История одного гоблина. Два в одном
Шрифт:
– Ты случайно не знаешь, что тут происходит? Куда делись остальные? – судьба друзей беспокоила Гарба все-таки больше истребленных демонических воителей.
Суккуба пожала плечами.
– Могу только догадываться. Думаю, их жизни в относительной безопасности, чего не скажешь о жизненных силах.
– Выпьют?
– Досуха. Ну, или почти досуха, что означает преждевременное старение, но не только, – подтвердила догадку пуута, пальчиками нервно теребя слегка растрепанную косу. – Их похитительница впервые столкнулась со смертными во плоти. Для нее вы источник
– Где они сейчас? – спросил Гарб.
Хиенна так вцепилась в косу, как будто хотела ее оторвать. Попытка не удалась, но несколько рыжих волосков все же упали на ковер.
– Где-то в подземелье замка. Там много ритуальных залов. Точное место знает только та, которая настраивала порталы с помощью хвостов. Я смогу сказать, когда спущусь.
– Та?
– На самом деле, лишь два существа в замке, кроме меня, способны осуществить подобное. Моя приемная мать или сестрица. Могла любая из них, но кто именно...
Гарб сел на кровати, скрестив ноги. Посох он продолжал держать в лапах.
– Найти их сможешь? – осведомился шаман, исподлобья глядя на стоящую демонессу.
– Смогу, – коротко ответила суккуба и вздохнула. – А потом, наверное, пожалею об этом.
– У меня два вопроса. – сказал гоблин, немного сочувственно глядя на демонессу чуть прищуренными глазами.
Зрачки сузились в две вертикальные полоски, выдавая недоверие.
– Когда ты все вспомнила и не хочешь ли рассказать мне это все без утайки?
– Следуй за мной, дорогуша, – пуута развернулась и... прошла сквозь стену напротив изголовья.
Гарб нерешительно приблизился и коснулся ее каменной поверхности. Лапа, не ощутив сопротивления, прошла сквозь кладку и скрылась за ней. Немного успокоенный словами пууты о том, что хотя бы жизнь друзей вне опасности, он сделал шаг вперед и очутился в просторной жилой комнате.
Обстановка освещалась багровым заревом, пробивающимся сквозь небольшое застекленное окошко и отражающимся от многочисленных зеркал на стенах и потолке. Кровать куда меньшего размера, чем в гостевых, располагалась посреди комнаты. Любое из зеркал под любым углом во всех подробностях демонстрировало ее отражение. На аккуратно заправленной постели лежало покрывало из красного бархата. Несколько платяных шкафов стояли у дальней стены, а туалетный столик с многочисленными флаконами духов и прочих косметических средств занимал место в уголке. Груда многостраничных фолиантов и инкунабул в кожаных переплетах в беспорядке валялась в другом углу. Бронзовые светильники на стенах давали тусклый мерцающий свет, явно недостаточный для такой комнаты и меркнущий в сравнении с неярким светом из окна.
Гарб с интересом осмотрелся. Заметив на одной из стен портрет, он непроизвольно задержал на нем взгляд. Изображенная на нем суккуба держала на руках двух карапузов с забавными махонькими рожками, мило торчащими из лобиков, и взирала на них с материнской нежностью.
– Моя мать, – пояснила
– Рассказывай, – не то предложил, не то потребовал Гарб.
– Наверное, начать стоит с того, почему мы здесь, – присаживаясь на кровать, ответила демонесса.
– Тут не подслушают? – уточнил гоблин, оставшись стоять, переминаясь с ноги на ногу.
– Не смогут, – подтвердила девушка. – Но я сейчас говорю не про эту комнату, а про Бездну в целом.
Гарб, несколько напрягшись, оперся о посох. Одна из лап соскочила, и он едва не потерял равновесие. Издав нервный смешок, шаман выпрямился.
– Присядь, сладкий мой, – пригласила суккуба, похлопав ладошкой по бархату. – Рассказ будет долгим. Выслушай, а потом решай, что делать.
***
Вид Муфад’ала вызывал такую жалость, что сочувствием проникся даже Адинук, не считавший рабство чем-то достойным порицания. Михель же как последователь Вседержителя просто переполнился состраданием.
– У них тут царит самый поганый матриархат, какой только можно себе представить! – причитал бедный дьявол, захлебываясь от чувств, периодически закатывая глаза и всем своим видом показывая, как ему плохо.
Его рука время от времени безотчетно тянулась к металлическому ошейнику, пытаясь ослабить сдавливающее шею кольцо.
– Порядочных жахани заставляют делать черную работу! – продолжил он жаловаться на жизнь. – Они нас, видите ли, ненавидят. Сразу меня невзлюбили эти бестии! Можно подумать, я их обожаю.
– Думаешь, было бы приятнее, если бы взлюбили? – поинтересовался Михель. – Мне кажется, ты бы все-таки предпочел черную работу. Им вполне по силам залюбить до смерти.
– У вас как бы война, – напомнил троу. – И вообще, я вот при матриархате прожил больше ста лет. Не так уж это и плохо, когда решения принимать приходится кому-то другому. Пока они тебя устраивают, конечно.
Муфад’ал издал булькающий звук – нечто среднее между хрюканьем и сдавленным стоном.
– Святые негодники! У нас их просто милостиво убивают и оказывают честь, выставляя голову в качестве трофея! – потряс он пальцем перед носом темного эльфа. – Да, бывает кого-то в рабство обращают, но пуутов держат больше, чтобы было чем перед знакомыми прихвастнуть, а не для какой-то работы. Разве можно так унижать разумное существо?
– Погоди, – прервал его Михель. – Ты же сам рассказывал про трудотерапию.
– Это вообще не про то, – поспешно возразил дьявол. – Те жахани, можно сказать, созданы для работы. А я потомок князей Эльжахима!
– Ладно, потомок, рассказывай, зачем за нами шпионил. И почему именно ты?
Муфад’ал рефлекторно вжался в стену, возле которой сидел, и прикрыл голову руками.
– Простите мою слабость, – пролепетал он. – Меня заставили, это так унизительно! Она сама не может, ее бы сразу обнаружили, так она сказала.
Слезы ручьем потекли из темных глаз невезучего жахани, оставляя мокрые пятна на рубище, некогда служившем ему туникой.