История одного филина
Шрифт:
В ответ филин плотно складывает крылья и закрывает глаза, что на языке всех вольных существ означает одно: «Ступай прочь, меня нет для тебя…»
Мацко в растерянности, какое-то время ждет, может быть филин перестанет сердиться, затем по-собачьи громко вздыхает, чувствуя, как внутри улеглись остатки пиршества, и не спеша бредет к своей конуре. Смеркается, но до ночного бдения можно еще урвать час-другой для сна.
Сумерки поначалу затаиваются в глубине оврага и по лесным чащобам, потом густой мрак разом затопляет всю окрестность, потому что луна еще не взошла, а холодно мерцающие
Ху чистит перья, в этот час между днем и ночью он по-настоящему один и чувствует себя свободнее. Стих ветер, и теперь филин ощущает себя почти вольной птицей: его удивительный слух раздвигает стены хижины, он слышит не только бой часов на башне, но и сонную возню поросенка в хлеву, частое дыхание соседской собаки, обегавшей все дворы, слышит, как ссорятся воробьи за место в копне соломы.
Слышит филин и как Ферко снует из дома во двор и обратно, постукивание лошадиных копыт в конюшне, гулкие шаги одиноких прохожих.
«Как глуп этот пес, — думает филин, — не может представить себе, что он, Ху, прикрыв глаза, по правде охотится в том, другом, вольном мире».
— Что есть, от того никуда не денешься, — думал Ху, — пес попросту глуп, потому что и он, и предки его с давних пор кормятся около человека, — и филин повернулся спиной к проволочной дверце клетки, словно хотел забыть о ее существовании. — Пройдет это, пройдет, — с тоской и надеждой подумал он и заухал:
— У-ху, у-ху-у-у!..
На подпорку старой сливы уселась домовая сычиха, восхищенная голосом Ху, и весело затараторила:
— Ку-у-вик-к, куу-викк… король ночи, а вот и я. Разве ты не можешь покинуть гнездо?
Ху слетел на пол хижины, к двери, встряхнулся и трижды прищелкнул клювом.
— Ку-викк, ты говоришь, что можешь выходить из хижины, когда пожелаешь? Не сердись, я не совсем тебя понимаю…
Ху вновь задорно защелкал клювом, и маленькая сычиха почтительно вслушивалась в его речь.
— Ку-вик, как я поняла, ты был дома? На воле? Тогда, пожалуй, ты мог бы убить нас…
Ху на это лишь зашипел, и сообразительная сычиха поняла, что филин смеется.
— Я отнес птенцам большую ворону, а потом закусил лаской… — щелкал Ху.
Сычиха внимательно слушала.
— Бесполезно рассказывать об этом собаке, она не способна понять… Но ты, ты ведь нашего племени…
— Да, — оправила перья сычиха, — я тебя понимаю. Но сейчас я должна торопиться, чтобы обо всем рассказать своему мужу. Ку-вик, до встречи.
И сычиха, взмыв к небу, скрылась во тьме, а филину Ху стало легче: вот ведь нашлась живая душа, выслушала его со вниманием и, мажется, всему поверила… Ну, а пес и все его племя не слишком понятливы… Неплохой народ, добрый, вот только глупый…
А на колокольне сычиха, даже не успев как следует сложить крылья, рассказывала мужу:
— Король, — торопливо трещала она, — король ночи Ху сам сказал мне, что он иногда бывает на воле… Странное такое рассказывал… Сдается мне, филин немного того… не в своем уме…
Сыч промолчал, затем изрек:
— Все возможно! На всякий случай надо следить за ним в оба.
Ху снова остался в одиночестве. Он взлетел на крестовину и принялся думать о сычихе, чье
Село готовилось погрузиться в сон. Туманная мгла постепенно окутывала дом за домом.
Однако всяких звуков было еще достаточно. То скрипнет дверь, то послышатся чьи-то шаги на улице, то собачий лай.
Погода стояла безветренная, но бледный дым из труб и ясно уловимый запах акации, которой топили печи, относило к западу.
Но позже воздушный поток переменил направление и потянул с юга, и воздух в долине сразу стал заметно теплее и мягче. С веток деревьев сползли снежные шапки, высокий сугроб, навьюженный вдоль оврага, огруз и рухнул в ручей, осели холмики возле кротовых нор.
— Ветер с юга, ветер с юга! Уходят зима, вьюга!
— Ш-ш-ш! — вмешался осторожный ручей. — Напрасно вы вслух заговорили о зиме. Услышит она и назло повернет обратно.
— Я ведь только спросил, — испуганно шепнул камыш. — Нам, камышам, хорошо известно, что госпожа Зима всегда поступает так, как ей заблагорассудится.
— И на нее управа найдется, — проскрипела старая ива. — Пусть только южный ветер дует подольше, несладко тогда придется матушке Зиме! В сапогах у нее будет хлюпать от слякоти, знаменитую белую шубу в момент сдует южный ветер, как мальчишки сдувают пух с одуванчика. Правда, мальчишки эти режут мои молодые побеги и мастерят из них дудки, но я все равно радуюсь ребятне, потому что приметила: как они появятся, значит, пришла весна.
— Весна… — дружно вздохнули метелки камыша и склонили свои шелковистые султаны, как склоняют опаленные боем и обагренные кровью солдаты знамена перед победителем-полководцем.
— Весна! — фыркнула старая лисица на берегу. — Да вам что за дело до весны! Разве известно вам, что значит вырастить восемь, а то и десять детенышей!
— Как не знать! — тотчас всполошилась испуганная фазанья курочка, вовремя заметив опасность. — Как трудно уберечь от вас деток! Ах ты, блошиный рассадник, пожирательница птенцов! — Разгневанная курочка на лету прокричала еще что-то обидное извечному своему врагу, но брань ее подхватил и унес прочь ветер, а лиса — в ней, и правда, было полно блох — почесала шкуру и недовольно чихнула, потому что в нос ей попали разлетевшиеся метелки камыша.
Южный ветер разгулялся вовсю, он слизывал намокший снег, и тот, оседая, шипел от злости. Как известно, бывает еще северный ветер, всегда сухой и резкий, как поджарый и острозубый голодный волк, но ветер с юга дышал широко и свободно, как вздох удовлетворения, и еще он был теплый, теплее самой лучшей перины, которая, как ее ни проветривай, всегда хранит в глубине своей уют и тепло человеческого жилья. Южный ветер никогда не метался, как его одичалый северный сородич, норовя ударить то сверху, то снизу, не выворачивал с корнем деревьев и не рвал с крыш солому, не свистел и не пугал диким воем, не хлестал беспричинно все живое и не бил вслепую по лесу — нет, южный ветер мягко охватывал весь край, и чувствовалось упорство и основательность за его кажущейся неторопливостью, подобной неспешной поступи мирной овечьей отары, которой не требуется пастушьего окрика, она сама знает дорогу.