История папства

Норвич Джон Джулиус

Людовик не искал для себя ничего лучше. Он принадлежал к числу тех, кто идет по жизни как паломник. Хотя ему исполнилось только двадцать четыре года, от короля веяло угрюмым благочестием, из-за чего выглядел он старше своих лет. Это раздражало его прекрасную и отважную супругу Алиенору (иногда ее называют Элеонорой) Аквитанскую. В Рождество 1145 года он объявил собравшимся вассалам о своем решении принять крест. Их реакция была разочаровывающей, однако Людовик остался непоколебим. Если король не смог зажечь их сердца крестоносным огнем, он точно знал, кто это сможет сделать. Он послал за аббатом Клерво.

Бернару это дело было по сердцу. Несмотря на всю свою усталость, он ответил на призыв с тем пылом, благодаря которому

стал самым большим духовным авторитетом в христианском мире. Бернар охотно согласился обратиться к собранию, которое король созвал на следующую Пасху в Везеле. Магия этого имени сразу же стала делать свое дело, и мужчины и женщины со всех уголков Франции хлынули в этот маленький город. Поскольку народу было слишком много, чтобы он поместился в соборе, на склоне холма поспешно соорудили большую деревянную платформу. Здесь в утро Вербного воскресенья, стоя рядом с королем, который повесил себе на грудь в знак принятого решения крест, присланный ему папой Евгением, Бернар начал главную речь в своей жизни.

Текст его проповеди до нашего времени не сохранился. Источники сообщают, что его голос разносился надо всем полем «подобно небесному органу» и что когда он говорил, люди в толпе, поначалу хранившие молчание, начали кричать, требуя креста и для себя. Множество их, сделанных из грубой ткани, были заранее приготовлены для раздачи. А когда запас истощился, аббат сбросил с себя рясу и начал рвать ее на полосы, чтобы наделать еще крестов. Другие последовали его примеру, и до самой ночи он и его помощники продолжали изготавливать их.

Это был удивительный успех. Никто другой в Европе не смог бы добиться чего-либо подобного. И все-таки, как показали вскоре события, лучше, если бы этого не произошло. Второй крестовый поход обернулся бесславным поражением. Во-первых, крестоносцы решили атаковать Дамаск — единственный арабский город в Леванте, враждебный Зенги. Как таковой он мог и должен был стать бесценным союзником для франков. Атаковав Дамаск, они превратили его в орудие врага. Во-вторых, они разбили лагерь у восточной стены, где не было тени и воды. В-третьих, они утратили мужество. 28 июля 1148 года, уже через пять дней после начала кампании, король Людовик отдал приказ отступать.

Ни один уголок Сирийской пустыни не влияет на настроение столь угнетающе, как темносерое, безликое море песка и базальта, простирающееся между Дамаском и Тивериадой. Отступление происходило в самый разгар арабского лета, когда безжалостное солнце и знойный пустынный ветер жгли им лица, конные арабские лучники совершали беспрестанные налеты, оставляя на местах своей отвратительной охоты мертвых людей и лошадей, и крестоносцы не могли не испытывать тяжелое чувство отчаяния. Они несли огромные людские и материальные потери. Но хуже всего был позор. Проведя в пути большую часть года, зачастую в условиях смертельной опасности, претерпевая страшную жажду, голод и болезни, сильные перепады жары и холода, некогда прославленная армия, которая собиралась отстаивать идеалы христианского Запада, отступилась от начатого всего через четыре дня, не отвоевав ни пяди мусульманской территории. Это было крайнее унижение, которого не забудут ни они сами, ни их враги.

* * *

Тем временем у папы Евгения было немало своих трудностей, с которыми приходилось разбираться. Наибольшее беспокойство вызывала политическая ситуация в Риме, где республиканское движение, в борьбе с которым погиб его предшественник, продолжало нарастать, подогреваемое учением монаха-августинца из Ломбардии, чье влияние в городе росло чуть ли не по дням.

Его имя — Арнольд Брешианский. В юности он учился в парижских школах — вероятно, в Нотр-Даме при Абеляре, где он глубоко проникся новыми идеями схоластики — учения, адепты которого вместо мистического подхода к духовным вопросам склонялись в пользу логики и рационализма. Для средневекового

папства радикальные идеи такого рода казались весьма разрушительными. Однако у Арнольда они сочетались с менее приятными вещами — пламенной ненавистью к светской власти церкви. Для него выше всего было (и должно было быть) государство; гражданское право, основанное на законах Древнего Рима, должно преобладать над каноническим. Папе надлежит избавиться от мирской роскоши, отказаться от власти и привилегий и возвратиться к бедности и простоте ранних отцов церкви. Только так церковь может восстановить связь с низшими слоями паствы. Как писал Иоанн Солсберийский:

«Самого Арнольда часто можно было услышать на Капитолии и на различных многолюдных собраниях. Он уже принародно обвинял кардиналов, утверждая, что их коллегия, члены которой одержимы гордыней, алчностью, лицемерием и бесстыдством, не церковь Божия, а логово воров и пристанище торгашей… Даже сам папа не тот, за кого себя выдает: он не столько блюститель душ, сколько кровопийца, утверждающий свою власть огнем и мечом, мучитель церквей и притеснитель невинных, действия которого обусловлены исключительно желанием удовлетворить свою похоть и залезть в чужие сундуки ради наполнения собственных».

* * *

Естественно, папство сопротивлялось. Столь же естественно, что оно использовало в качестве своего главного защитника аббата Клерво. Впоследствии, уже в 1140 году, Арнольда осудили вместе с его старым учителем Абеляром на соборе в Сансе и изгнали из Франции. К 1146 году, однако, он возвратился в Рим; и римский сенат, вдохновленный его пылким благочестием и видя в его идеях нечто тождественное их собственным республиканским устремлениям, встретил его с распростертыми объятиями. Желая, видимо, сделать уступку республиканским чувствам римлян, папа снял с Арнольда отлучение и повелел ему провести остаток жизнь в покаянии. Однако это не слишком увеличило популярность папы. Весной 1147 года в сопровождении кардиналов и других членов курии он отправился во Францию, чтобы благословить приготовления ко Второму крестовому походу. Здесь и в Германии его встречали со всевозможными почестями, и, казалось, только в Риме его поносили. Вернувшись в Италию в следующем году и обнаружив, что Арнольд неистовствует, как и прежде, понтифик вновь отлучил его от церкви, однако не попытался в тот момент возвратиться в город.

Королева Алиенора сопровождала своего мужа Людовика VII во время крестового похода. Это отнюдь не укрепило их брак. Алиенора не делала секрета из того, что ее мрачный супруг надоел ей до отвращения, и вступила в связь со своим дядей Раймундом Антиохииским, который, как все подозревали, явно вышел за рамки родственных отношений. Когда она и Людовик высадились в Италии по возвращении из Леванта, то едва разговаривали друг с другом. Они обратились к папе Евгению в Тускулуме, ближайшем к Риму городе, где он мог чувствовать себя в безопасности. Евгений был приветливым, добросердечным человеком, которому очень не нравилось видеть, что люди несчастливы. И зрелище королевской четы, подавленной и провалом крестового похода, и крахом их брака, причинило ему глубокое страдание. Иоанн Солсберийский, который служил в это время при Папской курии, оставил любопытный и весьма трогательный рассказ о попытке папы примирить Людовика и Алиенору:

«Он повелел, чтобы никто под угрозой анафемы ни слова не говорил против их брака и что он не может быть расторгнут ни под каким предлогом. Это решение вполне удовлетворяло короля, поскольку он страстно, почти по-детски любил королеву. Папа предоставил им для сна ту самую постель, которую украшали принадлежавшие ему самому бесценные покровы. И ежедневно во время их недолгого посещения он старался дружескими беседами восстановить любовь между ними. Он осыпал их дарами. И когда наступило время их отъезда, он не мог сдержать слез».