История одного филина
Шрифт:
Ху пролетел до середины деревни и уселся на огромном старом дубе; сколько филин себя помнил, дуб всегда стоял на этом месте и всегда служил Ху наблюдательным постом.
Дерево росло в конце сада, и отсюда хорошо было слышно, как вздыхала скотина в хлевах, на конюшне постукивали копытами лошади, и если где-то открывалась дверь или кто-нибудь выходил на улицу, филин ловил эти звуки.
Но сегодня в деревне стихла даже обычная хозяйственная суета, и только где-то в хлеву недовольно похрюкивала старая свинья.
Ху беспокойно потеребил перья, чувствуя, что начинает мерзнуть.
Луна
Обычно на охоте Ху замирал без движений, прислушиваясь и присматриваясь к окружающему, но сейчас он чувствовал, что подобная настороженность была излишней. Одиночество казалось почти осязаемым; все в природе погрузилось в тишь и окаменело, как сама земля или отливающий белизной огромный камень, где филин Ху в лучшие свои времена отдыхал, переваривая пищу. Но сейчас желудок его был пуст: вчера филину перепало совсем немного, а сегодня — ночь проходила, добычи же пока не предвиделось.
Где найти пищу?
Перед мысленным взором Ху вновь промелькнули камышовые заросли, воронье гнездовье, знакомые островки леса, и, наконец, он решил: единственное место, где ему могло что-нибудь перепасть, это все же деревня, хотя и там на многое надеяться было нечего.
Ху снялся с дуба и полетел вдоль деревни, но лишь до ближайшей, показавшейся ему удобной трубы на крыше. Дело в том, что сверху трубу прикрывал кирпичный свод, не дававший снизу залететь внутрь дымохода. От дыма этот свод прогревался и теперь был единственным местом, где Ху мог спокойно усесться и подумать без того, чтобы мерзли лапки.
Голод по-прежнему терзал филина, однако в тепле думалось легче, охотничий инстинкт спокойнее взвешивал, где вернее всего можно рассчитывать на добычу.
Согревшись, Ху ринулся к лесу, причем так стремительно, словно точно знал: там где-то под деревом его ждет накрытый стол — иными словами, верная пожива.
Но напрасно метался филин в поисках добычи. В звенящем морозном воздухе было пусто: ничего, кроме лунного света; лес — сплошное царство изморози; ручей онемел, будто его струи никогда не нашептывали удивительные журчащие сказки; скалы на склоне горы казались отлитыми изо льда, а ведь Ху хорошо помнил: летом скалы всегда хранили тепло, даже ночью.
Вконец расстроенный, Ху повернул к открытому месту на берегу ручья, где не было зарослей кустов, но нет, и там — ни малейших признаков живого существа, и филин уселся было на высоком ясене, откуда далеко проглядывалась местность. Но потом он решил, что стройный ясень — неудачное место для засады, и перелетел на низкую кряжистую иву, с ее невысокой ветки Ху легче было неожиданно упасть на добычу, только бы она появилась…
Филин слившись с веткой, ждал добычу, хотя сразу же почувствовал, что ветер здесь гуляет вовсю и что здесь немного холоднее, чем в деревне. Но вот… — тут в нем напрягся каждый нерв — среди деревьев мелькнула тень, и на поляну возле ручья высунулась серая морда, старая лиса замерла, обратившись в камень, и стала прислушиваться.
Ху, думай он, как человек, наверное, выругался бы: эта лиса, его давняя знакомая, могла быть поживой лишь для голодной зимней
Лиса пересекла поляну и приблизилась к иве, но даже не вздрогнула, когда филин слегка пошевелился.
Лиса преспокойно уселась под ивой.
— Я тебя вижу, Ху, — и она распластала по снегу свой всклокоченный хвост, — вижу тебя, и мне кажется, ты давно забыл вкус мяса.
— Верно подмечено, Карак, — и филин плотнее прижал к бокам мощные крылья, — но как я ни голоден, у меня и в мыслях не было, чтобы в тебе увидеть добычу…
— Приятно слышать умные речи, Ху, — почесала облезлую шкуру лиса, — напади ты на меня, вряд ли вернулся бы домой с добычей.
— Знаю, Карак… поэтому я и шевельнулся, чтобы ты обратила внимание…
— Спасибо тебе, — лиса растянула в улыбке свою узкую пасть, обнажив мощные клыки, — спасибо Ху. Но ты напрасно трудился: я видела, как ты летел сюда… Удачной охоты тебе, Ху! — И лиса метнулась по склону холма.
Голодный филин вновь поднялся в воздух, долетел до знакомого изгиба ручья, и там кругами стал набирать высоту, пока не открылись большие скалы, а за ними излучина реки, закованной в лед.
Скалы густо присыпал иней, и у филина не было ни малейшего желания садиться там. Оставалось лететь безо всякой цели, терзаясь жестоким голодом.
В безжизненной, оцепенелой пойме большой реки, казалось, было еще холоднее, чем в лесу. Ивы и кусты на том берегу выглядели окоченевшими, будто сами корни их превратились в лед, а дальше тянулись пашни и поля с невысокими стеблями несрезанной кукурузы, там в лучшую пору года обитало заячье племя — предмет вожделения голодного Ху. Филин поднялся повыше, чтобы видеть как можно дальше и даже замер в воздухе, часто взмахивая крыльями, подобно пустельге или сарычу. Но знакомая до горизонта округа напоминала вылизанную тарелку, в которой не завалялось ни крошки.
Ху был растерян и донельзя голоден. Теперь голод терзал не только желудок филина, — нет, он жил, вопил, требовал пищи каждой клеточкой птичьего тела.
К этому времени ночь прояснела. Луна стояла совсем высоко, и всю округу залило переливчатым ослепительным сиянием. Ночь подошла к своей самой глубокой точке, когда сильнее всего чувствуется одиночество, но уже угадывается близость рассвета.
Лютая стужа заставила филина вспомнить о пещере.
Отчаянное желание забиться в тепло, спастись овладело филином с такой силой, что он снялся с ветки старого дерева и принялся кружить высоко над деревней, потом спланировал к камышу и там плавно опустился на сухой сук склоненного над рекой старого ясеня.
Едва слышный шорох, вызванный появлением Ху, улегся в считанные секунды, и все вновь погрузилось в глухое безмолвие, тише, казалось, не может быть даже на луне.
Но вот по дворам на деревне запели петухи, возвещая рассвет, и филин Ху понял, что эта ночь прошла для него впустую, без добычи, и принесла лишь голод… И таилась в этой ночи еще одна, совсем особенная угроза: если подруга филина Ху охотилась так же безуспешно, как он, и если и она так отчаянно голодна, то она вполне способна прикончить супруга и съесть его; в истории рода филинов насчитывается немало таких случаев.