукой, жестом давая понять, что, мол, живется неплохо, насколько хорошо вообще может житься человеку в нынешние тревожные, сумасбродные времена. Но вслух он сказал другое.
— Хорошо, что вы собрались к нам, дядя Лаци.
— Видишь ли, и мне эта поездка в радость, потому что дома только попусту терзаешь самого себя. Не раз думаю даже, что, пожалуй, к лучшему, что бедная тетка твоя не дожила до наших дней…
Повозка негромко и монотонно постукивала по дороге, а Ферко, сидящий на козлах, конечно же, ловил каждое слово собеседников.
— У конторы придержи лошадей, Ферко. А ты, Йошка, заскочи за патронами…
— Как прижился филин? — спросил аптекарь, и агроном обрадовался, что разговор перешел на охотничьи темы.
— Превосходно! Умен, как и все филины вообще, а теперь стал и более покладистым. Прогуляем его разок-другой. Помози умеет с ним обращаться, и Ферко тоже,
— Филины не любят собак.
— Да, но Мацко по своему характеру такой рохля и до того незлоблив, что, наверное, даже филин почувствовал это…
Да, дело обстояло именно так, хотя, конечно, ни филин Ху, ни Мацко не анализировали своих чувств. Ху — когда брала верх натура — вдруг начинал зло пощелкивать клювом, давая понять Мацко, что терпеть не может все собачье племя, на что Мацко виновато вилял хвостом, но затем они как ни в чем не бывало вновь продолжали разговор на том неуловимейшем языке, который понимали только они: движением, позой, радостным сверканием или мрачным блеском глаз, почесыванием, вилянием хвоста, зевком можно выразить все необходимое. Собственно говоря, и филин, и пес оба были одиноки, но они никогда не скучали, потому что в любой момент могли уснуть. А когда они бодрствовали, то настороженно приглядывались к окружающему, наблюдали и ждали. Один скреб шкуру, другой поправлял клювом перья, но нередко у Мацко возникало желание проведать Ху, а филин — хоть сперва и хохлился недовольно, все же радовался приходу Мацко, он чувствовал безграничную доброту и дружелюбие дворового пса.
В то утро Мацко позднее обычного побрел в сад, чтобы наведаться к филину: когда падал снег, так и тянуло подольше поспать в уютной и относительно теплой конуре. Проснувшись, Мацко долго смотрел на покрывший всю землю снег; из надежного укрытия смотреть на сплошную белизну было даже приятно. Но Мацко не первый день жил на свете и знал, что снег, с виду такой пушистый и нежный, на ощупь — холодный, хотя и к холоду этому тоже можно притерпеться. Мацко посапывал у себя в конуре и выжидал, пока распогодится, тем более, что во дворе было тихо, повозка с хозяином уже вернулась и негромкие голоса людей еще больше усиливали мирный покой, что вместе со снегом наполнил и двор, и округу. Свинья Чав, по своему обыкновению, сыто храпела, а ее подросшие поросята, посапывая, спали в своем закуте и время от времени почесывались во сне, потому что блох в хлеву было полным-полно. У Мацко в будке блох не было, хотя он и не задумывался, почему это так. Правда, пес видел, как Ферко иногда посыпал у него в будке каким-то белым порошком, и Мацко одобрял это, потому как все, что делал человек, можно было только одобрять.
Но вот Мацко вспомнил про филина, встал и встряхнулся всем телом. В этом заключался для собаки весь утренний туалет; затем пес осторожно вышел наружу. Мягкое, холодящее прикосновение снега пробудило в нем прошлогодние воспоминания, что почти совпадало с понятием о времени: прошедшем времени.
Мацко понюхал снег, в нос ему набились снежинки, пес чихнул и поспешил к филину.
Ферко еще на рассвете расчистил дорожку в саду, вплоть до самой хижины филина, так что Мацко понял: никуда больше, кроме как к домику филина, лучше и не соваться.
По обыкновению, Ху сидел на своей крестовине, закрыв глаза, но Мацко знал, что филин не спит. Пес приветливо завилял хвостом, а затем и фыркнул, на что Ху сделал вид, будто зевает.
— Ну, теперь ты знаешь, что такое снег, — Мацко обвел взглядом заснеженный сад, — иногда я даже валяюсь в нем, потому что это полезно для шкуры…
— Этот снег навевает сны, — поправил перья Ху, — а спать приятно, потому что тогда я снова переношусь домой, хотя старики-филины меня не замечают. Но у себя в пещере я никогда не видел этого снега…