"История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв
Шрифт:
Начиная с первой публикации в газете Крушевана и до "казанской" версии, авторство по составлению "Протоколов" приписывалось то масонам, то "канцелярии Сиона". Во втором издании книги С.А. Нилуса "Великое в малом и антихрист как близкая политическая возможность" (первое издание – 1903 г.), которое увидело свет в декабре 1905 г. (цензурное разрешение от 28 сентября 1905 г.), в качестве приложения были напечатаны те же "протоколы" отсутствовавшие в первом издании книги), но под "историческим" названием "Протоколы Сионских мудрецов".
Сегодня уже, видимо, невозможно установить, кому принадлежит приоритет в приобретении "секретного документа" – П.А. Крушевану (1903) или С.А. Нилусу (1905), хотя в дальнейшем открытие "документа" было полностью приписано на основе авторского
В постскриптуме газетной версии переводчик предупреждал читателей о том, чтобы они не путали Сионских мудрецов с… представителями сионистского движения. Однако во всех изданиях С.А. Нилуса синонимом слова "сионский" выступает слово "сионизм", а в издании 1917 года ("Близ есть, при дверех") содержится примечательная вставка: «Только теперь мне достоверно стало известным, по еврейским источникам, что эти "Протоколы" суть ни что иное, как стратегический план завоевания мира… доложенный совету старейшин "князем изгнания" Теодором (?) Герцлем, во дни 1-го Сионистского конгресса, созванного им в Базеле в августе 1897 г.»22.
Вполне вероятно, что "версия" Крушевана и публикация С.А. Нилуса восходили к одному и тому же "протографу", и сомнительно, чтобы кто-то из них позаимствовал ее у единомышленника. Департамент полиции мог предложить свой "лабораторный опыт", с одной стороны, широким читательским массам в антисемитской газете, а с другой – царю и его окружению в составе мистического сочинения.
Версия Нилуса (а не Бутми) оказала влияние «на мировую историю… когда… появилась вновь в несколько измененном и пересмотренном виде, в большом объеме под названием "Близ есть, при дверех"… в 1917 г.»23. И "Протоколы Сионских мудрецов" надо рассматривать в составе книги С.А. Нилуса, а не в качестве самостоятельной газетной версии.
Среди наиболее распространенных источников свидетельства "еврейского заговора", заимствованных из европейской литературы, обычно указывают отрывок под названием "Еврейское кладбище в Праге и совет представителей двенадцати колен Израиля" из книги "Биарриц" бывшего полицейского агента Г. Гедше (1815-1878), писавшего под псевдонимом сэр Джон Ретклиф. Первый перевод на русский язык "речи раввина Эйгера" (как стали называть этот отрывок) появился в 1872 г., затем многочисленные авторы (майор Осман-Бей24, К. Вольский25, А. Калужский – A.M. Лавров26, Я.Г. Демченко27, С. Россов28, В.И. Протопопов29 и др.) использовали "литературную фантазию" Ретклифа в качестве общеизвестного исторического документа.
Помещая в "Приложениях" пресловутую "речь раввина" в 1906 г., Г. Бутми объяснял читателю: "В Лондоне появилась в конце истекшего столетия книга Д. Ретклифа "Обзор полит. исторических событий за последнее 10-тилетие". Сочинение это переведено на французский язык. Французская периодическая печать, не ожидая полного перевода книги, в виду интереса некоторых мест, воспроизводила таковые на своих столбцах. Таким образом, в парижских газетах и журналах появилась в переводе с английского в высшей степени интересная и поучительная для России торжественная речь (с еврейского языка) одного из раввинов, за достоверность коей помянутый автор принимает на себя ответственность… Этот чудовищный документ прислан в свое время печатным экземпляром на французском языке в редакцию… "Новороссийского Телеграфа"… напечатан в № 4996 названной газеты от 15 января 1891 г… Самая же речь относится ко времени Сангедрина (синедриона) 1869 г.30.
А.О. Пржецлавский-сын, публикуя "Разоблачение великой тайны франкмасонов", счел нужным завуалировать литературное происхождение "речи раввина": «В Сев.-Зап. крае среди еврейского и русского населения в огромном количестве списков распространяется приведенная ниже "речь раввина к своим единоплеменникам". Приводим эту речь (может быть, и апокрифическую), как образчик той писанной литературы, которая не остается без глубокого влияния на настроение инородческой и русской массы»31.
Перевод "торжественной речи" с еврейского на английский, а затем на французский и русский с последующей публикацией в газетах, явился для Г. Бутми, по сути дела,
Литературность генезиса "основного документа" обвинения заставила С.А. Нилуса прибегнуть к мимикрии. В "Необходимых разъяснениях" к "Протоколам Сионских мудрецов" он привел большую выдержку из статьи К.И. Тура, опубликованную в "одном из ноябрьских 1910-го года номеров "Московских ведомостей", в которой безапелляционно утверждалось: «Лет пять тому назад в русской печати обсуждались тайные еврейские программы, облеченные в форму "Пражских речей", относящихся к 1860-м годам…» (287). Так был окончательно снят вопрос о происхождении и, следовательно, о допустимости использования "образчика" литературной выдумки Д. Ретклифа. Думается, что с неменьшим эффектом "ревнители" могли бы цитировать не англо-французский источник, а свой отечественный – речь рабби Ионафана из романа Вс. Крестовского "Тьма египетская".
Основные положения "документа" Ретклифа были трансформированы в отдельные "протоколы" еврейского синедриона: еще только намеченные в "Пражских речах" "теоретические пути и средства к достижению еврейского владычества" были подтверждены "примерами и явлениями многолетней практики", которые излагались в "Протоколах Сионских мудрецов" – документах "почти нашего времени" (287). И об этой структурно-генетической взаимосвязи "речи раввина" и "протоколов" забывать не следует.
Ни история публикации корпуса "протоколов"33, ни акт их сотворения в лаборатории департамента полиции Российской империи (как и в случае с "речью раввина") вовсе не отменяли возможность их включения в состав определенной догматико-мистической концепции именно в силу того, что ее "краеугольным камнем" был не "главный документ", а "глагол церкви": «Христова церковь вселенским своим голосом уже возвестила миру о приблизившейся напасти "огненного крещения"… Но пред вторым пришествием Господа в славе и страшным судом Господним должен на короткое время прийти "ин во имя свое", т.е. антихрист, который, происходя от крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от Дома Данова того Израиля, на ком лежит кровь Мессии истинного, и судьбы которого доселе еще управляются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть врагом всего нееврейского мира» (211).
Большинство исследователей выделяли "Протоколы Сионских Мудрецов" из книги С.А. Нилуса в качестве "самостоятельно существующего" текста34. Однако следует их рассматривать в религиозно-мистическом контексте мировоззрения "ученого из Оптиной Пустыни". Автор "Близ грядущего антихриста" был прав, заранее отказываясь отвечать на вопрос о реальности "Протоколов": «Меня могут, пожалуй, упрекнуть – и справедливо – в апокрифичности представляемого документа. Но если бы возможно было доказать его подлинность юридически, обнаружить лиц, стоящих во главе всемирного заговора и держащих его кровавые нити в своих руках, то была бы нарушена "тайна беззакония", а она должна остаться нерушимой до воплощения ее в "сыне погибели". Для вдумчивого христианского наблюдателя недостаточно ли доказательств подлинности "сионских протоколов" в окружающей его среде?..» (213-214).
Для религиозного фундаменталиста, каким был С.А. Нилус, "тайна беззакония" и была тем единственным обоснованием "подлинности", без которой веры в "сына погибели" быть не может, а, значит, и не может быть веры во второе пришествие Христа.
Дистанция между "произвольными" истолкованиями отдельно взятых "Протоколов Сионских мудрецов" и источниковедческим пониманием их роли и значения в контексте книги – такая же огромная, как между нацистским "решением" еврейского вопроса и надеждой С.А. Нилуса на то, что своей книгой он "не возбудил… вражды к ослепленному до времени еврейскому народу" (214).